— Ну, вашбродь, у вас здесь их столько, что хучь игровой салон открывай. А может быть, и откроем, после того как разбогатеем?

— Даст бог, разбогатеем, тогда на эту тему и погутарим, а сейчас, коли сами потеху выпросили, рассаживайтесь вокруг стола. Сдать вам карту для начала, что ли? — Есаул Дигаев вроде бы сомневался, как ему поступить, но его чуткие, болезненно нервные, подвижные пальцы уже ощупывали колоду, разбрасывали карты веером и тут же непостижимо ловко тасовали их. — Как играть будем? Без интереса или как?

— «Или как», — поторопился высказать свое мнение Ефим Брюхатов, правильно поняв вопрос есаула.

— Не надо бы под интерес, Георгий, переругаемся еще чего доброго, а нам ведь немало дней друг друга терпеть, — возразил ротмистр Бреус.

— Ничего, Сан Саныч, не переживай из-за таких пустяков, мы по копейке ставить будем, чтобы никому не обидно было проигрывать, — успокоил Дигаев. — Или у тебя мелочи нет? Так я одолжу, с моим удовольствием.

— Да я ведь ни к тому говорил, — отмахнулся Бреус, — ну, раз играть — значит играть. Проверим свое счастье.

Затею мужчин едва не нарушила Анастасия:

— Володь, иди сюда, — позвала она требовательным голосом своего сожителя.

Магалиф нехотя поднялся и шагнул за брезент.

— Ты чего, Настя? — услышали сидевшие за столом его голос.

— Они как хотят, а тебе играть не стоит.

— Что это тебе в голову взбрело, Настя? Что страшного, если мы в «дурачка» перекинемся?

— У тебя всегда так начинается: сначала «дурачок», а потом исподнее с себя спустишь. Хватит, надоело мне с тобой возиться: то опиум, то водка, то карты, когда же ты наконец успокоишься? Посиди со мной.

— Да ты что же это меня позоришь? Люди собрались поиграть, а я из-за твоего каприза буду компанию рушить? Ты что же думаешь, что я совсем себя контролировать разучился? Хорошего же ты обо мне мнения, ничего не скажешь. Обещал ведь я тебе в Хайларе, что во время похода ни на морфий, ни на гашиш не посмотрю, и что? Уж как мучился в первые дни, как меня корежило, сама ведь видела, однако ни понюшки не нюхнул, ни сигаретки не выкурил, ни разу не ширнулся. А тут забава для гимназистов — картишки.

— Не садись, Володенька, не садись. Темно у меня на душе, нехорошо, ты же знаешь, меня предчувствия ни разу не обманывали, — запричитала Настя.

Затем за брезентом что-то упало и, поправляя китель, к столу выскочил взъерошенный прапорщик Магалиф:

— Почему не сдаете, есаул?

— Да вот тебя ждали, прапорщик, все гадали, отпустит тебя баба или при юбке держать будет, — подковырнул его есаул Дигаев, — но гляди-ка, она у тебя с пониманием оказалась, дозволила. — И, обращаясь уже ко всем присутствовавшим, поинтересовался: — Во что играть будем, господа? Как сдавать? В третями стос, в триньку-секу или в тэрс переметнемся? Или кто-то желает сыграть в хайларскую буру?

— Да уж коль прапорщик пообещал Настасье поиграть в «дурачка», так чего же обижать слабый пол, начнем с «дурачка», — предложил ротмистр Бреус. — Желание женщины для нас превыше всего, не так ли?

— Тогда в «харбинского дурачка», в секу, — подмигнул есаулу Дигаеву Ефим Брюхатов.

— Нет, — оборвал есаул, — раз прапорщик Насте пообещал и ротмистр просит, играть будем в простого «подкидного дурака», зачем нам по пустякам друг на друга обижаться, верно, ротмистр?

— Так это же, есаул, мое золотое правило!

Лениво, без азарта сыграли в «подкидного». Ставки были действительно копеечными, и проигрыш никого не обескураживал. Есаул все время проигрывал и равнодушно удивлялся тому, что карта не идет к нему:

— Ты смотри, опять прапорщик выиграл! Вам, Магалиф, может быть, ворожит кто-нибудь? Настя, — повернулся есаул к брезентовой занавеске, — ты почему же только своему мужику ворожишь? Хотя бы иногда и об остальных заботилась, ты все-таки отрядная мамка, всем носы должна вытирать чистыми платочками, а не только любимчикам.

Настя промолчала.

