Время «свободного склада» — XVII и XVIII века (от смерти Палестрины до смерти Баха). Это эпоха абсолютных монархий и Просвещения, это пробег от Английской буржуазной революции до кануна Великой французской буржуазной революции.

Интересно, как общее мироощущение эпохи отразилось в складе музыки.

Девизом этой эпохи был отказ от идеи предопределенности. Общество и весь мир перестали казаться неизменными, открылись в своем движении, в геологических катаклизмах (теория Кювье) и социальных революциях. Аристократическое происхождение уже не предопределяло с безусловностью блестящую карьеру, а отсутствие родословной не означало неизбежности прозябания. Значение, роль и ценность человека теперь часто определялись не прошлым, а ситуацией.

Жить настоящим днем — вот что стало мудростью эпохи. Один из первых членов британского Общества антиквариев писал в 1770 г.: «Мне не интересно знать, какими неуклюжими и грубыми были люди на заре искусства или во время упадка» (цит. по: Daniel 1962: 8). Если так думал ученый любитель древностей, то что было ожидать от настроений светского общества? «После нас хоть потоп». По своей эгоистической наглости и скандальной откровенности эта крылатая фраза французского аристократа исключительна, но она есть лишь крайнее и специфическое выражение общей тогдашней ориентировки во времени, общего отхода от закономерных следований по предуготовленным путям.

В архитектуре — это время барокко. Рельефные, сочно сгруппированные и выделенные украшения разбивают однообразие плоскостей и линий на фасадах. Всё должно быть живым и нарядным. При каждом повороте за угол может открыться неожиданная перспектива: еще один фасад, излом не под прямым углом, новый объемистый флигель.

Привыкшие к такому новому мироощущению музыканты перестали наращивать мелодию каждого из нижних голосов в зависимости от предшествующего хода мелодии в том же голосе и с расчетом на продолжение, а начали отдельно на каждом шагу оценивать каждую новую ситуацию, пользуясь некой иерархией ценностей.

В эту эпоху безусловно интерес государства (в особе ли абсолютного монарха или революционного вождя) полностью подчинил себе интересы личности. Правда, это уже не то время, когда, как в средние века, личные интересы можно было просто не замечать. Но и выдвигать их на первый план, суммировать, согласовывать, развивать по отдельным путям, как в эпоху Возрождения и Реформации, было уже невозможно. Гармония интересов понималась теперь иначе. И всякая гармония — в музыке тоже.

Всё мироощущение этой эпохи было проникнуто идеей градации, ранжирования, лестницы. Иерархия внутренне присуща феодализму. Ее, конечно, знали и в средние века. Но то была узкая иерархия дворянских верхов — сложные древеса генеалогии, связи старшинства и подчинения. Принадлежность к этой иерархии была привилегией и уже по этой причине исключала всех остальных и всё остальное. В оценках мира господствовал дуализм: Бог и дьявол, небесное и земное, духовное и светское, благородные и чернь, город и деревня и т. д. Всё решалось по принципу: или — или. Или привилегии или бесправие. Или рабство или господство.

Теперь же всё расслоилось и заняло места на разных уровнях. Часть дворян обеднела и занялась коммерцией. У церкви обнаружились и откровенно мирские интересы, и пропасть затянулась. Неоднородным оказалось и Третье сословие. Королевская власть, некогда исходившая прямиком от Бога, теперь держалась (и усиливалась!) прежде всего благодаря появлению добавочной опоры (в городах, в верхах третьего сословия) и возможности балансировать. Изречение Людовика XIV «государство — это я» как раз и означало, что в этом появились сомнения: его далеким предшественникам не было надобности это утверждать. В начале и в конце этой эпохи его английский коллега и французский преемник, осуществляя этот девиз на деле, поплатились коронами и головами.

Государство стало лестницей, все ступени которой необходимы. И сам человек занял место (высшее) на лестнице существ в «Системе природы» у Линнея. Пришла пора идее иерархии проникнуть и в музыку. Вот и возникла лестница отношений в каждом аккорде: от тона ведущей мелодии зависит генерал-бас, от того — дополнительные тоны других голосов. Генерал-бас в аккорде — как генерал-интендант в королевстве: над ним — король, под ним — народ, а что было раньше и что будет позже, не суть важно.

