Я, наспех, перетянул обрубок пальца куском поданной кем-то верёвки. Женщина слабо возражала, когда мы завели её в дом Фадея Паныча. Пришлось обработать самогоном иголку и нитку, наложить пять швов, не стягивая кожу до конца.

- Теперь можно домой, - заботливо поддерживая за плечи, накинув на женщину, что-то типа плаща, Паныч повёл её во двор.

- Прости, сосед, за испорченный колодец!

- О чём ты? Давно хотел новый сделать. В том, брёвна подгнивать почали.

Человечность впервые проступила в поведении мужчин: каждый предлагал помощь, Волошин распределял работу, организуя всё необходимое для завтрашних похорон.

- Копать рядом с дедом будете. Бабка погодит. Пусть живёт - дочке помогает.

- Не знал, что русалки такие страшные. У нас в сказках — это милашки с рыбьими хвостами. Максимум моряков пением заманивают.

- Ну, скорее, это зависит от того, какой девушка была при жизни. Любин нрав всему селу был известен, - рассказал Волошин. - Знаю, что при жизни она мало кого любила. Собственная мать от неё наплакалась. Дуня единственной подругой была...и вот как обернулось. Мы так думали, что она жить не схотела, когда Дуняша Матвея на Поляне нашла.

- Тятя! - крик, раздался издалека. - Тя-тя! – кричали из темноты, уже ближе. К нам бежала дочка Волошиных. В паре шагов она остановилась, собираясь что-то сказать. Девочка открывала и закрывала рот, как рыба, но не смогла выговорить, ни слова.

Мы поняли причину её появления без слов, видя, как заплаканное лицо сводит судорога невысказанного горя.

- Митя? - вздохнул тяжело староста, делая первый шаг навстречу ужасной вести. Девчонку ему пришлось взять на руки. Она начала задыхаться от рыданий.

- Всё, дочка, всё! Я понял. Успокойся! – говорил отец, а сам, спотыкаясь в темноте, спешил домой, готовый сорваться на бег.

Глава 7

Я шел рядом с ними, надеясь, что мы не опоздали. Вид ребёнка не оставлял сомнений, она, в одиночку, прибежала за последним шансом на чудо, не думая о том, что его не стоит ждать, даже от спасителя, как они меня все тут называли.

Ноги понесли меня вперёд. Расположение комнат я уже знал, немного обогнав Волошина, вошел в спальню мальчика. В свете от пары свечей рядом с Митиной кроватью в абсолютной тишине стояли несколько человек. Митя лежал на постели рядом со своей мамой.

Я посмотрел на руки, прижимавшие к сердцу ребёнка, потом на её остекленевшие глаза. И ужаснулся. Она застыла, всё её тело, обнимавшее сына, словно окаменело. И никто не решился к ним прикоснуться, кроме мужа. Хотя я уже понял, что она была жива - мёртвые глаза, по-моему, не плачут.

- Не уберегли! - сжимая рот от рыданий, кричала женщина, когда муж с силой разжал её затёкшие руки, стал шепотом успокаивать, настойчиво заставляя что-то вспомнить. Этот надорванный шепот отозвался во мне горьким эхо.

- Помни о Лизе. Помни, что сказано. – Он унёс женщину в соседнюю комнату и остался с ней, тихо утешая и успокаивая в ответ на её стенания.

Тело мальчика оставалось неподвижным, лицо застыло с отчаянным упрямством, казалось, он доволен, так спокойно было ему сегодня в объятьях мамы. Я коснулся его руки. Холодная и твёрдая, как замёршая резина, кисть не гнулась. Мальчик скончался минувшим вечером.

Но почему? Полагая, что вновь применили яд, заглянул под кровать. Пустых стаканов на полу не оказалось. В углу у стены, сжавшись в комок, сидела черная кошка.

- Кис - кис, - позвал я её. Она выгнула спину и зашипела, выпуская когти в дощатый пол.

- Не их животина, - подсказали люди рядом. Одна из женщин попыталась накинуть на неё тряпку и поймать, но кошка была проворней. Метнулась в сторону, проскочила между наших ног, нескольких хватающих воздух рук и, минуя два коридора, выбежала на улицу. Народ ринулся за ней но, только и успели, что проследить взглядом, как она скрылась за забором.