— А что, господа, нельзя ли увеличить ставку, по гривенничку ставить будем, а? — поинтересовался ротмистр Бреус, выигравший последние партии и брезгливо глядевший на старые монеты, прежде чем ссыпать их в пухлый кошелек, разукрашенный кнопочками, медными окантовками и имеющий несколько отделений для денег разного достоинства.

После увеличения ставок из игры вышел Савелий Чух:

— Баста, ваши благородия, я больше играть не хочу, побаловался маленько и хватит.

— Чего это ты, Савелий, — удивился ротмистр, — обиделся, что до сих пор не выиграл? Так карта дурная, сейчас ко мне, к примеру, идет, а потом тебя полюбит.

— Нет, Сан Саныч, меня матерь ишо в детстве супротив карт предостерегала, не бывает, гутарила, вернее пагубы, чем гадалки. Сам я их, признаться, не уважаю, на чуму они мне сдались. Да вы играйте, не обращайте на меня внимания. Я вот тут в уголочке посижу, седла почищу, смазочкой их потру, седло ить тоже ухода требует, тогда и служить дольше будет.

— Правильно, Савелий, — одобрительно кивнул головой, не глядя на казака, есаул, — ты у нас в отряде вместо вахмистра, все хозяйство тебе доверено, оправдывай. А карты больше нашему брату подходят, офицеру.

Аппетит у игроков разгорелся, и есаул Дигаев уже еле сдерживал их стремление повысить ставки, не забывая каждый раз предупреждать партнеров, что он категорически против большой игры.

— Вы, есаул, все проигрываете, потому и боитесь, — упрекнул его прапорщик Магалиф, — смелее быть надо, со смелым удача.

— Ну, против такого обвинения никуда не попрешь. Прислушиваюсь к критике. Коли прапорщик требует повышения ставки, а остальные не против, я как все, чего же выделяться? За картами мы все равны, здесь что я — есаул, что казак Ефим Брюхатов — все с одинаковыми правами, — согласился есаул Дигаев. — А посему подчиняюсь большинству.

Не заметили, по чьему предложению и когда перешли на более азартную картежную игру — «буру». Ротмистра Бреуса, который то ли действительно подзабыл, как в нее играют, то ли и не умел никогда, научили в два счета, по ходу игры:

— Вы, ваше благородие, Сан Саныч, — поучал его Ефим Брюхатов, — главное, запомните, как карты оцениваются: туз — одиннадцать очков, десятка — десять, король — четыре, дама — три, а валет — два. Вот и старайтесь набрать на трех картах не меньше тридцати одного очка.

— А если у меня на руках три козыря окажется, Сиплый, тогда что?

— Тогда вы король, ваше благородие, и будем величать вас не меньше как вашим высочеством, идет?

И вот тут, после долгого везения, ротмистр Бреус несколько раз подряд крупно проиграл, В выигрыше оказался есаул.

— Странно, есаул, как только вы раздаете, так я проигрываю, с чего бы это?

— Наверное, с невезения, ротмистр! Почем мне знать другую причину?

— А мне кажется, что я такую причину разгадал, господа, по даже назвать се стыжусь, — продолжал ротмистр Бреус.

— Так поделитесь своей разгадкой с нами, ротмистр, — с вежливой холодной улыбкой ответил есаул. — Может быть, постыдимся вместе, в узком кругу товарищей.

— Ваши карты краплены! Поглядите, они же у вас заточены!

— Заточены? Что-то я такого не замечаю, объяснитесь, ротмистр!

Ротмистр Бреус собрал все карты, плотно сбил их на столе и показал присутствующим колоду сбоку. Карты действительно были не равны, не прямоугольником, как должно было быть, а едва заметной трапецией, один конец карты был уже другого. Однако как бы там ни было, но заточенный конец был идеально гладким, как будто навощенным чем-то.

— Вот видите, — пояснил ротмистр Бреус, — если нужные карты перевернуть на сто восемьдесят градусов, то при тасовке их всегда можно отделить и расположить в выгодном для сдающего месте. Я, господа, этот способ знаю еще со времен царской службы, по вот на практике встретился с ним впервые.

— А я, господин ротмистр, узнал о нем только сейчас, от вас. И в связи с этим хочу задать вам два вопроса, чтобы на этом этапе удовлетворить свое любопытство: если вы знали об этом способе и видели крапленые, как вы их называете, карты, то почему же вы молчали об этом тогда, когда не менее двадцати раз выиграли?