— Знаю, — со вздохом сказал Пожарский. — Если бы вам сейчас дать дивизиона три на прямую наводку, тогда бы вы этой пилой, — генерал показал на рисунок Фомина, — фашистов в опилки превратили… Впрочем, подумаем. А сейчас иди отдохни, и тогда со свежей головой вместе с моими помощниками попробуем рассчитать поточнее.

— Поскорее бы, — попросил Фомин.

— Хорошо, — вставая, сказал генерал. — Иди, стратег детских душ.

Когда над осажденным гарнизоном поднялись новые столбы огня и дыма, когда из заводского района стал доноситься гул тяжелого боя, Фомин заметался по отсекам штольни.

— Скорей, скорей! — торопил он штабных офицеров, которые с его помощью уточняли границы осажденного гарнизона. Этих сведений ждали командиры артчастей, что стояли за Волгой в полной готовности.

Штабные офицеры торопились, но Фомину казалось, что они невыносимо медлительные люди. Александр Иванович больше, чем кто-либо, знал положение полка Титова и по каждому взрыву, по каждому звуку понимал, как тяжело, как трудно приходится воинам его родного полка. Временами он убегал из штаба и, выскочив на берег Волги, застывал на месте. Мысленно он был там, среди своих боевых товарищей, друзей. В эти минуты перед ним вставали Костя и Лиза. Он любил детей, и ему было тяжело сознавать, что в такой опасный момент около них нет его, учителя…

Зная детей, их порывы и страсти, которые надо сдерживать умелой рукой, Фомин горько сожалел, что не все любящие детей умеют правильно понимать свои обязанности перед ними. Ведь тот же Зернов, любя Костю, принес ему голубя, не подумав, зачем он нужен ребенку в такой обстановке. Понятно, Зернов сделал это из чувства жалости к мальчику, но… так нельзя. И генерал Пожарский, и командир полка Титов — они умеют командовать полками, дивизиями взрослых людей, но дай им взвод таких, как Костя и Лиза, и они не сразу найдут с ними общий язык. Фомин готов был проситься в осажденный гарнизон, чтобы выхватить детей из опасности.

— Нет, мне надо идти туда! Доложите командующему, что я не могу здесь быть. Отпустите меня… — пытался доказать Фомин штабным офицерам, но те и слышать не хотели.

Лишь на вторые сутки, ночью, командующий позвал его к себе.

— Ну что, отогрелся? — спросил он, прохаживаясь вдоль стенки. На его угрюмом лице была печать бессонных ночей.

— Надо идти к своим, — ответил Фомин.

— Правильно. Надо пробиваться к Титову во что бы то ни стало. Захвати с собой рацию. Скажи всем, что Родина послала нам большую помощь. — Командующий на этом слове сделал паузу. — Надо держаться. Продукты питания и боеприпасы будем сбрасывать на парашютах. Пароль для самолетов: желтая и красная ракеты. Все это запомни. Подробные указания передам, как только установим связь. Рацию надо доставить.

— Обязательно доставить, — добавил генерал Пожарский, которого Фомин сначала не заметил.

— Слушаюсь, — ответил Фомин.

— А продвигаться будешь вот здесь. — Командующий повел Фомина к столу, где лежал план города. — Вот по этим канализационным трубам. Тут перемычки, придется проскочить в открытую. Будет опасно, но войны без опасности не бывает. Ну, в добрый путь!

Фомин взвалил на загорбок рацию и, четко повернувшись, вышел. Темная ночь обняла и укрыла его.

От просвета к просвету пробирался Александр Иванович по трубам через заводскую часть поселка, занятую врагом.

К утру Фомин был у границ осажденного гарнизона. Линия переднего края полка проходила теперь не там, где раньше. Полк оборонялся у самых стен завода. Блиндаж комендантского взвода, где был оставлен Костя, остался в нейтральной полосе. Не зная этих подробностей, Фомин полз по трубе, которая вела к люку, в район блиндажа комендантского взвода. Вдруг слышит: кто-то ползет навстречу.

— Кто это?

В ответ щелкнул затвор автомата.

Невероятно быстрым движением Фомин выхватил пистолет и, прикрывая рацию своим телом, приготовился дать прицельный выстрел.

Прошло несколько напряженных секунд… Тишина. Вглядываясь в густую темноту, Фомин настороженно ждал вспышки. Пистолет застыл в руке.

