Якобы для покрытия расходов по вверенным принцепсу отраслям управления была создана особая казна — фиск, которая сложилась на основе отдельных провинциальных фисков, существовавших еще в период Республики.

Постепенно казна эта совершенно вытеснила эрарий, которым распоряжался сенат. Вот как пишет об этом Гай Светоний Транквилл:

«Не всегда он вступал в должность в Риме: четвертое консульство он принял в Азии, пятое — на острове Самосе, восьмое и девятое — в Тараконе.

Триумвиром для устроения государства он был в течение десяти лет. В этой должности он сперва противился коллегам и пытался предотвратить проскрипции; но когда проскрипции были все же объявлены, он превзошел жестокостью их обоих. Тех еще многим удавалось умилостивить мольбами и просьбами — он один твердо стоял на том, чтобы никому не было пощады. Он даже внес в список жертв своего опекуна Гая Торания, который был товарищем по эдильству его отца Октавия. Более того, Юлий Сатурнин сообщает, что по совершении проскрипций Марк Лепид извинялся перед сенатом за случившееся и выражал надежду, что с наказаниями покончено и отныне наступит время милосердия;

Октавий же напротив заявил, что он хоть и прекращает проскрипции, он оставляет за собой полную свободу действий. Правда, впоследствии, как бы раскаиваясь в своем упорстве, он возвел во всадническое достоинство Тита Виния Филопомена, так как о нем говорили, что он во время проскрипции укрыл своего патрона от убийц.

Будучи триумвиром, он многими поступками навлек на себя всеобщую ненависть. Так, Пинарий, римский всадник, что-то записывал во время его речи перед солдатами в присутствии толпы граждан; заметив это, он приказал заколоть его у себя на глазах как лазутчика и соглядатая. Тедия Афра, назначенного консулом, который язвительно отозвался о каком-то его поступке, он угрозами довел до того, что тот наложил на себя руки. Квинт Галлий, претор, пришел к нему для приветствия с двойными табличками под одеждой: Октавий заподозрил, что он прячет меч, однако не решился обыскать его на месте, опасаясь ошибиться; но, немного спустя, он приказал центурионам и солдатам стащить его с судейского кресла, пытал его как раба и, не добившись ничего, казнил, своими руками выколов сперва ему глаза. Сам он однако пишет, что Галлий под предлогом беседы покушался на его жизнь, а за это был брошен в тюрьму, потом выслан из Рима и погиб при кораблекрушении или при нападении разбойников.

Трибунскую власть он принял пожизненно и раз или два назначал себе товарища на пять лет. Принял он и надзор за нравами и законами, также пожизненно; в силу этого полномочия он три раза производил народную перепись, хотя и не был цензором; в первый и третий раз — с товарищем, в промежутке — один».

Октавиан любил подчеркивать, что, восстановив Республику, он не принял никаких титулов и званий, перечащих республиканскому строю и превосходил «товарищей» по магистратурам только авторитетом, которого он достиг лишь благодаря своим исключительным заслугам.

Обратимся снова к названному выше римскому историку:

«О восстановлении республики он задумывался дважды; первый раз — тотчас после победы над Антонием, когда еще свежи были в памяти частые обвинения его будто единственно из-за Октавиана республика еще не восстановлена; и во второй раз — после долгой и мучительной болезни, когда он даже вызвал к себе домой сенаторов и должностных лиц и передал нм книги государственных дел. Однако, рассудив, что и ему опасно будет жить частным человеком, и республику было бы неразумно доверять своеволию многих правителей, он без колебаний оставил власть за собой; и трудно сказать, что оказалось лучше, решение или его последствия. Об этом решении он не раз заявлял вслух, а в одном эдикте он свидетельствует о нем такими словами: «Итак, да будет мне дано установить государство на его основе целым и незыблемым, дабы я, пожиная желанные плоды этого свершения, почитался творцом лучшего государственного устройства, и при кончине унес бы с собой надежду, что заложенные мною основания останутся непоколебленными». И он выполнил свой обет, всеми силами стараясь, чтобы никто не мог пожаловаться на новый порядок вещей».

