В мышиные годы луговой лунь редко ловит и носит самке и детям ящериц, птенцов, кузнечиков и лягушек. Но когда становятся редкостью полевки и мыши, он несет к гнезду все, что удается найти за почти восемнадцать часов беспрерывной охоты. Он прекрасно запоминает место, где осталась возможная или верная добыча. Найдя гнездо полевого конька, жаворонка, просянки, лунь никогда не берет из него всех птенцов сразу, хотя мог бы зажать в лапе выводок вместе с гнездом. Он уносит одного, потом — другого, потом — третьего, пока не перетаскает всех. И каждый раз летит прямо к гнезду, не тратя ни минуты на повторный поиск. Удивительна способность луня отыскивать повторно гнездо жаворонка на однообразно-ровном клеверище, на поле пшеницы, где колосок к колоску, на желто-зеленом лугу, где ни кустика, ни прутика заметного. Всюду травинка к травинке, цветок к цветку, а лунь и за полтора километра направляется точно к тому месту, где лежат беспомощные птенцы. Куропаточьи, фазаньи, перепелиные и коростелиные выводки на месте не сидят, они постоянно на ногах, и лунь, поймав одного поршка, должен потом отыскивать остальных заново, но повторный поиск не приносит удачи, потому что напуганные родители уводят уцелевших куда-нибудь в надежное место.

Основная обязанность семейного самца — кормить семью, и справляется он с этой обязанностью превосходно. Самец кормит свою самку со дня ее прилета. Во время строительства гнезда, насиживания и опеки птенцов он начинает носить добычу через двадцать-тридцать минут после восхода солнца. Самую первую жертву съедает часто сам, потому что бывает так: у наседки еще нет аппетита, а может быть и свежесть раннего утра предостерегает ее, чтобы не оставляла яйца или птенцов, и она не взлетает на приглашение к завтраку. Сделав несколько виражей над гнездом, охотник улетает и, опустившись на открытом месте, стоит, положив добычу на землю, полчаса, час, потом снова летит к гнезду, вызывая самку нежным, негромким квохтаньем: «кек-кек-кек-керр». Если она отказывается и от второго приглашения, он улетает и в одиночестве съедает окоченевшего мышонка.

Обычно самец передает добычу самке на лету из лап в лапы. Позвав самку с гнезда, самец, как будто оробев, улетает от нее, но летит как-то нерешительно. Самка сильными взмахами крыльев догоняет его, и обе птицы едва не сталкиваются в воздухе, но, не уронив ни перышка, тут же разлетаются в стороны. Светлая птица облегченно, хоть и не тяжела была ноша, взмывает вверх, темная летит на утоптанную сурчину, на плешину от пастушеского костра или на тропинку, где, не мешкая, съедает приношение.

Самка узнает о приближении своего самца с добычей по его призывному квохтанью, не путая его с голосами соседей, несущих добычу к своим гнездам. Я довольно быстро стал узнавать по внешности самцов и самок из четырех пар, но ни разу не мог различить их по голосу. У меня было очень удачное место наблюдения: в центре колонии рос раскидистый куст черноклена. Под ним, как под зеленым шатром, можно было стоять во весь рост и оставаться невидимым и со стороны, и сверху, но сквозь просветы между листьями было видно все. Не раз на верхних ветках куста куковала кукушка, пели чечевица и славки, но никто из них не видел человека, который мог дотянуться до их хвостов рукой. Сначала я приходил сюда или затемно, или когда поблизости не было летающих луней, чтобы не поднимать напрасной тревоги. Но потом выяснилось, что можно приходить, когда угодно. Как только птицы теряли меня из виду, они быстро успокаивались: самки опускались на гнезда, самцы улетали на охоту или предавались играм. Прилетая с добычей, они спокойно квохтали, вызывая самок. Все квохтали как будто одинаково, но ни разу ни одна из четырех самок не ошиблась и не взлетела на голос соседа. И каждый самец прекрасно знает голос своей самки. Его не может обмануть даже такой искусный пересмешник, как тростянка. Эта камышевка, поселившись около луней, непременно включала в свой репертуар писк самки, которым та выражала какую-то просьбу или требование, обращенное к самцу. Но ни разу лунь не отреагировал на этот писк в безупречном на мой слух произношении пересмешника.

С появлением в гнезде птенцов охота требует от самца все больше времени, хотя о вылуплении самого первого из продолжателей рода он узнает не сразу и вряд ли представляет, как выглядит первенец. А двух-трехдневные лунята на редкость привлекательны и вызывают большую симпатию, чем утята, куличата или фазанята их возраста. Во-первых, внешностью: их короткий и густой первородный пушок не бел, как у птенцов других хищных птиц, а чуть кремоват, и кожа под ним — светло-абрикосового цвета. Глаза — черные, на горбинке полированного клювика светлой песчинкой поблескивает яйцевой зуб, которым птенец, как крошечным резцом, вспарывает изнутри скорлупу. Коготки на пальцах светлые, почти белые. Во-вторых, доверчивостью: птенец поднимает голову к протянутой руке и, если голоден, охотно берет кусочки предлагаемого ему мяса. Но позже он уже прекрасно начинает разбираться, где мать, где посторонний, и становится настоящим дикарем. Такой к руке уже не тянется, а, быстро опрокинувшись на спину, молниеносно взмахивает лапой, нанося острыми, словно специально заточенными когтями, глубокие царапины.

Вылупление пятерых-шестерых лунят в одном гнезде растягивается на полторы-две недели. Начиная разламывать скорлупу, они попискивают и пощелкивают в ней так же, как птенцы куропатки или другой птицы, которые появляются на свет чуть ли не разом, в один день. Но если у птенцов куропатки эти звуки якобы стимулируют синхронность их действий в яйцах и одновременный выклев, то какое значение имеют они у птенцов луней, если одинаково пищат и щелкают и первый, и последний, которому уже некого торопить следовать его примеру? Скорее всего, эти сигналы предназначены для наседки.

Начав ходить, лунята стараются поменьше оставаться на пятачке гнезда, и когда матери нет с ними, удаляются в окружающие заросли, куда вскоре намечается несколько узеньких тропинок. Потом они вообще, особенно в полуденную жару, отсиживаются в своих зеленых убежищах, выходя на гнездовую площадку лишь для того, чтобы получить корм. Опустится мать или отец с добычей на эту площадку — и все из своих уголков спешат туда же. Кто успеет первым, тому и достанется порция. Тогда он, отвернувшись от братьев, по-взрослому начинает управляться с добычей. Остальные тут же уходят обратно, никогда не пытаясь завладеть тем, что досталось не им. Никто из старших никогда не обидит малыша. Сидя в зарослях, птенцы узнают отца и мать по голосам, и когда те подлетают к гнезду, начинают негромко пищать. Этот писк удивительно похож на писк голодных птенцов камышовой овсянки. Он тих и очень высок, и, слыша его, трудно представить, что это пищат рослые хищники, которым скоро вылетать.

В первые дни мать кормит птенца один раз в сутки. Но как! Она, отщипывая от жертвы крошечные кусочки мяса, передает их ему до тех пор, пока последний кусочек едва помещается в его клювике. Тогда голова пуховичка на раздувшейся вдвое шее безвольно падает, и он надолго засыпает непробудным детским сном. Подрастая, лунята не становятся привередливыми к еде, а, наоборот, с жадностью поедают все, что им приносят. С одинаковой поспешностью проглатывает птенец ящерицу в сплошном роговом покрове, голого лягушонка, длинноногого кузнечика вместе с усами и крыльями, но мышей и полевок непременно разрывает на части. А иногда голодный луненок, выйдя на площадку, подбирает и проглатывает перо, выпавшее из наряда матери.

Едва птенцы начинают летать, тактика их кормления изменяется. Отец, принося добычу, зовет подростка тем же квохтаньем, что и самку. Тот поднимается навстречу и должен подхватить ящерицу, мышь, кузнечика в воздухе. Высота полета небольшая, какие-то пять-семь метров, и надо проявить всю расторопность, чтобы не остаться голодным, ибо упавшую на землю добычу охотник не пытается искать вторично. Упала — значит пропала.

Но такое случается довольно редко, потому что у взрослой птицы есть точный расчет, в какой момент выпустить добычу из когтей, чтобы птенец смог подхватить ее без сложного маневра. Самец не разожмет когтей, если подросток, выпрашивая корм, летит слишком близко, «висит» на хвосте, а прибавит скорости, поднимется чуть повыше, и тогда полевка словно бы сама собой попадает птенцу в лапы. Так получают корм все слетки выводка — и те, кто в будущем будет только подавать, и те, которых будут кормить, то есть и самцы, и самки. Потом осваивается передача из лап в лапы.