Глава 20

Олег.

Воскресное утро выдалось на редкость солнечным. До этого на небе висели низкие серые облака, и настроение у большинства было таким же грязно-серым, как небо. А сегодня небо лазурно-голубое, солнце до невозможности яркое, несмотря на лёгкий мороз, кажется, что оно согревает всё вокруг. Люди непроизвольно начинают улыбаться друг другу, в такой день просто нельзя грустить. Я тоже изо всех сил пытаюсь этого не делать. Тем не менее, решение, которое я принял сегодня ночью, давит на меня тяжёлым грузом. Но отступить я не могу. Наверное, то, что я собираюсь сделать — неправильно. Это принесёт боль и Родьке, и мне, но по-другому поступить просто нельзя. Только сегодня об этом я постараюсь даже не думать. У меня остался один счастливый день и одна ночь. И портить их горестными мыслями я не собираюсь.

Мы с Родькой направились ко мне домой, поскольку мама начала трезвонить с самого утра, интересуясь, когда её чадо вернётся в родные пенаты.

— Мальчики, ну наконец-то,— мама счастливо улыбнулась. — Вы же голодные, наверное. Сейчас буду вас кормить.

— Да нет... — Родька попытался возразить, но я предостерегающе наступил ему на ногу.

— Конечно, мама. Мы с удовольствием пообедаем. Правда, Родька? — Я толкнул его в бок локтем.

— Было бы здорово немного перекусить, Лариса Викторовна, — покорно ответил Родион, зло, просверлив меня глазами.

— Мы же только за твоим портфелем пришли... — тихо прошипел он мне. — И потом, я что, тебя зря завтраком кормил?

— Да пойми ты, дурень. Мне же нужно мамино разрешение, чтобы уйти к тебе. А если я сейчас с ней пререкаться начну, она меня ни за что не отпустит. И вообще топай к ней на кухню и включай всё своё обаяние. Можешь поговорить о литературе, она у меня до жути любит читать. Ты вроде бы тоже. Так что давай топай, производи на будущую тёщу впечатление.

Родька испуганно глянул на меня, а я сохранял абсолютно серьёзное лицо.

— В смысле на тёщу? — он начал слегка заикаться.

— А ты что думал, в сказку попал? После того, что ты вчера сделал, просто обязан на мне жениться, — я наивно похлопал ресницами.

— Да, я в принципе и не отказываюсь, — промямлил бедный Родька.

Я не выдержал и расхохотался. Он пихнул меня кулаком в бок и потопал очаровывать мою маму.

Зайдя в свою комнату, начал собирать свою сумку... и вдруг услышал скрежет позади себя. Даже подпрыгнул от неожиданности и резко развернулся. Дверца антресолей оказалась открытой, на полу валялся тонкий шерстяной свитер. Я сглотнул. Надевал его всего один раз, когда мерял. Это был бабушкин подарок, она связала его незадолго до своей смерти. Поднял вещь с пола и прижался щекой, почувствовав тепло. Я помню, как надел его и вышел показать бабушке и Маринке, которая была со мной у неё.

И Маринкин крик, когда она меня увидела:

— Это просто немыслимо! Бабуля, он и так лапочка, блин, а ты умудрилась сделать его неотразимым.

Я глянул на себя в зеркало и замер. Свитер был василькового цвета в тон глазам. Он придавал им ещё большую насыщенность. Глаза стали такими яркими, что сверкали, как два драгоценных камня. В этом свитере я был не просто милым, а чертовски милым. И это, скажем прямо, меня не устраивало. Я стянул с себя бабушкин подарок. Буркнул спасибо и поклялся себе, что не надену его ни за что в жизни. Бабуля понимающе улыбнулась и усадила меня рядом с собой.

— Олег, я всё понимаю. Но послушай и ты меня, я знаю, о чём говорю. Придёт день, и ты полюбишь. Сильно, неистово, всем сердцем. Вот тогда надень его — мой подарок. И твой избранник не в силах будет перед тобой устоять. И ещё. Не принимай необдуманных решений, разрушить любовь очень легко. Завоевать по новой — практически невозможно.

Если честно, тогда я не придал значения её словам, хотя все вокруг называли мою бабушку не иначе как ведьма. Говорили, что у неё есть дар предвидеть будущее. И вот теперь, стоя посреди комнаты с её подарком в руках, я задумался. А так ли уж были неправы те, кто говорил такое о старушке? Ведь она тогда сказала не избранница, а избранник. Именно так, в мужском роде. И осуждения с её стороны я никакого при этом не почувствовал.

«Полюбишь сильно, неистово, всем сердцем» — пронеслось у меня в мозгу. Я стащил толстовку и натянул на тело васильковое чудо.

Родион.

Олежкина мама оказалась очень приятным собеседником. Мы с ней сидели и довольно мило болтали и о литературе, и о психологии. Ей я, кстати, тоже увлекался. Я поднял бокал с чаем, который мне заботливо налила тётя Лариса (это она просила, чтобы я её так называл). Да так и остался сидеть с поднесённой к губам чашкой. В кухню входило видение, прекрасней которого я ещё не видел никогда в своей жизни. Узкие чёрные джинсы обтягивали стройные ноги и упругую... Бля, об этой его части тела лучше не думать, иначе затрясёт от вожделения. Хотя, о чём это я? Меня и так уже трясёт. А ещё этот свитер, который шёл ему необычайно. Хотелось крикнуть:

«Люди принесите ножницы! Я искромсаю эту вещь на мелкие кусочки! Да я же скончаюсь от ревности! На него же в этом прикиде все пялиться будут!»

Его мама вышла, а я, воспользовавшись моментом, дернул его за руку, усаживая рядом с собой.

— Одуванчик, ты что творишь? — я поёрзал на стуле, сидеть становилось неудобно. Откуда-то снизу поднималась горячая волна. Блин! Откуда-то снизу! Ясно же откуда. — Что я теперь, по-твоему, делать должен?

Он хмыкнул и уставился на мой пах, облизнув губы. Вот гадство! Он надо мной что, издевается?

— В принципе у меня есть предложение... — тихо шепчет он мне.

— Какое?

— Шуруй в туалет и открывай кружок «Умелые ручки», — зло посмотрел на него и встретился с искрящимся весельем синим взглядом.

— Ну, подожди у меня! Дай только остаться с тобой наедине! Уж я отыграюсь! — сдавленно прошипел я, вскакивая и направляясь в коридор.

— Первая дверь, свет включается внутри, — догнал меня его насмешливый голос.

Глава 21

Родион.

Этот маленький монстр превратил обед в настоящую пытку для меня. Уселся рядышком со мной, хотя места было много, и всё норовил прижаться своей ногой к моему бедру. Так что моего похода в туалет хватило ненадолго. А уж когда я почувствовал его руку на своей коленке, то из всех возможных звуков мог издавать только шипение. Останемся наедине, вырву его шаловливые ручонки и вставлю в задницу. Ой, зря я об этом подумал. Зря! Ещё хорошо, что его матери позвонили и вызвали на работу.

Олег сразу стал какой-то притихший, а я плотоядно улыбнулся.

— Ну всё, мелкий пакостник. Пришёл час расплаты! — я сдёрнул его со стула и, закинув на плечо, потащил к выходу. Правда, было желание взять его прямо на кухонном столе, но не мог же я так подставить своего одуванчика. Вдруг мама вернётся, или сестра, а тут такой нежданчик.

Сгрузил его у вешалки с одеждой и рявкнул:

— Одевайся быстро, — он искоса глянул на меня, но спорить не стал. Понял, что нарвался. Вот интересно, почему я упорно считаю себя таким взрослым, а его маленьким ребёнком? Хотя он, конечно, мелкий, но мы всё-таки учимся в одном классе, значит по логике вещей ровесники. Нет, я, наверное, на год постарше: мне сейчас семнадцать. В школу пошёл с семи лет, а не с шести, как все наши.

— Одуванчик, а сколько тебе лет?

Он поднял на меня удивлённые глаза, а потом, почему-то смутившись и покраснев, опустил вниз:

— Четырнадцать, — пискнул он.

Вот бля! Почувствовал себя совратителем малолетних.

— Какого, х... фига, — смягчил я свою речь, — ты тогда учишься в десятом классе? И почему сразу не сказал?

— Это что-то бы изменило? — он посмотрел на меня удивлённо, а я вынужден был признать что, наверное, ничего.

Отвечать не стал, и он продолжил:

— А учусь в десятом, потому что очень умный и перед отъездом из Москвы сдал экзамены за восьмой и девятый класс. Только если ты сейчас по этому поводу что-нибудь скажешь, я тебя убью. Так мы идём?