— Им надо бросать мины поперек реки. Да и побольше.

Он почувствовал, как его оживление угасает.

Митя опустил бинокль:

— Второй рейс за эту неделю. Я следил. Он снова ощутил раздражение:

— Ну, я им сообщил, что такого количества мин недостаточно.

— На прошлой неделе они прилетали дважды. По три самолета каждый раз. Мы слышали, как они гудели над рекой.

— Я не сказал бы, что это так уж плохо.

— Да, лучше, чем ничего.

Но боже мой, подумал он, Митя способен думать только об одном. Как будто это твоя вина, твоя личная ответственность. Солнце снова затянули облака. Река посерела. Это была не его земля.

Малиновский говорил:

— Потом? Уеду домой, ясное дело.

Как будто это разумелось само собой.

— Отлично, — сказал он. — Тогда я приеду к вам в гости.

Он искоса посмотрел на этого русского, на единственного русского, которого ему довелось встретить, на человека с копной каштановых волос и широким бледным лицом, растянутым на крепких костях: не слишком благообразное лицо, если разбирать его черта за чертой, — брови, нос картошкой, подбородок… и тем не менее лицо, которое ему нравится. Человек, который ему нравится.

Митя сказал выжидательно:

— Конечно. Почему бы и нет?

Они следили за своим разговором. Они болтали, как люди, которые встретились случайно и ждут только сигнала, чтобы разойтись в разные стороны. Они были снисходительны друг к другу, как бывают снисходительны те, кто знает, хотя и скрывает это, что все сказанное сегодня завтра уже никакого значения иметь не будет. Странно, думал Корнуэлл, ведь он мне по-настоящему нравится.

— А вот и Марко, — услышал он голос Мити и увидел, что Митя показывает вниз, на тропу. — Ну, теперь мы узнаем новости.

Он выпрямился в напряженном ожидании и захлопнул блокнот.

Марко, прихрамывая, взбирался по круче. Он сердито остановился перед ними, засунув руки в карманы и расставив ноги. Шапку он сдвинул на затылок. На лбу у линии редеющих волос выступили бусины пота. Он совсем запыхался.

— Удобно устроились, — съязвил он. Малиновский ответил с улыбкой, словно оправдываясь:

— А разве нельзя, товарищ майор?

— Мы сейчас уходим.

— Сейчас?

Марко поднял руку и, загибая пальцы, начал перечислять новости. Воинские части, стоявшие в Митровице, готовились выступить. Сеть стягивалась туже.

— Как и в тот раз, — заметил Руперт. — Ведь верно?

— Нет, не как в тот раз. По-другому. Тогда они двигались все вместе. — Марко развел руки, потом обхватил себя и крепко сжал. — И мы ускользнули через дыры в мешке. Вот так. А в тылу у себя они никого не оставили. Вы же помните?

Да, он помнил: они с Марко и горсткой людей в заснеженной чаще за Главицей, а с обеих сторон проходят колонны врага. А потом они пробрались сквозь озаряемый ракетами мрак на опустевшую равнину Митровицы и выжидали там, прячась то в одном тайном убежище, то в другом, пока врагу не надоели бесплодные поиски и он не ушел с Плазы Горы. Отряд ускорил этот уход, взорвав в трех местах железнодорожное полотно. Он сообщил об этом на базу с гордостью: какая еще партизанская армия, выдержав подобные удары, тут же ответила бы на них? Отряд, кроме того, расстрелял нескольких немецких пленных. Об этом он не сообщил. Конечно, расстрела пленных он не одобрял, однако тут от него ничего не зависело. Его мнения не спросили.

Марко говорил:

— Теперь все по-другому. Теперь они пробуют новый способ. Они собираются оцепить Плаву Гору от Илока до Румы и потом ждать. Ждать, пока мы не передохнем с голоду, говорят они. А наверх, в леса, посылать небольшие группы, чтобы точно знать, где мы находимся.

Малиновский спросил негромко:

— Мы уйдем за железную дорогу в горы?

— Сегодня ночью.

Руперт Корнуэлл поднялся на ноги. Когда стоишь, говорить легче. Теперь, в решительную минуту, ему немного мешал только его тонкий голос. Словно он не уверен в том, что собирается сказать. Хотя на самом деле он абсолютно уверен.