Музыка с генерал-басом стала привычной нынешней практикой в любом исполнении популярных романсов и песен с аккомпанементом. Мало-мальски опытный пианист может подхватывать любое пение на ходу, подбирать аккомпанемент, уловив тональность и лад — мажор или минор. Левая рука ударяет по басам, правая — выбирает заполнительные аккорды. Кое-где он пускает дополнительные мелодии, как в фуге. Не очень искушенные аккомпаниаторы ограничиваются в такой импровизации простеньким контрапунктом.

Если джаз освоил гармонию контрапункта, то рок-музыканты, прежде всего «Битлз», а за ними «Роллинг Стоунз», взяли за основу гармонию следующей исторической эпохи — «свободного склада». У них сформировалась новая форма ансамбля: квартет из трех гитар (соло-, ритм- и бас-гитары) и ударника. Это квартет, хорошо приспособленный для освоенной ими гармонии времен генерал-баса: мелодию ведет соло-гитара, басовую партию — бас-гитара, а заполнительные аккорды — ритм-гитара. Ударник поддерживал необходимый современной эстрадно-танцевальной музыке четкий бит.

«Роллинг Стоунз» были соперниками «Битлз», наиболее успешной рок-группой, и они музыкально оформили в XX веке конфликт поколений

Странная судьба ожидала Баха. То церковный органист, то придворный капельмейстер, при жизни он не пользовался большой известностью и влиянием в музыкальном мире. Убогий хорик и неполный оркестр — вот всё, что было в его распоряжении, когда он сочинял свои грандиозные «Страсти» для двух хоров и двух оркестров. Большей частью его произведения оставались рукописями и копировались вручную им самим. Бах умер в 1750 г. и был забыт. Только через 80 лет после его смерти Мендельсон извлек из забвения его «Страсти по Матфею», и с этого началась посмертная слава Баха. Он стал классиком.

Вивальди был забыт еще более основательно. Его вспомнили только в XX веке.

Но самую увлекательную загадку представляет собой колоссальный взрыв популярности Баха у молодежи в наше время — и не просто популярности у музыкально подготовленной аудитории: завсегдатаев филармонии, любителей классической музыки (в упомянутом выше списке Бах — на первом месте). Величественный и респектабельный Бах неожиданно вошел в популярную музыку, стал излюбленным композитором бит-групп. Его аранжируют для электрогитар, для ансамблей, поющих «скэтом» (случайно подобранными слогами), и даже для одних ударных. Рок-музыканты посвящают ему собственные сочинения, откровенно подражающие ему.

Помню выступление одной заезжей бит-группы (кажется, «Коллегиум Музикум») под открытым небом в Ленинграде. Меня поразила не музыка, а реакция публики — этой пестрой молодежной толпы выходного дня. Сначала на эстраду вышли стройные мальчики в ярких нарядных костюмах (так сказать, второй состав) и играли обычную эстрадную программу — испытанные шлягеры из хитпарадов, «ритмы планеты». Играли энергично, профессионально, весело. Публика отвечала вежливыми, но довольно жидкими аплодисментами. Во втором отделении вышел «основной состав» — несколько человек среднего возраста, затрапезного вида, в потрепанной одежде. Будто на репетицию. Бородач в очках, неуклюжий толстяк в блеклой футболке… И выдали «Посвящение Баху» — электрогитара и три ударных установки! Это было действительно здорово — в духе «свободного склада». И зал взорвался бурной овацией.

В чем причина? Известный советский дирижер Геннадий Рождественский в 1976 г. в своей очень интересной радиолекции об оркестровом искусстве Баха предположил, что причина этого — особая роль ритма у Баха (лектор имел в виду увлечение подчеркнутой ритмичностью в наши дни). Но ведь ритм у Моцарта и Бетховена не менее выразителен и богат. Более того, как раз у Баха в фугах и инвенциях мелодии ведутся по традициям контрапункта, метрически очень равномерно, без рельефного ритмического рисунка.