Если я уделяю Гриффу Пью и Тому Стобарту меньше места, то вовсе не потому, что они играли менее важную роль; фактически с точки зрения мира науки и кино — двух главных созвездий нашей планеты — они были самыми главными. Однако мы неизбежно видели их реже других, так как они не входили в альпинистский состав. Очень часто они были вместе, занятые своими делами.

Некоторых из нас отталкивала сама мысль о том, чтобы взять в экспедицию физиолога. Если на вопрос: «Зачем вы совершаете восхождение?», вы отвечаете: «Потому что мне это нравится», то мысль о научных задачах, естественно, будет неуместной. Имеются, однако, ещё более веские возражения, выдвинутые Эриком Шиптоном. Лишний член экспедиции — не альпинист означает большее количество продуктов, усложнение с транспортом, большую ответственность в случае болезни или возникновения трудностей при прохождении ледопада. «Физиологическая экспедиция на каком-нибудь перевале — куда ни шло,— говорил Эрик,— но не на Эвересте. Эверест — это особая статья».

Гриффу удалось примирить нас, насколько это было возможным, со своей физиологией. Прежде всего потому, что он не измывался над нами так интенсивно, как мы боялись. Я лично серьёзно рисовал его себе в виде вампира, затаившегося в лагере III и готового сосать нашу кровь или выкачивать легкие, когда мы будем тяжко трудиться на ледопаде. В действительности, не считая укола в большой палец, производимого изредка, взвешивания и подробного опроса в конце, мы никак не пострадали. Вначале Грифф сам, как я думаю, плохо переносил высоту. Позже, когда он мужественно преодолел это затруднение, объектами экспериментов стали его собственный организм, а также окружающая температура, палатки, кислород и т. п. Вел он эти эксперименты гораздо строже, чем альпинисты.

Результаты, полученные Гриффом, будут интересными и полезными. Широкой публике неизвестно, в какой сильной степени наша экспедиция воспользовалась его опытом, полученным на Чо-Ойу; мы многое узнали о продуктах питания, питье и влиянии кислорода, если не говорит об остальном. Без этих знаний Эверест, вероятно, не смог бы никогда быть покоренным. Но альпинисты, как известно, народ ленивый. Они пользуются снаряжением сделанным в мастерской, ворчат на неудобства, которые вынуждены терпеть из-за всяких научных штуковин, и считают, что все, чего они добиваются,— их личная заслуга. Я знаю, что Грифф напишет кое-что, где изложит истинное положение вещей и выявит нашу человеческую слабость.

Помимо физиологии Грифф обладал ценным опытом во многих неожиданных областях. Он был экспертом по снаряжению, которое изучал в армии во время войны, что позволило ему спроектировать для нас специальную одежду или видоизменить существующие модели. Он организовал наше питание, был запасным врачом, весьма нужным, когда Том Стобарт заболевал или когда шерпы спускались в Цирк. Кроме всего сказанного, Грифф обладал широкой научной эрудицией, удивительной способностью к цифрам (сколько калорий в пакете?) и знал множество историй, которые рассказывал в медленном академическом стиле, заканчивая обычно поразительной фривольностью.

Каждый из нас радовался, когда стало известно, что отечественная киноассоциация может выделить кинооператора Тома Стобарта. Было известно, что он хороший товарищ и к тому же альпинист. До войны им была сделана попытка восхождения на Нун-Кун в Ладхаке . Том был очень высоким, обладал свободно спадающей шевелюрой и круглым лицом, судя по которому ему можно было дать скорее двадцать пять, чем тридцать девять лет. На теплоходе я думал о том, что ему придется туго. Том только недавно выписался из госпиталя и не мог даже принимать участие в наших скромных пробежках по палубе. Однако в походе его поддерживала преданность своей профессии. Порой, ведя вместе с Грегом киносъемку, он был способен выжидать два часа, пока алые рододендроны не будут освещены надлежащим образом, и догонял нас лишь тогда, когда все уже позавтракали. Ars longa, vita brevis[3]. Из всех энтузиастов кино Том был самым одержимым; ничто не могло его остановить, и этот фанатизм заставлял его забывать о своей альпинистской неполноценности до тех пор, пока, сам того не сознавая, он не вошел в надлежащую форму.

Во время акклиматизационного периода Том прошагал много миль в поисках местного колорита, однако в Базовом лагере акклиматизировался довольно медленно. 1 мая ему и вовсе не повезло: он схватил воспаление легких, правда, в легкой форме. Возникла некоторая тревога о судьбе нашего кинофильма, ибо на ледопаде ежедневно встречались поразительные кадры, которые грех было бы упустить. Однако Том был полон решимости. 14 мая он уже снимал в нижнем конце Цирка, и в последующие дни было трудно попасть в Передовую базу или уйти из неё, не услышав привычного жужжания и не увидев знакомой высокой фигуры, склонившейся у штатива, в сопровождении шерпа, готового подать или положить на землю волшебные коробки. Том поднялся выше лагеря V, но решил, что недостаточно поправился, чтобы дойти до лагеря VI. Кинокартина в её конечном виде показывает, какого совершенства достигло мастерство Тома. Она доносит до простого человека, как это не может сделать никакой другой посредник, жизнь экспедиции и окружавшие нас красоты.

В Кембридже Майка Уорда знали как выдающегося скалолаза. Среднего роста, крепкого телосложения, он обладал одновременно большой гибкостью и исключительной быстротой. Его лицо было удивительно подвижным, почти как резиновое. В 1951 году вместе с Эриком Шиптоном он участвовал в разведке Эвереста, где вошел в историю, будучи сфотографированным рядом со следами «ужасного снежного человека». В предшествующем году, занятый медицинским осмотром новобранцев, он не смог поехать на Чо-Ойу; в этом году Майк появился на теплоходе в качестве нашего врача, ещё вымазанный в чернилах после заполнения медицинских карточек. Загорел, однако, он быстрее нас всех и был самым смуглым из всех, кого я знал. Лондонская бледность вскоре превратилась в индийское красное дерево.

Если вам пришлось бы беседовать с Майком, вы убедились бы, что он одинаково серьёзно относится как к своим обязанностям врача, так и к медицинским аспектам экспедиции в целом. Например, его предложение, чтобы мы с ним 26 мая снова поднялись в лагерь VII как вспомогательная группа, зародилось как следствие его решения взять альвеольные пробы (образцы воздуха со дна легких) на высоте 7320 м. В то же время неприязнь к внешней наукообразности разговоров и стремление прерывать такие разговоры какой-нибудь историей (какой угодно продолжительности) считаются англичанами одними из наиболее ценных черт характера. Альпинисты не любят вечно витать в эмпиреях. Мне пришло в голову позднее, что одна из причин успеха нашей экспедиции как коллектива заключалась, возможно, в стремлении не слишком задерживаться на возвышенных эмоциональных и философских вопросах. Кое-кто может осудить нас, считая это недостойным. Но Эвересту не нужна сентиментальность. В высотном лагере, слушая занятную историю, отдыхаешь; жонглируя сложными эмоциональными или сентиментальными понятиями — утомляешься.

Майк был самым удобным и приятным товарищем. Он хорошо сознавал, что занимаемый им пост врача ограничивает его активность, однако это его мало волновало. Популярные беседы в палатке о физиологии и патологии, а также обсуждение содержания и значения экспедиции были не плохим времяпрепровождением. Меня лично Майк также вполне устраивал как компаньон при совместном движении: одинаковый темп, не слишком быстрый, не слишком медленный, к тому же Майк хорошо оценивал перенапряжение, вызываемое высотой.

В заключение я должен отметить, что после первоначальных кашля, болей в горле и поносов, которые одно время мучили наших шерпов, наше здоровье в общем было отличным; это неплохо характеризует медицинскую квалификацию врача.

Майкл Уэстмекотт и Джордж Бенд были двумя членами группы, которым не приходилось ранее совершать восхождения в Гималаях. Возможно, по этой причине и в связи с их молодостью (Майклу было двадцать восемь лет) они были «назначены» некоторыми газетами первой штурмовой двойкой. Появился весьма драматический, но совершенно мифический отчет о «неудачной попытке достичь вершины». Другой общей чертой (вероятно, не связанной с настоящей историей) было то, что оба носили очки.