— Да. Я долго думал над твоим предложением. В прин­ципе, я согласен, но вот жена...— начал было Аджебраил.

— Ну? 

— Но, в конце концов, петух ли я в курятнике или нет? — убедившись вдруг в своей правоте и привстав с кресла, воскликнул «заботливый» дядя.

— Вот и хорошо. Я знал, что мы договоримся,— потер руки Саахов.

— Осталось дело за малым,— продолжал Аджебра­ил.— Обсудить…э... калым.

— За этим дело не станет.

«Жених» встал с кресла и начал расхаживать по каби­нету.

— Десять баранов я дам. Лады? — предложил он. Аджебраил оторопело посмотрел Саахову в глаза.

— Слушай, как тебе не стыдно. Обижаешь сиротку. У нее же, кроме дяди и тети, никого нет! — стуча себя кулаками в грудь, выпалил Аджебраил.— Двадцать пять!

— Это неправда, слушай! Это неправда! Я высоко ценю твою уважаемую племянницу. Пятнадцать! — покручивая диск телефона и уткнувшись куда-то вдаль, уступил Саахов.

— Слушай, дорогой! Имей же совесть, а? Ты все-таки не козу получаешь, а жену. И какую! — подбежав к Саахову, принялся убеждать его Аджебраил.— Студентка,

комсо­молка, спортсменка...

Шофер начал пересчитывать достоинства своей пле­мянницы, загибая пальцы на руке.

— И за все это я прошу двадцать пять баранов. Смешно торговаться.

— Ап-ап-аполитично рассуждаешь, ап-аполитично рассуждаешь, клянусь, честное слово! — задыхаясь и за­икаясь, начал Саахов.— Не понимаешь политической си­туации. Ты жизнь видишь только из окна моего персо­нального автомобиля, клянусь, честное слово, понима­ешь ли.

Зазвонивший вдруг телефон заставил остановиться Саахова на полуслове. Подняв трубку и бросив ее обратно на рычаг аппарата, он продолжал:

— Двадцать пять баранов в то время, когда наш район еще не полностью рассчитался с государством по шерсти и мясу!

Откинувшись в кресле, Саахов выжидающе посмотрел на Аджебраила.

Кепка последнего была сдвинута на затылок, лоб по­крылся легкой испариной.

— А ты не путай свою личную шерсть с государствен­ной! — выпалил Аджебраил, нос которого, похожий на банан, начал было дергаться.

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Саахов мед­ленно привстал. В такой момент он напоминал громо­вержца.

— А я, между прочим, товарищ Аджебраил,— еле слышно произнес заведующий, верхняя губа при этом начала нервно дрожать,— сюда и поставлен, чтобы блюсти государственные интересы.

Часто моргая, Саахов вознес глаза к потолку. Вместе с ним это проделал и испуганный Аджебраил.

— Садитесь... пока...— сев рядом на стол, Саахов про­должал.— Вобщем так. Восемнадцать баранов...

Тут приоткрылась дверь.

— Закройте дверь! — крикнул Саахов входившему бы­ло сотруднику райисполкома.

— Двадцать пять! — прервал Аджебраил.

— Восемнадцать, восемнадцать,— настаивал уже выхо­дивший из себя Саахов.

— Слушай, спортсменка, комсомолка,— опять начал Аджебраил.— И к тому же красавица!

— Ну ладно, двадцать!

Саахов посмотрел на своего водителя. Похоже, того это не удовлетворяло.

Тогда Саахов добавил:

— И холодильник «Розенлев».

— Что? — недоуменно спросил Аджебраил.

— Финский, хороший. Аджебраил мотнул головой.

— Слушай, давай договоримся по-хорошему,— продол­жал Саахов.— Ну, где ты еще найдешь такого жениха?

— А где ты найдешь такую невесту? Студентка, комсо­молка, спорт...

— Значит, так. Двадцать баранов, холодильник «Розен­лев» и... цветной телевизор «Рекорд

Саахов на секунду задумался и вдруг произнес:

— И почетная грамота, как передовику производства, понимаете ли.

— И бесплатные путевки,— добавил шофер. Саахов медленно подошел к карте и, ткнув в верхний правый угол, сказал:

— В Сибирь!

Почесав затылок, потеребив нос и губы, немного пораз­думав, Аджебраил согласился:

— Ну, хорошо!

