— Чей дом? — спрашивает Зуйко, увидев светящееся окно.

— Мой, — отвечает Степан.

Зуйко узнал его.

— A-а! Дорохов!.. Ну, веди.

Алтуфьева уложили в кровать. Зуйко осмотрел раненое плечо.

— Кость, кажется, цела.

Он взял из рук Варвары лампу, сказал:

— Я посвечу, а ты перевяжи!.. Умеешь?

— Какой прыткий! Кто меня под арестом держал? — спросила Варвара. — А теперь я же должна перевязывать!

— А кто тебя, как графиню, в карете вез? — напомнил ей Алтуфьев, с трудом разжав стиснутые до боли зубы.

— Карпуха! Йод — в нижнем ящике! — сказала мать. — Федька! Бинт — на полке!.. Степан! Принеси кипяченой воды!

В комнату вошли Ксения и два матроса. Один из них доложил Зуйко:

— Шлюпку перевернутую прибило. Есть следы крови.

— Утопла, гидра! — обрадовался Алтуфьев. — Откуда же он и куда, гад…

— Потом! — прервал его Зуйко.

Ксения подошла к Варваре.

— Помочь?

— Уже управилась! Жив будет!

Ксения взглянула на раненого и вышла.

— Кто такая? — спросил Зуйко.

— Мужняя жена! — отрезала Варвара.

Горит коптилка на дороховском чердаке. Федька и Карпуха лежат на топчане. На полу у печного стояка спят Зуйко и два матроса.

— Может, ему рассказать? — шепчет Карпуха.

— Зачем?

— Он начальнику своему передаст — Василию Васильевичу!.. Думаешь — нет?

— Передаст? Только как?.. Будто сам узнал, а мы с носом останемся!

Зуйко не выдержал и тихо рассмеялся.

— Обязательно прикарманю ваши заслуги!

Мальчишки думали, что он спит и ничего не слышит.

— Чего гогочет? — недовольно спросил Карпуха.

— Знал бы, — говорит Федька, — не хохотал бы!.. Контра-то под носом сидит!

— Ну-у! — произнес Зуйко.

— Бугасова знаешь? — таинственно прошептал Федька. — Дом с забором… Хромой он! Понимаешь?.. Хромой!

— У него во дворе ружей полно! — в азарте добавил Карпуха. — Собака у него — тигр!

— Ружья? — заинтересовался Зуйко.

— Ну да! Он их в мешке из леса приносит!

— Это что! — говорит Федька. — Он всю пролетарскую власть перекусать хочет!

На рассвете матросы перенесли раненого Алтуфьева в баркас.

— Спасибо! — сказал Зуйко Дороховым. — А что обидели тогда — не сердитесь! Ошибка, видать, вышла!

— Только видать? Или точно — вышла? — улыбнулся Степан.

Зуйко тоже улыбнулся.

— Точно!

Он подмигнул мальчишкам. Баркас отчалил. Старшие Дороховы пошли домой, а Федька с Карпухой еще долго смотрели в залив.

— Я думал, они заберут Бугасова, — уныло сказал Федька.

— Я тоже, — ответил Карпуха. — Придется нам его караулить.

Мальчишки вышли на деревенскую улицу и увидели, как из-за поворота на дорогу вылетела повозка. Два матроса сидели на самом верху покрытого брезентом груза. Один растягивал мехи гармони, а другой пел пьяным голосом:

«Жоржик — клешник молодой,
Проводи меня домой.
Я чекистика боюсь!
Расплескай ты мою грусть!»

У въезда в деревню — крутой поворот. Лошадь несется вскачь. Пьяный матрос резко натянул вожжи, но уже поздно. Телега зацепилась задним колесом за угол забора. Затрещали доски.

Из калитки выбежал Бугасов.

— Вы что ж, мерзавцы, делаете!

— В России все поломано! — мрачно изрек матрос с гармошкой. — До чего дожили! За жратвой из Кронштадта в Симбирск ездим! За что боролись?..

— Это ты-то боролся? — орет Бугасов. — Пьяная образина! Все вы на нашей мужицкой хребтине ездите!

Повозка покатилась дальше. Матрос снова запел:

«Клеш по ветру хлоп да хлоп…
Всем не нашим — пулю в лоб!»

— Шумят морячки! — говорит один из подошедших мужиков.