Затаив дыхание, Фомин услышал шорох, затем шепот. «Не один, двое», — определил он и еще больше напряг внимание. В висках застучала кровь. «Рация, рация!» Да, рацию надо уничтожить. Левая рука потянулась к гранате. Фомин зубами выдернул кольцо. «Ну что ж, начинайте, — мысленно бросил он вызов, — я готов!»

— Не ты ли это, Фомин?

Словно ковш кипятку плеснул ему кто-то в лицо. Еще не веря своим ушам, Фомин почувствовал, как со лба покатились капельки пота. Это же голос командира полковой разведки.

— Ты с кем? Один?

— А вас сколько?

— Если один, то ползи ближе, — спокойно предложил разведчик.

— И не вздумай обманывать, у нас все готово, — предупредил второй.

Фомин понял, что разведчики не доверяют ему, поэтому сам на всякий случай оставил рацию на месте и, не выпуская из рук гранаты, пополз навстречу.

Синенький мигающий язычок зажигалки осветил обросшее щетинистой бородой лицо разведчика.

— Вас двое? — осведомился Фомин.

— Посмотрим, может, больше…

Знакомая находчивость и бдительность разведчиков убедили Фомина в том, что он встретился со своими.

— Что ж ты небритый? — упрекнул он разведчика.

Командир взвода разведки понял, что это сказано шутя, ответил:

— Некогда, Александр Иванович, — и, потушив зажигалку, добавил: — Борода не мешает.

— Где мы сейчас? — спросил Фомин.

— Под нейтральной.

— Где? — переспросил Фомин.

— Между врагом и нашим полком, — подтвердил разведчик.

— Понятно… Надо держаться. Командующий сказал, что к нам идет большая помощь…

Один из разведчиков, обрадованный такой вестью, кинулся к Фомину и, схватив его за голову, начал целовать…

— Стой же! — неистово закричал Фомин. — Граната на взводе, взорвемся…

Разведчик, чувствуя в голосе Фомина тревогу, отпрянул и, передохнув, пошутил:

— Подождет, не взорвется, сейчас нельзя.

— И за меня целуй горячей, тогда совсем не взорвется, — добавил второй разведчик.

В трубе будто стало тепло и просторно.

Фомин попросил зажечь огонь, чтобы закрепить чеку гранаты и вынуть взрыватель. Когда все это было сделано, он отполз обратно в темноту и через несколько минут вернулся с ношей. Разведчики только теперь узнали, что Фомин несет с собой рацию.

— Торопись, торопись, Александр Иванович! Командир полка будет рад. Теперь снова заживем! — И, с радостью уступая Фомину дорогу, разведчики пятились до ближайшего колодца, чтобы разминуться.

После короткого доклада командиру полка о выполнении задания Фомин спросил о Косте.

Титов долго молча скручивал и раскручивал тесемку из бинта, затем посмотрел в глаза Фомину и, как бы не замечая его возбуждения, бережно положил свою большую бледную ладонь на колено Александра Ивановича.

— Ушел… и не вернулся.

Зернов проник на нейтральную полосу, затем в блиндаж комендантского взвода.

За эти дни, видно, много раз взрывы мин и снарядов встряхивали блиндаж. Двери были распахнуты, отдельные стойки перекосило, на столе, где лежали Костины тетради, был толстый слой пыли.

Осветив фонариком стопку учебников, сложенных Костей на полке, Зернов вспомнил слова учителя Фомина о том, что самый большой подвиг ребенка в таком возрасте, как Костя, это отличная оценка по русскому, по математике, по истории и другим дисциплинам. Значит, надо таких ребят звать не на фронт, а в школу и там готовить их к трудному ратному подвигу.

Луч фонарика остановился на тетрадях. Теперь Зернов заметил на запыленном столе следы птичьих лапок. Это были следы голубя. Доклевав оставленную Костей крупу, он забился в свой угол. Зернов взял его в руки. На лапке голубя была записка, которую Костя писал в воронке.

Рисунки, надписи, знаки… По ним можно было понять только одно: Костя действительно пробрался за передний край, обнаружил большое скопление вражеских сил, но где, в каком направлении — загадка! «Ах ты, Костя, Костя! Опоздал я отобрать у тебя голубя», — горько признался самому себе Зернов.