— А я? — Ожидая ответа, он отвел глаза в поисках знаменья в облаках за рекой. Вот в такие мгновения решается жизнь человека.

Ему казалось, что голос Марко доносится из этих облаков.

— Нет, я не забыл. Про вас. — Марко говорил так, словно его легкие грозили вот-вот лопнуть, но не потому, что он запыхался. — Я спросил у Слободана про вас. О том, какое будет решение.

Он ждал и твердил про себя, что слова Марко, любые его слова никакого значения иметь не могут. Все уже решено. Решение принято. И тем не менее он внутренне весь подобрался, ожидая.

— Вас просят на некоторое время уйти в горы. — Марко протянул руку, не давая ему возразить, указывая на юг. — И сообщить вашему другу там, этому венгру, чтобы он никуда не уезжал. Чтобы оставался в городе. Пока это не кончится.

— Нет.

— Вас об этом просят. — Слова Марко падали, как зловещие птицы из черного неба. — Риск очень велик. И не только для нас, для наших людей. Для него тоже.

— Нет. Он не будет ждать. Не захочет. Он уедет назад, на север. — Ему помогал гнев. Ведь они же с самого начала были против этой операции — и Уильямс, и Слободан, и Марко, и все они, — были против, потому что не верили в ее цели, не желали признать ее необходимости. Вот так рушатся и кончаются ничем величайшие предприятия. Но он не допустит, чтобы операция была сорвана.

— Лучше всего сделать именно так. Мы можем переслать сообщение через реку. Это мы еще можем сделать. Ему будет там безопаснее.

— Он не станет ждать. Вы знаете это не хуже меня.

— Риск неоправданно велик. Слободан просит вас вернуться в горы.

Нет, он не вернется. Ни за что. Он сказал категорически, даже без гнева:

— Вы просите меня трусливо бежать. Марко закричал:

— Дайте же мне сказать! — Слова посыпались градом. — Трусливо бежать… Это вы нам говорите? Вы и вся эта мелкобуржуазная дрянь.

— Як вашей революции никакого отношения не имею.

— Тем хуже для вас.

Они услышали голос Малиновского, мягкий, но настойчивый:

— А что еще они предлагают? Марко посмотрел на Митю!

— Что еще? Я тебе скажу. Это и тебя касается.

— Меня? — Митя встретил их гневные взгляды смутной улыбкой человека, который ждет приговора и заранее с ним согласен. — Я слушаю.

Это было нестерпимо.

— Митя! — крикнул Марко. — Да перестань же себя терзать!

Внезапно буря унеслась, и они тихо покачивались на волнах предопределенного решения. Марко сунул руки в карманы штанов, сдвинул ноги и присел на крыльцо.

— Слушай, Митя, ко мне это тоже относится. — Их гнев прошел, они почувствовали себя товарищами. Марко начал объяснять. Все пар гизанские группы уйдут с Плавы Горы, оставив в разных местах несколько звеньев для связи — по два-три человека. Все это было понятно и разумно. Но оставалась одна трудность: главное командование еще раньше обещало содействовать миссии Корнуэлла.

— Если вы будете настаивать, капитан, обещание будет выполнено.

— Но с большой неохотой? Марко пожал плечами.

— Конечно. Мы считаем, что ничего хорошего из этого не выйдет. Однако обещание — это обещание. А потому, если вы настаиваете… если вы не согласитесь уйти в горы и подождать, мы предлагаем вам еще один план действий. Мы согласны переправить вас на тот берег с Николой и его передатчиком. С вами пойдет Митя и все, кто уцелел из его десятки, — для связи и охраны.

— И вы, Марко?

— Конечно. И я.

— Но почему Митя и его десятка?

— Потому что… — Марко не хотелось этого говорить. Да и никому не захотелось бы.

Малиновский сказал отрывисто:

— Потому что это очевидно. И совершенно правильно.

Руперт был бы рад найти какие-нибудь теплые, добрые, даже благодарные слова, но Марко продолжал спокойно, почти нежно:

— Ты ведь знаешь, что дело тут не в тебе, Митя. Ты ведь знаешь? Но твои люди… тут есть некоторая разница. Пусть они пройдут проверку делом, вот что мы сказали.