Зуйко пытливо взглянул на Фальчикову:

— Полагаю, Анна Федоровна, что жить вам лучше в каком-нибудь частном пансионате. Это дешевле и удобнее. Да, кстати! На днях у мадам Кордубайловой, где мы с женой снимаем две комнатки, съехала вдова отставного полковника. Отчего бы вам не поселиться на ее месте, если такое жилье вас не шокирует?

— Вдовий кров? — опять усмехнулась Анна. — Что ж, это мне подходит, благодарю. — Глаза ее были так же холодны.

— Вот и чудесно! Сенная площадь, двадцать, дом Кордубайловой. Долго искать не надо. И с работой что-нибудь придумаем. Не сегодня, так завтра. Чем бы вы предпочли заниматься?

— У меня диплом об окончании школы рисования и живописи. Музыкальное образование домашнее, однако недурное.

— Прекрасно! Остается подумать, в какую школу вас определить. Это дело нескольких дней. А сейчас желаю вам понравиться мадам Кордубайловой. Язычок у нее, надо сказать…

— Ничего, — прервала его Фальчикова и поднялась. — Это уже не столь существенно. Искренне признательна вам. До свидания!

— Одну минутку! Не забудьте: мы с вами еще не знакомы.

— Хорошо, если для вас это имеет значение.

— И для вас, — мягко поправил ее управделами.

Фальчикова строго взглянула на него и вышла, не промолвив ни слова.

«Хороша!» — еще раз восхищенно отметил Зуйко. Походив из угла в угол, снова вернулся к своему массивному столу и удовлетворенно задвигал ящиками, мурлыча веселую песенку.

После работы он против обыкновения сразу направился домой. Жена встретила его упреком:

— Что же без обеда?

— Задержался, Зиночка. Дела, — извиняющимся тоном произнес Зуйко. Он видел, что Зинаида чем-то раздражена и с трудом сдерживается.

Она тяжело переносила первые месяцы беременности, дурнела на глазах, готова была вспылить по любому поводу. Муж старался не оставаться с нею долго наедине и всегда ссылался на свою занятость. Зинаиду невнимание его бесило. Разумом она понимала, что придирками и истериками отталкивает мужа, но поделать с собой ничего не могла. И на этот раз она не удовлетворилась его объяснениями.

— Дела, дела, дела… Я жду, волнуюсь, места себе не нахожу. Да что тебе до этого! Кто я для тебя?..

— Ну-ну, Зинуля, — притворно ласково заговорил Зуйко, чувствуя, что назревают слезы. — Что за глупости ты говоришь! Я задержался, но сейчас вот пораньше пришел.

Когда жена чуть успокоилась, мягко выговорил ей:

— Нервы, Зиночка, нервы. Нехорошо. Ты знаешь, я тебя предупреждал: не время сейчас. Выходит, я же и виноват. Извини, но сидеть около тебя я просто не имею права.

— Да-да, я понимаю. Постараюсь сдерживаться, — сникла Зинаида. Она снова взялась за свое вязание и, словно желая сменить тему разговора, сообщила:

— У мадам Кордубайловой новая жилица. Довольно интересная особа.

Муж равнодушно пожал плечами:

«Вот что тебя, голубушка, взвинтило…»

По вечерам все жильцы мадам Кордубайловой собирались за общим столом на чай. Хотя в эту голодную пору понятие «вечерний чай» имело чисто символическое значение, традиции никто не нарушал. Любили затем перекинуться в картишки, обменяться последними городскими новостями, посудачить о ценах на черном рынке.

Во главе стола восседала, как всегда, сама мадам в каком-то невероятного цвета капоте, по обе руки ее — дочь Евдокия с мужем, бывшим подпоручиком, ныне сотрудником отдела снабжения Пятигорского наробраза. Дальше обычно помещались две-три старые девы, почему-то похожие друг на друга, долговязый учитель школы первой ступени, супруги Зуйко и сорокалетняя жена присяжного поверенного, около полугода скрывавшегося в горах.

Все уже были в сборе, когда вошла Анна Фальчикова. И в домашнем платье она отлично выглядела и немедленно привлекла всеобщее внимание. Мадам приветливо улыбнулась ей и представила домочадцам.

— Садитесь, Анна Федоровна. Ваше место будет здесь. — Хозяйка указала на венский стул против Зуйко. Зинаида вспыхнула, встретившись с холодным взглядом новенькой.

