В актовом зале гимназии был сегодня очень трудный экзамен — история. Учитель истории был придира и составил билеты заковыристо. Многие его вопросы — Карл IV, например, — никак не решались по Иловайскому, а нужно было помнить, что говорил учитель, или искать самому в словарях да пособиях. Многим страх как хотелось заранее все расспросить у Володи Ульянова, который всегда и все знает, но на этот раз даже расспрашивать его не стали. Только опять он почувствовал на себе прилипчивые, настойчивые, ощутимые, как ползучее насекомое, длинные, косые взгляды.

Володя Ульянов пришел, развязал ремешок от книг и свернул его вокруг пальца, как делал всегда. Сел, как всегда. Правда, Ульянов был очень бледен. В городе узнали, что брат его Александр повешен.

Узнали также, что пришло об этом письмо другу семейства Ульяновых, учительнице Кашкадамовой, и Володя уже все знает. Кое-кто даже слышал про слова, будто бы сказанные Володей, когда он прочел известие: «Нет, не таким путем надо идти»… Куда идти? Каким таким путем?

В маленьких городках всегда все знают о других людях. Пока Володя чувствовал на себе взгляды товарищей, в другой, женской, гимназии на экзамене французского языка бледная как смерть Ольга чеканным, твердым голосом отвечала на вопросы. Но девочки хоть и любопытней, а добрее мальчиков, и подруги еще недавно веселой, остроумной, обожаемой в классе Ольги сейчас старались тихонько пожать руку этой холодной и бледной, точно выросшей на голову девочке, ставшей вдруг словно чужой в классе.

Перед Ульяновым подошел к экзаменационному столу Толстой. Его пальцы вытянули билет не без дрожи. Ответ был посредственный, запинающийся, на тройку. Вслед за Толстым к столу подошел Владимир Ульянов.

Мне уж много раз приходилось рассказывать, какой замечательный билет вытащил на экзамене Ильич. По странному капризу судьбы заковыристый историк составил один такой билет, где, словно с умыслом, по всей мировой истории проходят вопросы, касающиеся узловых точек революции и классовой борьбы. Первый вопрос в билете — об ушедших на гору римских пролетариях, боровшихся за свои права с гордыми римскими патрициями. И Карл IV, наводивший ужас на весь класс, тоже оказался в этом билете.

Ульянов знал, что он держит не просто экзамен. Он держал перед этим синклитом сосредоточенных и насупленных лиц, перед любопытно-испуганными глазами своих товарищей, перед всем старым и сонным дворянским городом Симбирском экзамен на право дальнейшей своей жизни, на право образования, поступления в университет.

Он был как пролетарий: один на горе, над Римом; еще вчера такой, как и все в классе, а сейчас — брат повешенного, один, выключенный, как зачумленный, из круга, впервые остро почувствовавший, насколько реален этот круг, эти перегородки…

Брат хотел смести перегородки, сделать людей равными. Но разве один брат этого хотел? Он прочитал вытянутый билет — борьба плебеев с патрициями, реформация, Богдан Хмельницкий, — хотел не один брат, вся история мира полна борьбы. Но не в одиночку, не так, не таким путем. Владимир Ильич стал отвечать по билету. Он говорил своим полудетским, картавым голосом — звонко, ясно, глубоко, спокойно. Учитель, бессознательно чертивший что-то в бумагах, кивал и кивал головой, экзаменаторы переглянулись — ученик отвечал так блестяще, что придраться не к чему. Постаревший и отяжелевший директор гимназии Керенский, сын которого, будущий Александр Федорович, готовился сейчас с домашним репетитором в первый класс той же гимназии, мысленно тоже кивнул Ульянову: хоть и рискованно, а делать нечего, золотую медаль придется присудить, нельзя не присудить, Ульянов на голову выше класса.

О чем думал в эту минуту юноша Ленин? Перед его глазами уже успели пройти две большие жизни, две символические жизни, характерные для русского общества.

Путем мирной культурной работы, отдачи всего себя просвещению народа шел любимый отец, никогда не помышлявший о революции. И он еще при жизни увидел свои идеалы попранными; созданные усилием многих лет школы — закрытыми; над слабым светом, зажженным в глухих и нищих деревнях, — опять опускающуюся мглу. Путь отца привел к тупику.

Путем террора, путем борьбы один на один с царизмом пошел его любимый брат, и этот путь привел его к бесплодной гибели.

Нет, не этими путями можно добиться человеческой жизни для народа!

Никто, ни в семье, ни среди товарищей, не видел и не оставил свидетельства о том — плакал или нет Володя Ульянов о брате, которого самозабвенно любил с детства… Но страшная сила выдержки, с какой он сдал выпускные экзамены, невольно приходит в голову, когда читаешь сухой полицейский отчет о том, как прорвалась эта выдержка Ильича на казанской сходке, и о том, как он мчался в исступлении по университетским коридорам, красный лицом, размахивая руками и бессвязно крича. Гений революции опьяняюще коснулся его, как только студент Владимир Ульянов почувствовал себя в закипевшей огнем, взволнованной человеческой массе.