Нефрет двигала руками и ногами, открывала глаза и вставала со своего ложа. Для Райта это было невероятным событием. Оставшись в одиночестве, он стал дрожащей рукой нажимать на кнопки электрической машины, точно ребенок, получивший в подарок куклу, которая умеет ходить и произносить отдельные слова. Он держал одну руку на кнопках и клавишах, а другой поддерживал царевну — как больную, начавшую выздоравливать.

Пришла минута, когда Райту стало казаться, что он перестал нажимать на кнопки. Но, несмотря на это, он видел перед собой Нефрет: она моргала глазами и прикасалась к его руке. Он не мог совладать с волнением, не находил силы воли прервать игру с машиной, которая слилась для него с Нефрет в нечто таинственное и загадочное.

Райт наклоняется к Нефрет и заглядывает ей глубоко в глаза. Ее губы шевелятся, словно она хочет что-то сказать. Да, он не ошибся — слышен шепот, такой тихий, что только сердце может его расслышать: «Сатми…»

Однажды утром Райта нашли в обмороке. Рядом с ним в паутине скрученных, оборванных проводов лежала на полу Нефрет. Было очевидно, что Райт в припадке безумия сам разбил аппарат, так как от простого падения машина не могла прийти в такое состояние.

Мэри посоветовала Райту обратиться к специалисту по нервным заболеваниям, но он заявил, что чувствует себя не так плохо и не нуждается во врачебной помощи. Он просто переутомился. Если потребуется, он на несколько дней прервет работу, отдохнет, попьет лекарства. Этого вполне достаточно.

Еще год назад Мэри отнеслась бы к такому заявлению совсем иначе: сама позвала бы врача, настаивала бы, чтобы муж прислушался к ее советам. Но сейчас Райт казался ей чужим человеком — он занимался своими делами и мало думал о ней. Пока в доме было спокойно, она думала, что все не так уж плохо. Бывали дни, когда она скучала, но чаще находила для себя мелкие повседневные развлечения в разговорах со знакомыми, хозяйстве, кино и театре.

Мэри напоминала себе, что многие ученые по целым дням работают, а их жены живут точно так же, как она и не особенно жалуются на свою судьбу.

Дирекция театра, где готовилась постановка о Нефрет, согласилась взять Курта Ремера, как знатока египетской старины, на должность художественного консультанта. Представление должно было свидетельствовать о понимании эпохи и стиля: современная публика иногда в таких делах разбирается.

Курт Ремер пришел на репетицию, поделился некоторой научной информацией, касавшейся декораций и обстановки, вспомнил несколько исторических дат и стал ждать выхода Жанны Бельмар. Никто не интересовался, что он здесь делает и следует ли чем-нибудь дополнить «древнеегипетские» сцены.

Сценарий подготовленного для варьете зрелища был глуп, простоват и рассчитан на публику, которая мало интересовалась гробницами фараонов и историей их знаменитой свояченицы. Для наивно-грубой фантазии сценариста хватило и того, что писала в свое время пресса о приключениях Райта в Египте. Английский путешественник осматривает какие-то развалины. Затем, устав в дороге, выпивает большую порцию виски и ложится спать в царской гробнице. Путешественнику снится, что со стен усыпальницы сходят всевозможные фигуры, а из одного саркофага выходит живая царевна. За царевной гонится какой-то жрец, она убегает… Статуя бога тоже оживает и преграждает царевне путь. Живые люди, мертвецы и тени смешиваются в кучу; все они танцуют. Царевна умирает, сраженная местью бога, и призраки укладывают ее обратно в саркофаг. Фигуры расплываются, снова превращаются в рисунки на стенах.

Повесть о приключениях исследователей в Каире, которую начала печатать с продолжениями какая-то газета, также не слишком далеко отходила от подобного сценария.

Тем временем кинофабрика, готовившая фильму на основе журнального романа, выстроила в Нойбабельсберге[6] целый городок. Некоторые говорили, что собираются построить и пирамиду. Публика спорила, будет ли в фильме показана битва египтян с эфиопами. Артисту, который должен был играть роль фараона, пришлось обрить голову и на него показывали пальцами в кафе как на живую рекламу.

Директор варьете потирал руки:

— Наконец-то мы сможем чем-то зацепить публику! Песни и танцы. В Египте одевались легко. Хи-хи! На костюмы понадобится совсем немного ткани, а музыку возьмем не из «Аиды», будьте уверены. Все будет оригинальное, от музыки до декораций!

Жанна переняла манеры великих артисток и обращалась с Максом безжалостно, заставляя его удовлетворять свои прихоти. Макс потихоньку расстраивался: даже его большой талант к комбинациям — в столь благоприятные для комбинаторов времена инфляции — имел свои пределы. Директор варьете обхаживал Жанну, ожидая сенсации, и выдавал авансы в счет сборов от первого спектакля.

Жанна не переставала как можно ласковей улыбаться Курту, который снабжал ее «научными» советами из области египетской древности. Эти советы обходились Курту в цену самых скромных посещений кафе и кондитерских с дамой, испытывавшей после поедания сладостей ужасную жажду.

Разуверившись в «Паралосе», электричестве, аппаратах и изобретателях, Райт вернулся к своим прежним одиноким сеансам. Он открывал витрину, садился рядом с Нефрет и всматривался в нее в долгой задумчивости. Лицо было тем же, так хорошо ему известным, но в любую минуту могло измениться…

Райт верил в силу своей воли, верил, что мир явился в волевом акте и что человек является господином своего счастья в той мере, в какой желает чего-то долго и сильно. Сердце Нефрет перестало биться по какой-то ничтожной причине, нарушившей божественную гармонию ее мира. Несомненно, эта причина исчезнет, как только он сумеет найти в себе вдохновенную волю и высшее желание.

Ему вспомнилось одно грустное стихотворение Нефрет. Кто знает, быть может, оно вырвалось из ее груди лебединой песней в страшном предчувствии близкого конца?

В глубине души Райт восставал против безнадежности этих строф:

— Нет, нет!

«Нет» звучало как вызов, брошенный смерти во имя непобедимой жизни, мечтающей длиться вечно. Дрогнули вдруг уста Нефрет, затрепетали ресницы…

Нет, это только смутные тени, что кладет город на дома и людей. Шум города вторгался в тишину, а ему так нужна была тишина, чтобы внимать неслышной жизни тела Нефрет — да, жизнь пребывает в ней, она лишь недоступна для его слишком грубых чувств.

Царевна Нефрет оставалась глуха к его призывам. Его зовы, летевшие в даль, в далекое прошлое, не доходили до нее: слабы были усилия, истощена вера.

После долгих бессонных часов ожидания Райт, чужой всему, возвращался домой. Сидел за столом, смотрел вокруг уставшими глазами, после ложился, ощущая слабость. Лежал в полудреме, не понимая, сон ли это и не находится ли он до сих пор в музее.