Однако в центре общественного внимания в начале 1880-х гг. дворянский вопрос оказался не стараниями процитированных выше авторов, а благодаря усилиям их оппонентов, считавших отход России от системы наследственных привилегий к всеобщему равенству одновременно недостойным и опасным. Тот факт, что дворянский вопрос превратился в актуальную общественную проблему только в 1880-х гг., через два десятилетия после начала реформ, столь основательно уменьшивших межсословные правовые различия, нуждается в объяснении. Ответ на него содержится в двух основных характеристиках старого режима России: 1) ревностное отношение самодержавия к своему монопольному праву на принятие политических решений; 2) возникновение дворянства как служилого сословия, наделенного государством правами и привилегиями именно для того, чтобы лучше ему служить.

Когда после унизительного поражения России в Крымской войне Александр II утвердился в необходимости отмены крепостного права (а значит, и ликвидации самой ценной из дворянских привилегий), он не запрашивал мнения первого сословия и привлекал дворян к консультациям только впоследствии и только относительно технических деталей процесса освобождения крестьян и наделения их землей. Хотя «большинство дворян выступали против плана правительства на каждом этапе его судорожного развития», а небольшие группы дворян регулярно выступали против промежуточных формулировок правительственной политики, их выступления неизменно встречались «отпором и укором» со стороны государства, и авторы протестов шли на попятный^{141}. Прочно усвоенные привычки беспрекословного повиновения государству в политических вопросах, особенно когда государство выступало в качестве инициативной силы, и всецелого упования на царскую милость в вопросах о наградах и привилегиях надежно удерживали подавляющее большинство дворян в его власти. Как только освобождение крестьян и сопутствующие реформы стали реальностью, эффективная оппозиция протестовавших против размывания прав и привилегий дворянства стала еще менее возможной. Их целью было сохранение структур и ценностей прошлого, но среди последних на первом месте стояла полная покорность воле государства. И пока Александр II был жив, укрепление принципа правового равенства и его превалирование над традицией правовых привилегий было важным направлением внутренней политики. Именно это противоречие объясняет почти полное отсутствие открытого несогласия с ходом реформ в 1860-х и 1870-х гг.^{142}

Было, конечно, и небольшое число исключений, и среди них анонимный автор книги «Слияние сословий, или дворянство, другия состояния и земство»^{143}. Этот трактат, написанный в ответ на выступления в печати Аксакова и Кошелева, доказывал, что сильное, владеющее землей дворянство жизненно важно для сохранения монархии, а значит, и для спасения России от угрозы анархии. Другим исключением был генерал Р. А. Фадеев, видный деятель консервативного антизападного кружка, рупором которого в 1870-х гг. была Санкт-Петербургская ежедневная газета «Русский мир». Фадеев горячо защищал потомственное, обладающее правовыми привилегиями дворянство, «необходимое для будущности России» как резервуар образования, культуры и политического сознания^{144}. Другой диссидент, не столь прямой и откровенный, ограничился изданием краткой популярной истории дворянства XVIII в., в которой с удовлетворением отмечал, что великие реформы не смогли отменить ни основы сословной организации российского общества, ни преимущественного положения дворянства^{145}.

По сути дела, он был прав. Некоторые формы привилегий, такие, как сословное деление общества и корпоративная структура дворянского самоуправления, реформами не были затронуты. И остатки былых привилегий все еще были наглядны в доминировании дворянства в сфере частного землевладения, государственной службы и свободных профессий (см. табл. 9 и гл. 6). Сохранение этих внешних форм внушало реакционерам «мечты о том, что в один прекрасный день им удастся поставить на должное место все многообразные классы общества, удастся восстановить, лишь с мелкими необходимыми изменениями, общественное устройство в его прежнем виде»^{146}. В этой ситуации стоило только Александру III переменить отношение государства и выказать свои симпатии защитникам прежних общественных порядков, как дискуссия по дворянскому вопросу разгорелась в полную силу. Именно так все и получилось в 1880-х гг., когда на страницах ряда ежемесячных толстых журналов и в губернских дворянских собраниях начались жаркие обсуждения проблемы и ее возможных решений.

Либеральный «Вестник Европы» быстро заклеймил защитников старорежимных порядков кличкой «сословники»^{147}. Одним из самых красноречивых и влиятельных в этой группе был А. Д. Пазухин, уездный предводитель дворянства из Симбирской губернии. Пространная статья Пазухина, озаглавленная «Современное состояние России и сословный вопрос», появилась в январском номере «Русского Вестника» в 1885 г., а на следующий год вышла отдельным изданием. Катков хлопотал о том, чтобы доставить Пазухину пост начальника канцелярии при министре внутренних дел Толстом, где Пазухин смог бы частично реализовать свою программу[38]. В следующие два десятилетия множество публицистов последовало примеру Пазухина, часто заимствуя его же аргументы. Среди самых плодовитых участников этой группы были А. А. Плансон, уездный предводитель дворянства Уфимской губернии, владевший поместьями не менее чем в пяти губерниях, автор двух книг и нескольких более коротких трудов, и А. И. Елишев, автор многочисленных статей в консервативной печати, многие из которых вошли в выпущенный им в 1898 г. сборник^{148}. Новые веяния в государственной политике окрылили также и губернские дворянские собрания — с середины 1880-х гг. они писали проекты, дебатировали, голосовали и направляли в правительство бесконечный поток ходатайств, касающихся различных аспектов дворянского вопроса, но в основном испрашивая государственной помощи дворянскому землевладению^{149}.

В отличие от тех, кто взирал спокойно или с одобрением на установление в обществе правового равенства, сословники были единодушны в своем понимании российских сословий как естественной для России системы учреждений, качественно отличающихся от западных аналогов, а потому и не обязательно обреченных той же судьбе. Защитники привилегий вроде Пазухина и Елишева рассматривали сословия как естественные, спонтанно возникшие в России сообщества, объединенные общими интересами и отличающиеся друг от друга не только общественным положением и стилем жизни, но и уровнем нравственного развития и способностью приносить пользу государству. Эти различия признавались как самодержавной властью, так и самими сословиями. Поэтому все воспринимали раздаваемое государством материальное вознаграждение как справедливое и соответствующее заслугам, все сословия жили во взаимной гармонии и были довольны своим подчинением самодержцу. Идеализированное изображение прошлого России противопоставлялось истории сословий на Западе, где, согласно сословникам, в отношениях сословий между собой и в их отношениях с государством царили бесконечные вражда и соперничество, которые, в конце концов, и привели к разрушению традиционной организации общества, самих сословий и вообще всего достойного и благородного^{150}. Получалось, что России повезло больше, чем Западу, и что она может избежать его судьбы.