Поэтому, чтобы выделить его из всех остальных магистратов, было сделано предложение присвоить ему имя Ро-мула, чем подчеркивалась его заслуга, будто он заново основал Рим.

Но это имя слишком напоминало Октавиану одиозный титул «государя» и он не согласился. Тогда выход был найден Мунацием Планком, участником почти всех враждебных Октавиану коалиций и только перед битвой при Акции перешедшим на его сторону. Он предложил присвоить принцепсу имя Августа, которое затем, как и имя Цезаря, носили все правители империи. Оно может быть приблизительно переведено как «возвеличенный божеством», что придавало власти принцепса как бы религиозную санкцию. С этого момента Октавиан и стал именоваться «императором Цезарь Август, сын Божественного (имеется ввиду Галий Юлий Цезарь)».

Еще до этого, когда в 12 г. до н. э. умер бывший триумвир Лепид, который до самой смерти оставался великим понтификом, на его место был избран Октавиан Август. С этих пор он и все его приемники были великими понтификами. Тем самым они концентрировали в своих руках всю полноту военной, гражданской и религиозной власти.

Таким образом, несмотря на формальное республиканское государственное управление, и юридическое двоевластие императора и сената, принципат был задуман и осуществлен как монархия. Но подобные формальности имели большое значение. Дело в том, что видимость республики просуществовала около трех столетий, на протяжении которых монархическая власть постепенно выступала во все более и более неприкрытом виде. Процесс этот получил завершение лишь в конце III в. н. э., во время так называемой поздней римской империи. Следует заметить, что отношения Августа с сенатом до самых последних лет его правления носили относительно мирный характер. Несколько быстро раскрытых случайных, а не систематических, заговоров, несколько анонимных памфлетов, злословие в узких кругах, которое больше пугало собеседников, чем того, кто был его объектом, несколько дерзких ответов Августу на заседаниях сената, которые казались тогда верхом гражданского мужества, — вот все, чем смогли ответить сенаторы на фактическое крушение республиканского строя. Но в этом немалая заслуга и самого Октавиана Августа. Он всячески старался не обострять отношения с сенатом, старался поддерживать его значение, лично оказывал уважение сенаторам и требовал этого от других. Но, несмотря на это, Октавиан Август неуклонно оттеснял сенат на задний план. Дошло до того, что, боясь влияния сенаторов в провинциях, он запретил им покидать Италию без особого разрешения. Не желая допустить сближения сенаторов с плебсом, Август ограничил расходы частных лиц на зрелища, чтобы никто не превзошел его в роскоши и популярности.

Он вмешивался в управление сенатскими провинциями, создал совет в количестве двадцати человек, которые именовались его «друзьями». Этим советом велась подготовка всех важнейших мероприятий, которые затем поступали на лишь формальное утверждение сената. Дважды за годы своего правления он проводил чистки, изгоняя неугодных ему сенаторов и пополняя сенат преданными людьми. Если у таких людей не доставало денег до суммы сенаторского ценза, он выплачивал их сам.

На самые ключевые посты он лично назначал своих друзей и приближенных, иногда даже вольноотпущенников, что привело к зарождению императорской бюрократии, которая постепенно вытеснила старые республиканские учреждения. Высшей военной, административной и судебной властью в императорских провинциях обладали назначаемые Августом из числа преданных ему сенаторов наместники, имевшие звание легатов пропреторского ранга. Они управляли провинциями в соответствии с императорскими инструкциями — мандатами, которые получали перед отъездом в свою провинцию. Сенатскими же провинциями управляли назначаемые сенатом проконсулы и пропреторы, которые, в то же время, обязаны были подчиняться приказам принцепса: