— Все время меняется обстановка. Много противоречивых данных. Но самое трудное впереди. Когда Гитлер отдаст приказ: «Наступать!», разведка должна вырвать у врага сокровенную тайну — узнать час атаки.

— Фашисты, конечно, будут наступать. Так они ничего не высидят. Гитлер обещал своим солдатам летние победы. Время идет, а побед не видно. Это подрывает авторитет «фюрера», — Павел Филиппович вынул ногу из рукава тулупа, надел сапог.

Черников прошелся по блиндажу.

— Да, вы ознакомились с новым планом артиллерийской контрподготовки? Я учел все ваши замечания…

— План одобряю. Думаю, труды наших наблюдателей и разведчиков не пропадут даром.

— Разрешите взять?

— Да, пожалуйста, он в голубой папке.

Закрыв на замки портфель, начштаба направился к себе в блиндаж.

Курбатов спрятал документы в железный ящик и, потушив свет, медленно поднялся по ступенькам.

Сквозь густую листву просеивались звезды. Тихо шумели запоздалые капли дождя. Но гром все удалялся. «Как потеплело!» Тяжелые капли ударили по козырьку. Одна попала за ворот. Павел Филиппович поежился, застегнул плащ. Почти над головой зашуршала листва, и сейчас же звонко защелкал соловей, Ему откликнулся второй, третий. Ночь наполнилась соловьиным свистом.

Курбатов пошел по скользкой тропке, прислушиваясь к трелям. Они переносили его на берег далекого Днестра. Там когда-то, в такую же соловьиную ночь, он поджидал свою Дашу — молоденькую черноглазую медицинскую сестру.

Давно нет ее, Даши. После жестокого налета пикировщиков на берегу Псла осталась ее могила.

Война отняла у Павла Филипповича и двух сыновей. Под Ростовом сгорел в танке старший Остап. И совсем недавно у берегов Норвегии пропал без вести самый любимый младший сын Яков — летчик-истребитель.

Курбатов вышел на опушку рощи, стал под деревом. Вблизи кто-то глухо кашлянул. Генерал оглянулся. Повар в белом колпаке и фартуке словно вырос из-под земли. Не замечая Курбатова, он прошел в двух шагах и, спустившись в какую-то яму, зашуршал брезентом.

— Слышь, Антон, выдь-ка сюда!

— А зачем?

— Где заварка?

— В котелке…

— Нема там.

— Тогда в сундучке ищите, — отвечал сонным голосом Антон.

— В котелке, в сундучке… Ты брось мне на мозги лапшу вешать, — рассердился повар и повысил голос: — Встань и найди! Ребята чаю просят. Горы земли перевернули. А ты знаешь приказ генерала Курбатова: все на кухне должно быть с пылу, с жару! Комкор, он такой, он и к нам нагрянет с поверкой.

— Я ж тоже копал, все пальцы в волдырях. Ну, сейчас иду…

Курбатов, усмехаясь про себя, нащупал ногой тропинку, вышел в поле. «Комкор, он такой», — все еще звучали в памяти слова повара. Луна вышла из-за туч. Вдали заблестел гребень высотки. Тропинка пошла в гору. До слуха генерала донеслись глухие удары лопат. На обратных скатах высотки гвардейцы вкапывали в землю «тридцатьчетверки», противотанковые пушки. Комкор услышал тяжелые шаги. Солдаты несли на плечах мешки с землей. В темноте гвардейцы рыли окопы, траншеи, строили дзоты, создавали запасные артиллерийские позиции. Солдаты спешили до рассвета убрать свежую землю, снести ее в рощу и там рассыпать в кустах.

Гвардейцы поравнялись с Курбатовым, свернули на боковую тропинку. Передний сказал:

— Как в Донбассе, всю землю ископали.

«Это говорит народ, значит, хорошо укрепляемся», — радовался Курбатов.

Туча наплыла на луну. Потемнело. Только гребень высотки был по-прежнему освещен.

«Курские высоты, — думал комкор, — они, как щиты, прикрывают Москву. Здесь будем стоять насмерть…»

Майор Гайдуков начинал работу с рассветом. По тропинке, вьющейся через огороды, он бежал на телеграф. Просмотрев короткие информации корреспондентов, Виктор складывал их в конверт и сейчас же шел на пункт сбора донесений. Туда приходили из частей увесистые пакеты с очерками, статьями и целыми полосами. Все то, что в редакции называли «крупными материалами».

Гайдуков пакеты не вскрывал. Он стягивал их шпагатом и спешил на полевую почту. Чуть свет уходила машина за фронтовой газетой, надо было успеть передать в редакцию корреспонденцию.

Часа через два шофер привозил пакет от полковника Тарасова. Ознакомившись с новыми заданиями, Виктор посылал телеграммы и писал письма корреспондентам. После завтрака он мчался на полуторке в Политуправление и в отделе информации добывал интересные факты для коротких заметок. Они появлялись в газете под рубрикой: «На нашем участке фронта».

Написав несколько заметок, Гайдуков мог со спокойной совестью передохнуть, редакционное задание было выполнено. Но его тянуло в части, хотелось беседовать с людьми, по крупице собирать боевой опыт. Он все время думал о статьях, а приходилось заниматься организационной работой.

«Скоро совсем разучусь писать, — злился Виктор. — Завтра же поеду к Тарасову — и все, точка! Уйду в дивизионную газету, почтальоном не буду!» Потом остывал. «Ну хорошо, — рассуждал он, — я уйду, так назначат на мое место Грачева или Бобрышева. Связной на КП нужен, а им не легко будет расстаться с армией даже на короткий срок. Надо искать иной выход. Он есть! В десяти километрах от Свободы стоят летчики, в тридцати — танкисты. В путь!»

Над проселочной дорогой клубилась пыль. В небе плавали коршуны. Свистел ветер. Играло зеленое море хлебов. Гайдуков любил прокатиться с ветерком. Как быстро ни вел бы шофер машину, майор всегда торопил:

— Давай, голубчик, наверстывай. Опоздаем. Уже график нарушен.

Шофер Ковинько привык к этим словам. Он кивал в знак согласия, но скорость не увеличивал.

Вечером, возвратившись из части в корпункт, Гайдуков обычно садился за шахматы.

— Сыграем, но только одну… чтоб отдышаться.

— Фору принимаете?

— Ничего не поделаешь, давай, — соглашался майор. Он обдумывал каждый ход, старался, но все равно проигрывал. — Ладно… Уж в следующий раз… — И, махнув рукой, шел в соседнюю комнату, принимался за статью.

Виктор писал медленно, но упорно. После короткого выезда ему приходилось возвращаться в подразделения, уточнять факты. Но зато в танковых и авиационных полках он завел новые знакомства. Два танкиста и три летчика уже аккуратно выполняли редакционные задания, и это радовало майора.

«Не напрасно бензин жгу, — думал он. — Растет корреспондентская сеть. Молодец капитан Белов, хорошие очерки пишет. Вот так командир эскадрильи!»

В конце мая Гайдуков с нетерпением ждал приезда друзей. На складе выдавали сапоги. Он знал: Бобрышев, Гуренко и Седлецкий нуждались в обуви — и вызвал их телеграммой.

Прошел май, но товарищи не появлялись. В знойный июльский полдень в корпункт неожиданно вошли девушки. Наташа Руденко чем-то была недовольна, Вера казалась усталой.

— Что случилось, друзья?

— Жарко, — вздохнула Наташа.

— Нам обещали продать в военторге косынки. Мы отпросились у редактора, кое-как добрались на попутных машинах в Свободу, а в магазине, кроме пуговиц да расчесок, ничего нет, — пожаловалась Вера.

— Что ж вы не догадались написать, я б узнал… Ну, рассказывайте. Как там редакция устроилась на новом месте?

— Стоим в лесу. Дубы чуть не до облаков.

— А Сейм какой! Прозрачный — до самого дна видно, а в затонах лилии цветут, — оживилась Вера.

— Юнкерсы вас часто навещают?

— Покоя нет. Сегодня всю ночь кружились. Сбрасывали осветительные ракеты, но не бомбили, видно, не заметили наших вагонов — хорошо замаскировали. Мы с Наташей долго сидели в окопе.

Дверь с шумом распахнулась, и на пороге появился Седлецкий.

— Я и не думал встретить такое милое общество, — громко проговорил он. — Привет всем, самый горячий!

Вид у него был довольно бравый. Фуражка набекрень. На груди отливал вороненой сталью новенький трофейный автомат. Ремень резал шею, но Седлецкий не обращал на это внимания. На левом боку висела сумка с гранатами, на правом — пистолет. Из-за голенища выглядывали запасные обоймы.