— Ну, хорошо,— пожав будущему тестю руку, про­изнес Саахов.

Тема была исчерпана. Оба сразу успокоились, сели по разные стороны стола и задумались каждый о своем.

Шофер вдруг пожалел племянницу. А вспомнивший свою уже невесту Саахов подобрел и обратился к собе­седнику, доставая при этом из ящика стола бутылку крас­ного вина и два бокала.

— Ну что, дорогой? Осталось нам установить время свадьбы, и...

— Значит, так,— по-деловому начал Аджебраил.— Жених согласен, родственники тоже, а вот невеста...

Качая головой, совсем пал духом шофер.

— Да, плохо мы воспитываем нашу молодежь,— сокру­шался Саахов.— Очень плохо.

— В то время, как наше государство, понимаете ли, создает все условия для счастливой жизни молодоженов, строит им, видите ли, Дворцы бракосочетаний...— обижен­но продолжал Саахов.— Удивительно несерьезное отноше­ние к браку.

Оба собеседника в раздумьи уставились друг на друга. Первым опомнился Аджебраил:

— А кто, вообще, спрашивает невесту?! Мешок на голову и...— сделав красноречивый жест рукой, он посмот­рел на будущего зятя в надежде на поддержку.

Тот, наливая в бокалы красное вино, на секунду заду­мался:

— Да, это верно,— согласился он.

— Я бы сказал, очень правильное решение,— подняв вверх указательный палец, сказал Саахов.— Только я лич­но к этому не буду иметь абсолютно никакого отношения.

— Да нет, не беспокойтесь. Это сделают совершенно посторонние люди,— поспешил успокоить потенциального зятя будущий тесть.

— И не из нашего района,— добавил Саахов.

— Конечно.

С этими словами они подняли бокалы и выпили за успех операции.

* * *

За четверть часа до полудня со стороны городского парка культуры и отдыха в городок, разгоняя разомлевших под солнцем кур и уток, въехал красный открытый автомо­биль. Машина промчалась через городок, привлекая к себе внимание всех, кто в этот момент оказался на улице. И, развернувшись, проделала весь путь обратно, остановив­шись в парке у сцены летней танцплощадки.

— Лучшего места нам не найти,— сказал водитель, обращаясь к остальным пассажирам, и заглушил мотор.

Кроме него, в машине сидели еще два человека.

Все трое прибывших были приблизительно одного воз­раста, но сильно отличались друг от друга. По имени они друг к другу не обращались, употребляя вместо этого прозвища.

Водитель, например, носил прозвище Бывалый. Это был грузный мужчина, явно перешедший за стокилограммовый рубеж веса, но, тем не менее, очень бодрый и подвижный.

Он редко улыбался и все время хмурил брови. Это был предводитель компании, все время чувствующий на себе бремя ответственности за своих коллег.

Его лысая, похожая на тыкву голова с маленькими прорезями для глаз была занята разработкой стратегии и тактики жизнеобеспечения их маленького, но независи­мого коллектива. Дух мелкого, но здорового предпринима­тельства иногда соседствовал в ней с явно криминальными наклонностями.

Однако вступать в глубокие противоречия с уголовным кодексом было не в его правилах.

Рядом с водителем на переднем сиденьи сидел Балбес. Это прозвище он получил скорее не за глупость, а за ду­рацкое выражение, неизменно присутствующее на его лице.

Балбес был заместителем Бывалого и брал на себя самые ответственные и трудоемкие участки работы. Поэто­му одевался всегда крайне просто: кеды, трикотажные, обвисшие в коленях штаны и майка. От палящих лучей солнца его голову прикрывала тюбетейка.

Третий пассажир, располагавшийся на заднем сиденьи, носил прозвище Трус. Это был хлипкий худощавый чело­век с лирическими удивленными глазами и длинным

ари­стократическим носом.

Вся внешность выдавала в нем желание казаться интел­лигентным человеком и говорила о том, что какая бы то ни была грубая работа не для его утонченных рук.

Одет он был в белый летний изрядно измятый костюм из легкой ткани и такую же шляпу. Под пиджаком видне­лась белая рубашка и яркий полосатый галстук. Правда, белым все это было когда-то, до обретения независимости от нормального быта и привычных коммунальных удобств.

Повертев головой, Трус осмотрелся и провозгласил: