У Курбатова соседом справа — литовская дивизия, слева — соединение, укомплектованное бывшими пограничниками. Павел Филиппович часто бывает у своих соседей. На полигонах он не раз наблюдал боевую учебу войск. Он доволен и литовцами и бывшими пограничниками. Они не хуже сталинградцев строили укрепления и умело обороняли их, когда на штурм шли танки.

Гвардейцы-танкисты «обкатывали» пехоту. Их машины проходили над окопами. Пехотинцы забрасывали танки учебными гранатами и дымовыми шашками. Многие солдаты ловили подходящий момент, ловко взбирались на броню боевых машин.

На учебные полигоны тягачи притащили трофейные танки. Их расстреливали с разных дистанций бронебойщики и артиллеристы. Пехотинцы осматривали пробитые борты, башни, расколотую лобовую броню, разорванные звенья и пальцы гусениц. «Гляди, здорово бьет!» И у каждого бойца росла вера в свое оружие.

— В обороне очень важно отбить первый удар, — вслух произносит Курбатов, — а удар будет грозный…

Взгляд Павла Филипповича скользит по дуге Курского выступа. У станции Малоархангельск линия фронта пересекает магистраль Орел — Курск, резко поворачивает на запад. Она проходит возле Севска и Рыльска. Это вершина Курской дуги. Здесь разворачивается 2-я танковая армия врага.

Фашисты собрали большие силы также и на юге. Павел Филиппович тихо покашливает, взгляд его останавливается на Белгороде. Этот город гитлеровский генштаб называет «северным неприступным бастионом Украины».

У Белгорода на восьмидесятикилометровом плацдарме Графовка — Томаровка укрепилась 4-я танковая армия. Ее эсэсовские дивизии «Великая Германия», «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», «Райх», все части 48-го танкового корпуса и 52-го армейского нацелились на Обоянь.

Тремя танковыми дивизиями немецкие фашисты прорывались в 1942 году к предгорьям Кавказа. Четырьмя — они вели войну в Северной Африке. Но сейчас на Курском выступе ждет у них сигнала к атаке целая танковая армада, не сотни, а тысячи стальных машин.

Очинив синий карандаш, Павел Филиппович сравнивает соотношение пехотных дивизий и танковых в наступательных операциях под Киевом, Смоленском, Ростовом и Харьковом. Там у гитлеровцев на четыре пехотных дивизии приходилась одна танковая. На одном километре фронта враг подкреплял свои боевые порядки восемнадцатью танками.

В наступлении на Москву под Тулой Гудериан насыщал каждый километр 15 танками.

Иная картина вырисовывалась на северном фасе Курского выступа. Здесь по расчетам Курбатова на главном направлении противник мог сосредоточить 42 танка, а в особых случаях 150 на каждом километре фронта!

«И если учесть пехоту, минометы, пушки, авиацию… Чудовищная пробойная сила! Таран огня и стали… Удар может поглотить только полоса обороны с большой оперативной глубиной — Павел Филиппович бросил карандаш в коробку. — Нелегко нам… Но и врагу приготовлены сюрпризы…»

Еще с марта войска подготовляют огромные пространства Курского выступа к упорной обороне. На стокилометровой полосе резервные части день и ночь возводят укрепления. Строят их с большим искусством, в четыре линии, с отсеченными позициями, многочисленными минными полями, проволочными и электрическими заграждениями.

Курбатов убежден: в Отечественную войну нигде еще не строилась оборона такой прочной и живучей, как на Курском выступе.

Тихо в блиндаже. Генерал закрывает глаза рукой и долго сидит неподвижно.

Почти вся его жизнь прошла в боях и походах. Но душа не зачерствела, не опустошилась. Под Ригой он бил кайзеровских оккупантов. В Питере поддерживал революционный порядок. В степи под Ростовом и в Крыму громил белогвардейцев.

По бурному морю на лодках его отряд переправился в Новороссийск. Наседали белые банды. Партизаны прошли всю Кубань, голыми штыками пробились в Царицын.

Первая Конная армия… Сколько с ней связано воспоминаний! Разгром Деникина, поход на белополяков, борьба с Врангелем. После победы над черным бароном и махновскими бандами бойцы Первой Конной избирают Курбатова делегатом на VIII Всероссийский съезд Советов.

Вместе с Ворошиловым и Буденным он едет в Москву. Все они воодушевлены военными успехами и хотят скорее увидеть Ленина, послушать его выступление.

Курбатов помнит многоярусный зал Большого театра. Едва заметен электрический свет. На трибуне Ильич, Курбатов отчетливо слышит его голос:

— Одна из самых блестящих побед в истории Красной Армии — есть полная, решительная и замечательно быстрая победа, одержанная над Врангелем. Таким образом, война, навязанная нам белогвардейцами и империалистами, оказалась ликвидированной…

Декабрь 1920 года суров. Свистит поземка. На стенах домов легла изморозь, и кажется, будто они окутаны серым дымом. По вечерам улицы пустынны. У Кремля горят костры, там перед ночным обходом греются матросские дозоры.

Курбатов одет легко. На нем старая шинель, но он не чувствует холода. Он идет к Ленину. После окончания съезда Владимир Ильич пригласил делегатов Первой Конной армии к себе на обед.

Поднявшись на второй этаж, Курбатов открыл дверь.

В небольшой комнате он увидел Ленина, Фрунзе, Калинина, Орджоникидзе. Здесь уже были Ворошилов, Буденный и Тимошенко.

Владимир Ильич быстро бочком приблизился к Курбатову, подал руку.

— Здравствуйте, как поживаете?

Растерявшись, он выпалил:

— Слава богу, ничего.

Все заулыбались. Курбатов смутился, почувствовал неловкость. «И как только вырвались эти слова!»

Ильич, ласково прищурившись, взял Курбатова за локоть.

— Если уж наши командиры Красной Армии говорят «слава богу», то живем мы, надо полагать, действительно хорошо! — Ильич подвел Курбатова к столу и обратился к своим близким друзьям и соратникам: — У нас в гостях военные товарищи, они не привыкли попусту тратить время, давайте-ка обедать.

За обедом Владимир Ильич попросил рассказать о бойцах. Ленин слушал внимательно и, узнав, что конармейцы часто подсказывали Курбатову решение сложных боевых операций, сказал:

— Вот именно, опирайтесь на них, они всегда подскажут. Главное быть среди бойцов, в массе!

Курбатов слышит, как хлопают фанерные дверцы и кто-то быстро спускается в блиндаж. «Наверное, Черников…»

Начальник штаба корпуса генерал-майор Черников входит с портфелем. Он коренаст. Его живот, стянутый ремнем, как обручем, напоминает бочонок. Но генерал очень подвижен. У него черные брови и серебряные волосы, аккуратно причесанные на висках.

— Какие новости, Лука Фомич?

— Кое-что есть… — Начштаба вынимает из портфеля папку. Кладет на стол. — Наши разведчики перешли на древние языки. Все время «тотальные фрицы» попадаются, вчера пятидесятилетний, а сегодня постарше.

Комкор, усмехнувшись, раскрыл папку.

— Я прихожу к такому выводу, — продолжал Черников: — гитлеровское командование не знает, когда же оно начнет наступление. Гитлер намечал его на апрель. Казалось, срок определился. Вы знаете, в районе Глазуновки, Малоархангельска, Тагино противник накапливал значительные силы. И что же… Фашисты занялись оборонительными сооружениями, их многие части были отведены в тыл.

— В начале мая все повторилось, — вставил Курбатов.

— Сейчас одни пленные заявляют: генеральное наступление «фюрер» перенес на июнь, а другие… вот ознакомьтесь, Павел Филиппович, с показаниями ефрейтора Эгюста Таллера, третья страница.

— На вопрос, что говорят гитлеровские офицеры о наступлении, — прочел вслух Курбатов, — ефрейтор Эгюст Таллер показал: «В конце апреля и в начале мая с солдатами часто беседовал командир роты лейтенант Лянгер. Он говорил: «Мы должны взять Курск, во что бы то ни стало выпрямить дугу, тогда фронт русских быстро покатится на восток». Недавно, осматривая блиндажи, Лянгер сказал: «Солдаты, вы видите сами, мы перешли к прочной обороне. Германские войска не намерены наступать первыми». М-да… — Комкор положил в папку листок. — В этом есть какая-то доля правды. Свежо воспоминание о Сталинграде. Гитлер решил выжидать. Ему выгодно наше наступление. Он хотел бы измотать, обескровить советские войска жесткой обороной. А мы не спешим, у нас крепкие нервы, а вот у «фюрера» лихорадка. Его войска то готовятся к атаке, то переходят к обороне.