Повторный осмотр, проводили с конкретной целью. Расстегнули ворот и сняли длинную рубаху. Почти сразу обнаружились синяки на шее и несколько глубоких царапин на правом предплечье и кисти.

- Словно кошка выцарапывала, что-то — перешептывались женщины, в страхе и замешательстве.

Я был единственным, кто мог точно знать, что пытались отнять у ребёнка. Я сам дал ему это. Из раскрытой взрослой рукой ладони на пол упал мой бесполезный «оберег»...

***

На четвёртый день после столкновения с КаМАЗом, я снова шел, не жалея ног. Мне было всё равно куда идти, я уходил подальше от горя. Но оно не отставало, двигалось во мне волнами, отравляя память мерзкими образами двух нелепых смертей.

Мою грудь сдавило под напором тупой злости. Пот лил градом. Я не сбавлял темп, пробираясь через чащу разросшихся кустарников.

- «Вот бы встретить корчебока и пусть рвёт меня на части!» - Мне казалось, что ярость во мне позволит убить любого, самого опасного зверя. Мысли вернулись к маленькому Митьке, - «Кому мешал ребёнок?» - Я вспоминал о синяках от сильных, по паучьи, очень длинных пальцев на худенькой шее. – «Почему его душили руки человека, а монету пыталась добыть чёрная кошка?» - не понимал я, а сам пробирался всё дальше и дальше сквозь густой лес пока не вышел на окраину села. Я был готов смириться с тем, что добрался до очередной «Мрачновки» и никак не ожидал узнать, деревянный помост над озером. Стол опустел, его завсегдатаям было не до праздного хмеля.

- Чтоб тебя! - выругался я и, развернувшись, вошел в чащу, стремясь быть подальше от этого пронизанного безнадёгой места.

Шел я, строго ориентируясь по восходящему солнцу. Если в этом мире оно, как положено, встаёт с востока, то я уже два часа как удалялся на север.

Лес вокруг села был самый обычный, с сухими ветками и поваленными стихией деревьями. Прошлогодняя рыже-ржавая трава, вперемешку с нынешней, покрытые мельчайшими каплями росы, пропитали влагой мои штаны и кроссовки. Они тормозили каждый мой шаг, добавляя десять килограмм дискомфорта и не допуская никаких признаков волшебства, подобных тем, что мы с Палычем видели на Ладушкиной Поляне. Я брёл по пояс в зелени, оставляя в ней примятую колею, не оглядываясь и не думая о том, что мог банально заблудиться и слушать обнадёживающее «Ку-ку», пока комары и мошки не сожрали бы меня окончательно. Кажется, я даже надеялся на это.

- «Кукушка, Кукушка, сколько мне жить осталось?» - Мелкая пернатая бестия куковала, не нарушая интервалов между своими чёткими «Ку-ку», она отсчитывала годы тому, кто спросил её раньше, чем я и боялась сбиться.

Я ответил вместо проигнорировавшей меня кукушки: «Будешь так психовать, будешь тем, кто прибрался в лесу не от голода и зверя, а от инсульта».

В поисках Начала Пути я несколько раз перебредал не глубокие речушки и ручьи... скошенное поле. Стоп! Восемь огромных стогов, показались мне издали гордыми исполинами, будто в насмешку, не готовыми поклоном приветствовать человека, их сложившего.

- Не уйти! – выдохнул я, убегая от вида травяных гигантов, как ошпаренный. Бежал долго, словно спасался от догонявших меня чудовищ. Однако массу усилий я потратил для того, чтобы спустя некоторое время выйти к реке близ ветхих домиков и сараев. Марьинка, как обычно казалась вымершей.

Озноб пробирал меня до костей. Промокшая от росы одежда быстро отдавала тепло утреннему, прохладному ветру. Я встречал солнце на окраине села, сидя привалившись к стволу под ветвистым деревом.

- «Обычная лабораторная крыса фармацевтического концерна, а не врач! Раскис как туалетная бумага. Застрял в неизвестности и терзаюсь от потери контроля над собственной жизнью, доверив её десятку чудовищ и шустрой девчонке». - Вера в то, что я когда-либо вернусь домой, покинула меня. – «Домой…» - приглушенная надежда напомнила о себе.

- Всё зависит от желания каких-то судей, - произнёс я вслух, не надеясь вернуть оптимистические мысли.

- Судьи — справедливы! Они отпустят тебя, - раздался шепот Есении совсем рядом.