Заняв на правах компаньона кабинет начальника районного отделения, он собрал в нем свою гвардию и местных оперработников и на ручке сейфа, стоящего на высокой тумбочке, привесил крупномасштабную карту.

— Прежде всего, товарищи, — начал он, причмокивая, — всем нам нужно сориентироваться на местности. Поэтому я должен прочитать вам маленькую, но полезную лекцию. Рельеф района действий, как вам уже понятно, можно признать высокогорным, разница между дном долины и водоразделительными точками колеблется в пределах тысячи пятисот метров. Главные реки, которыми дренируется исследуемый участок, — Аллах-Юнь, Анча, Акачан и Юдома.

— Замысловато выражаетесь, Дмитрий Данилович, — подал голос капитан Богачук.

— Могу и проще, Виктор, — согласился Квасов, — нам придется преследовать и брать бандитов где-то на этих реках. А река Аллах-Юнь, к примеру, на широте Якутско-Охотского тракта достигает ширины в сто, а то и двести метров. Течет она в широкой плоской долине. Для любителей плавания, а ими в случае необходимости можем стать все мы, добавлю: полноводность реки регулируется большими наледями, которые не успевают стаивать за лето.

— Бр-р, уже сейчас холодно, — передернулся Жарких. — Какие страшные перспективы нам рисуете, Дмитрий Данилович.

— Что делать, мой друг, что делать, нередко в нашей работе нет выбора, поэтому лучше быть готовым ко всему. А вот река Юдома на нашем участке еще шире и многоводнее Аллах-Юня. Долина ее заболочена, с массой озер. Между озерами располагается мелкосочник, то есть невысокие холмы. Вот там трудиться будет еще сложнее, товарищи.

— Черт-те что, — опять не утерпел Семен Жарких, — не могли они ограбить прииск где-нибудь в районе Алма-Аты или Тбилиси. Какое бы облегчение для нас было: и тепло, и фрукты, по сравнению с нашими краями — просто рай.

— А на мой взгляд, дорогой Семен, рай — это место, где ты родился или вырос и где ты по-настоящему нужен, — протирая стекла очков, задумчиво сказал майор Квасов. — Я в тридцатых годах до того устал от холода, от авитаминоза и разных гриппов, что подался работать в Ташкент. И дело у меня там было интересным — уполномоченный экономического отдела Ташкентского областного отдела ОГПУ, это тебе не шутки. И с людьми познакомился золотыми, с одним сослуживцем я до сих пор переписываюсь, правда, в основном обмениваемся к праздникам поздравительными письмами, а вот не смог я обойтись без Якутии. Как только там слюнтявая краткосрочная зима наступает, так мне бегом хочется в Сибирь. Помаялся я, поскучал, да и уехал. Руководство местного ОГПУ долго не могло понять, чего же все-таки мне не хватает, отпустили неохотно. Однако мы отвлеклись, товарищи. Добавлю, что на притоках Аллах-Юня и Юдомы часты ущелистые участки на склонах, продолжительные террасы — моренные валы, крутые склоны долин в осыпях. Есть где бандитам спрятаться и отсидеться, но этого мы им позволить не должны.

— А если они в другие районы сбегут или в Хабаровский край, к примеру? — поинтересовался Виктор Богачук.

— Другие опергруппы постараются перекрыть им дорогу. Семен Жарких уезжает на прииск «Огонек» сегодня, а вы, Алеша, — обратился он к капитану Молодцову, — завершайте все дела по формированию группы, а завтра мы перебросим вас на «Огонек».

На том и порешили.

К вечеру, переговорив с добрым десятком человек и сопоставив их рассказы, старший лейтенант Семен Жарких уже мог точнее очевидцев рассказать о том, что произошло на прииске.

«Огонек» раскинулся на двух террасах сопок, разделенных узким неглубоким ущельем, по которому шумливо неслась небольшая речонка, впадавшая через несколько десятков метров в реку Юдому. Жилые дома, магазин и несколько административных строений разместились ближе к реке, а сам прииск, на котором трудилось несколько сотен рабочих, находился километрах в десяти по ущелью.

За день до налета Витька Охотников, дебильный, вечно сопливый парень лет восемнадцати, подслушав разговор двух незнакомых рабочих, которые долго бродили по улицам, ожидая открытия магазина, бегал по поселку и, брызгая слюной, сообщал каждому встречному о том, что бандиты собираются брать кассу. Над ним посмеивались, подзадоривали, требуя деталей, и тут же забывали услышанное: мало ли что взбредет в голову дурачку.

Но вот на двух связанных бревнах Юдому переплыл охотник из зимовья, по наименованию ручья, на котором оно стояло, известного как Волчье. Охотник весь день искал вдоль берега свою лодку, угнанную налетчиками, которые к тому же еще избили и ограбили его. Все, что он говорил подвыпившим мужикам на берегу, уполномоченный прииска попросил его повторить в конторе, в присутствии двух-трех своих доверенных лиц.

— А что тут говорить, — недовольно косился на уполномоченного охотник, возвращение которого в тайгу на некоторое время откладывалось, — пришли ко мне в зимовье, для знакомства прикладом ребра пересчитали. Доставай, кричат, меха, которые скопил. А откуда у меня меха, если я только на охоту вышел? Еще и обустроиться толком не успел, так у них же никакого понятия нет. Потом забрали мою бердану и заставили на веслах переправлять всю их шатию на ваш берег. Вот я их в четыре приема и переправил. Тут Лысый, они его Гошкой кличут, у меня часы отобрал. Потом слышу, его на берегу атаман отчитывает: мы, мол, Гошка, на крупное дело идем, а ты, как шпаненок, на мелочь кидаешься. Тот оправдывается, дескать, по запарке часы взял, вроде бы и не хотел. Но часы мне так и не отдал. Потом они мне приказали лодку сразу не брать, потребовали, чтоб постояла чуток.

— Какое же крупное дело они замыслили, не помял? — уточнил уполномоченный.

— Кто их знает, мне они не докладывали, а спрашивать я побоялся, вдруг, думаю, еще схлопочу зуботычину, кому это понравится?

К ночи уполномоченный прииска организовал в поселке дежурство. Охрану несли человек тридцать рабочих с охотничьими ружьями. Не веря в серьезность опасений уполномоченного, они слонялись вокруг конторы и магазина, жгли костер на берегу. Утром разошлись, рабочего-то дня никто не отменял.

Часов в одиннадцать дня, когда рабочие были уже на полигоне, а в домах оставались только женщины и дети, банда действительно налетела на прииск. Налетчики обошлись без пальбы, без криков и конского топота. Несколько человек молча окружили контору и кассу, остальные вошли в помещение. Всех присутствующих согнали в одну комнату и велели лечь на пол, ослушаться безоружные люди не посмели.

— Кто кассир? — поинтересовался атаман Семеныч.

С пола, отряхиваясь, поднялся пожилой человек, низенький, хрупкий, как мальчишка, и, если бы не усталое морщинистое лицо, увенчанное седеньким чубчиком модной прически «под полубокс», никогда бы ему не дать его возраста — пятидесяти пяти лет.

— Давай ключи, чего ждешь, — протянул руку атаман Семеныч.

— Нет у меня ключей, — развел руками кассир.

— Как нет? — удивился бандит. — Дома, что ли, забыл?

— И дома их нет. Директор прииска в Якутск поехал, вот и забрал ключи с собой.

— Ты поскладнее ничего не мог придумать? — понимающе похлопал его по плечу приятель атамана — холеный, одетый в полувоенную форму мужчина в очках. — Отдай Семенычу ключи, и тебе ничего не будет.

Кассир смущенно улыбнулся:

— Вы правы, но что тут можно придумать? А если хотите слышать правду, то никакого ключа я вам не отдам. Я несу и за деньги, и за золото, и за чеки полную ответственность.

— Какая ответственность и перед кем, когда у тебя остались считанные минуты, чтобы выбрать, что важнее: твоя собственная жизнь или чужая казна?

— Как вы не поймете, что я не имею права отдать вам ключи, там ведь государственное золото.

— Нам оно и нужно!

— Но вы сами никогда не отдали бы ключи, отвечая за золото, — с наивной искренностью убеждал бандитов кассир.

— Бросьте его уговаривать, Сан Саныч, сейчас с ним Ефим поговорит или Гошка.

— Погодите, Семеныч, попробую уговорить. — И Сан Саныч снова повернулся к кассиру: — Вот я бы, милый ты мой, сразу отдал ключи, да еще помог бы отнести золотишко к лошадям. Оно у тебя как упаковано — в мешочках?