Едва досидев до конца чаепития, она быстро вышла из столовой, забежала в комнату и, разрыдавшись, бросилась на кушетку. Гаврила Максимович зашел следом и плотно прикрыл дверь.

— Да что же это, Зинаида? — Он не скрывал своего возмущения. — Ты ведешь себя, как глупая девчонка!

— Почему, почему она посадила ее тут, против тебя? — захлебываясь слезами, выкрикнула Зинаида.

— Господи, я-то здесь при чем?

— Я вижу, она тебе понравилась…

— Ну, знаете! Эт-то уж слишком! — Зуйко выскочил из комнаты и в сердцах хлопнул дверью.

Возвратился он, когда жена уже спала. Преферанс успокоил его, но на душе было смутно. «Как все это некстати сейчас. Жена-истеричка. Ребенок. Приходится нервы трепать по пустякам. А впереди дело большое, игра крупная, прибыльная. Только успеть бы козыри прибрать к рукам». И невольно подумалось, насколько бы легче было вести эту игру, будь рядом такая сильная и гордая натура, какою представлялась ему новая соседка.

Яков Гетманов медленно брел по узкой тропинке мимо облезлой стены военного лазарета. Он все еще не знал, с чего начнет, как поведет себя, разбираясь с жалобой раненых бойцов. Думал, что на месте будет виднее. Установка-то, в общем, ясная: действовать согласно революционной совести. А тут, как назло, ни одного больного вокруг. К начальству идти не хотелось. Начнутся расспросы: кто, зачем, откуда.

Гетманов остановился на углу и оглянулся: в проеме двери показался здоровенный парень. Он лениво лузгал семечки.

— Бог в помощь! — пошутил Яков, но парень будто и не заметил его. Он сплевывал в руку шелуху и поглядывал в сторону флигелька, что затерялся в глубине запущенного сада. Яков постоял минутки две, тоже посмотрел на флигель и, наконец, не выдержал:

— Глухой ты, что ли?

— Валяй себе мимо. Не мешай, — лениво протянул парень и плотнее запахнул ворот засаленного стеганого халата.

— Ну и занятие же ты себе нашел. То-то морду отъел на казенных харчах.

Парень сердито посмотрел на Якова и зло выматерился.

— Как же! Поди раздобреешь, коли не подохнешь.

Он швырнул к ногам Гетманова шелуху и флегматично отвернулся.

— Слышь, — спросил его Гетманов, — ты Герасименку знаешь?

— А на кой он тебе? — насторожился верзила.

— Да так, нужен.

— А-а… Ну, коли так, валяй мимо.

— В части одной служили, понимать надо!

— Вот зануда, — пробурчал парень. Подождал немного, сплюнул в сердцах и негромко крикнул куда-то себе за плечо. — Лешка!

В коридоре послышался быстрый стук костылей. Из-за широкой спины верзилы выглянул худой небритый красноармеец:

— Поди, идет?

— Да нет, — неторопливо сказал первый. — Тут фраер один…

Небритый с любопытством осмотрел Гетманова.

— Чего надо?

— Герасименко? Дело есть к тебе. Выдь на минуту.

Красноармеец чуть подумал, затем легонько подвинул локтем соседа и застучал по ступеням крыльца.

— Смотреть, что ли? — буркнул ему вслед детина.

— Миром решали, так чего спрашиваешь? Твой ведь черед.

Яков и Герасименко углубились в кленовую аллею.

Боевая подготовка чекистов.

— Айда сюда, — раненый заковылял к поломанной скамейке. — Выкладывай, кто ты есть и чего от меня надо.

— Из губчека я…

— А я почем знаю? Может, ты контра какая…

— Письмо писал? Вот меня и направили разобраться. — Яков показал бумагу.

— А что разбираться? Вас пока дождешься — сдохнешь с голоду. Письмом вызывать приходится. Сами не догадаетесь порядок навести…

— Откуда ж знать было?

— Ты все должен знать, раз ты чека!

После махорки, которой угостил Яков, красноармеец заметно подобрел и стал рассказывать:

— Как попал я сюда, так думаю, куда это меня занесло? Масло, значит, прут. Конфекты тоже почем зря. Молоко отродясь не давали. А как комиссия какая — на задних лапках перед ею: мы и так, мы и эдак. Растудыт! Ну, погоди! Мы уж нонче сами, как у нас на миру — за лапу вора да потрясем, чтоб неповадно было!