Оставалась последняя надежду. В противоположной стене также было окно, и решетки на нем явно не было.
Нина бегом пересекла комнату и, не мешкая ни секунды, распахнула створки окна. Высунувшись до половины, она с ужасом отпрянула назад. Под окном зияла глубочайшая пропасть, на дне которой бушевал стремительный горный поток.
В этот момент Нина пожалела, что с ней не было ее альпинистского снаряжения.
Уж с помощью него она в два счета выбралась бы отсюда.
Правда, можно было воспользоваться покрывалами, нарвав из них длинных полос и связав их в длину. Но пропасть была слишком глубокой, и покрывал явно бы не хватило.
По всему было видно, что похитители продумали все до мелочей.
Нина села на кровать, подумав, что сначала нужно успокоиться и, холодно все оценив, найти лучшее решение. Она была уверена, что безвыходных положений не бывает.
Все это время за ней с помощью дверного глазка наблюдал Аджебраил.
Главное, считал он, чтобы у племянницы прошел первоначальный испуг, связанный с похищением. Для этого ей нужно дать время. Пусть немного покричит, поплачет, помечется по комнате — это ей пойдет только на пользу. Когда устанет, тогда успокоится.
Пока что Аджебраил был доволен всем ходом событий: калым получил, невеста на месте. Единственное, что его тревожило, так это Шурик.
«Надо предупредить шефа»,— подумал он и снял трубку телефона.
— Саахов слушает! — раздался голос в трубке.
— Алло! Это Аджебраил!
— А-а! Аджебраил! Здравствуй, дорогой! Ну, чем ты меня обрадуешь?
— Все прошло хорошо. Птичка, как говорится, в клетке!— ответил Аджебраил и, почесывая затылок, продолжил.— Вот только Шурик... Я боюсь, как бы он не сообщил о сегодняшнем, куда следует. У него, по-моему, появились какие-то сомнения.
В трубке телефона послышался тихий смех.
— С Шуриком я уже договорился!
— Да, и эти еще, трое. Просят немедленный расчет,— продолжал Аджебраил.— А мне до Вашего приезда нельзя показываться ей на глаза. Сами понимаете, она сейчас в бешенстве...
— Действуй, как считаешь нужным, да. Все расходы я беру на себя,— вздохнул Саахов и положил трубку.
Аджебраил снова заглянул в глазок. Увидев, что Нина спокойно сидит на кровати, он подозвал стоящего рядом Бывалого.
— Короче, так. Если хотите, можете уходить. Деньги я вам отдам. Но у вас есть возможность заработать еще.
Бывалый с готовностью кивнул.
— Работа есть работа. А что нужно делать? Еще кого-нибудь украсть?
— Нет. Все гораздо проще. Дело в том, что я не хочу показываться Нине на глаза. Да и в городе есть кое-какие дела. В общем, вы можете остаться здесь. Живите на даче. В ваши обязанности будет входить охрана дачи и моей племянницы. Кроме того, вы будете приносить ей еду и все необходимое, чтобы она чувствовала себя комфортно. И помните! Вы — представители самого высокопоставленного жениха нашего района.
— Это нам подходит,— согласился Бывалый.
— Вот и хорошо. А сейчас, пока она успокоилась, возьмите поднос с едой и отнесите в комнату.
Бывалый кивнул Балбесу и Трусу.
— Все должно быть гладко. Максимум вежливости, минимум посторонних разговоров. Мы должны соблюдать обычаи гор и создавать национальный колорит. Все ясно?
— Ясно. Восточный колорит? — переспросил Трус.— А какого Востока? Ближнего или Дальнего?
— Не умничай, придурок! — толкнул его в бок Балбес.
— Приготовились! — поднял руку Аджебраил.— На счет три — входите!
Услышав, как кто-то открывает снаружи дверь, Нина встрепенулась и с интересом стала наблюдать за тем, что же будет дальше.
Дверь, скрипнув, отворилась, и в нее вошел худощавый абрек в черной лохматой папахе. На плече, как карабин в почетном карауле, он держал свернутый в трубочку коврик.
Сделав несколько шагов внутрь комнаты, абрек стал выписывать свободной рукой какие-то замысловатые кренделя, видимо, изображая этим восточное приветствие.
Каждый раз, когда ритуал уже подходил к завершению, коврик перегибался пополам и падал. Абрек останавливался, поправлял коврик и начинал все сначала.
«Кого он из себя изображает?» — подумала Нина, глядя на этот нелепый спектакль, и горько усмехнулась.
Но решила все-таки досмотреть до конца.
Наконец, додумавшись придержать коврик подбородком, абрек довершил свою пантомиму, развернул коврик и уселся на него в позе «лотос», подперев рукой голову в тяжелой папахе.
Потом вдруг, как будто что-то вспомнив, он потянулся к музыкальному комбайну и нажал кнопку магнитофона. Комнату наполнили нежные звуки скрипки и арфы.
Дверь снова скрипнула, и появился еще один джигит. На голове он держал большой поднос, наполненный различными яствами. Под звуки музыки он грациозно, мелкими шажками устремился к Нине, глядя ей в глаза.
Он наклонился, продолжая все так же пристально таращиться, и, сняв поднос с головы, поставил его перед Ниной на столик. Оказалось, что поднос опирался на громадный бублик, одетый на макушку джигита, и поэтому не падал.
Джигит стал пятиться назад на полусогнутых, все так же таращась на Нину, пока спиной не ощутил твердый угол камина. Он сел на пол, оперевшись на него, и, сняв с головы бублик, ловко подбросил его высоко вверх. Затем поймал, откусил один раз и снова подбросил еще выше.
Бублик вниз не возвращался. Джигит еще секунду продолжал таращиться на Нину, потом перевел взгляд на бублик. Тот болтался над его головой, зацепившись за крюк для оружия, прибитый над камином.
Джигит безразлично махнул рукой и снова уставился на Нину.
Бублик еще мгновение покачался на крюке и, сорвавшись, стукнул джигита по голове. От неожиданности тот чуть не подавился.
Когда Нина снова перевела взгляд на дверь, там уже стоял новый персонаж. Загораживая собою весь проход, дверной косяк подпирал могучий богатырь-горец в полосатой майке. На поясе у него висел полуметровый кинжал, а голову покрывал красный башлык. Заметив, что Нина смотрит на него, гигант переменил позу и скрестил руки на груди.
Весь этот маскарад показался Нине довольно забавным. Ее стражи не внушали ей ужаса. Они были ей даже чем-то симпатичны. Кроме того, дверь, наконец, была открыта, и Нина решила воспользоваться этим с помощью небольшой хитрости.
Она плотоядно посмотрела на ряженых, и чтобы усыпить их бдительность, стала с аппетитом уплетать принесенную на подносе еду, то и дело зыркая исподлобья на то, что происходило в комнате.
Абрек смотрел на нее с умилением и качал головой, как бы говоря: за папу, за маму, за дедушку...
Наконец, утолив голов, Нина решила взять инициативу в свои руки:
— А я знаю, кто вы такие,— игриво сказала она. Все трое переглянулись и вопросительно посмотрели на Нину.
— Вы евнухи, верно?
У джигита отвисла челюсть, и он посмотрел на своих спутников. Тех это слово также привело в полное замешательство.
Нина продолжала:
— Я хотела сказать, стражи гарема. Все трое угрюмо кивнули головами.
— Так, значит, я в гареме. А кто же тогда султан? Тут джигит, моргнув глазом абреку, встал и вышел на середину комнаты. Абрек быстро что-то переключил в музыкальном комбайне, и зазвучала веселая музыка, под которую джигит, лихо отплясывая, запел:
— Если б я был султан, я б имел трех жен
И тройной красотой был бы окружен.
Но с другой стороны, при таких делах
Столько бед и забот. Ах, спаси Аллах!
Остальные, присоединившись, стали подпевать:
— Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо с другой стороны.
Разрешит мне жена каждая по сто.
Итого, триста грамм — это кое-что.
Три жены — красота, что ни говори.
Но с другой стороны, тещи тоже три.
Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо с другой стороны.
Как быть нам султанам? Ясность тут нужна.
Сколько жен в самый раз — три или одна?
На вопрос на такой есть ответ простой:
Если б я был султан, был бы холостой.