— Которые настоящие матросы, — ворчит второй, — те Врангеля иль Колчака добивают! А трезвонит — шантрапа. Понаперло ее в Кронштадт.

— По мне хоть черт, хоть дьявол! — произносит Бугасов. — Только б облегчение крестьянству дал. Подохнем с энтой продразверсткой!

— Балакают — Ленин думку имеет: как с беляками покончим, продразверстку отменить! — сказал кто-то.

Бугасов похромал к калитке.

— Отменят да порядок наведут, тогда и я Советам в пояс поклонюсь! А пока…

Он шагнул за калитку и так хлопнул дверью, что качнулся забор.

К вечеру к Дороховым приехал Крутогоров.

— Слыхал, морячки у вас тут митинговали?

— Взбаламутили мужиков! — подтвердил Степан. — Сам-то я этих матросов не видел…

— Я видел! — не вытерпел Федька.

— И я! — заявил Карпуха.

— Бугасов с ними заодно! — торопливо сообщил Федька.

— Не лезьте, пока не спросят! — остановил их отец. — Но и я скажу — злой это человек!

— Злой-то он — злой! — согласился Крутогоров. — И много у нас таких. Не понимают, что по другому сейчас нельзя… Я вот — рабочий, а Бугасов — крестьянин. Чего он на меня злится? А того, что хлеб у него берем по продразверстке, а взамен ничего дать не можем. Дали землю, когда революцию сделали, а больше — прости! Сами пока нищие! Никаких товаров для деревни…

С утра, взяв с собой лукошки, Варвара, Федька и Лида пошли в лес за малиной. Яшу и Карпуху не взяли: далеко идти, устанут.

Проводив их до околицы, Яша и Карпуха спустились к заливу и побрели по кромке берега. Вода как зеркало. Вдали темнеют лодки местных рыбаков.

— Отчего рыба сама на крючок лезет? — спрашивает Карпуха. — Не соображает, что ли?

— Люди ее обманывают, — грустно отвечает Яша. — Люди — они хитрые, кого хочешь обведут!

— И ты хитрый?

— Нет… Я глупый, — признался Яша.

— И не учился ни разу?

— Как ни разу? — не понял Яша. — Так не спрашивают… Я первый класс в гимназии кончил, а потом…

Яша замолчал.

— Вы до революции в Питере жили? — с завистью спросил Карпуха.

Яша не ответил. Вытянув шею, он напряженно смотрел куда-то вперед.

— Что-то приплыло!

Мальчишки побежали. У самого берега на мелководье лежал утопленник.

Яша и Карпуха остановились и замерли.

— Мертвый! — испуганно сказал Карпуха.

— Кажется… он! — прошептал Яша и с воплем бросился к дому.

Карпуха еще постоял, с ужасом глядя на утопленника, и тоже помчался домой.

Отец прибивал к стене полку.

— Пап! Утопленник! — крикнул Карпуха, врываясь в комнату.

— Какой еще утопленник!

— Там!.. На берегу!.. В воде лежит!

Отец отложил молоток и гвозди.

— А не тот ли это выплыл, который Алтуфьева ранил?.. Не помнишь, куда мамка записку Крутогорова сунула?

— Под матрац! — сказал Карпуха.

Отец подошел к кровати, вытащил листок.

— Надо позвонить! А ты сиди дома!

В это время распахнулась дверь.

Бледная, заплаканная, остановилась на пороге Ксения. Заголосила:

— Умира-ает!.. Сыно-ок умирает! Яшенька!

Отец и Карпуха подскочили к ней, усадили на лавку.

— Вбежал… крикнул — утопленник!.. Ножкой за порог… Упал и — лобиком!.. Я-ашенька!.. Врача нужно!.. Врача!

Отец схватил кепку и бумажку с телефоном Крутогорова.

— Бегу!

На берегу — толпа. Здесь и Крутогоров. Труп лежит на песке. Один из помощников Крутогорова осматривает одежду и карманы утопленника.

Собравшиеся вокруг крестьяне обмениваются короткими репликами:

— Тельняшкой прикрылся, а поднизом рубаха шелковая…

— Ноготки что у барышни!

— Да… медяшку не драил!

— Тот? — спрашивает Крутогоров у своего помощника.

— Думаю, что тот. Больше некому… Да и пуля винтовочная его кусанула.

Крутогоров взглянул на Степана.

— Кладбище у вас далеко?

— Рядом.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: