И тогда она подбежала к Седлецкому, стала поздравлять с приездом, с победой. Потом взглянула на Гуренко, как бы говоря: «Вот вы и ошиблись. Я никому не оказываю предпочтения. Всех приезжающих с фронта встречаю с одинаковой радостью».

Вечером Седлецкий пришел в теплушку и пригласил ее в кино. Отказаться было неудобно, и она пошла.

Теперь он все истолковал по-своему…

— Что же вы молчите? Стоит ли колебаться? — спрашивал Седлецкий и, приближаясь к ней, горячо шептал: — Выходите за меня замуж…

— Нет, нет, — возразила Вера, — это не случится.

Метель давно улеглась. Негреющее солнце коснулось леса, бросило красноватый отблеск на верхушки деревьев. Тучи покрылись темной окалиной. Только ярко пламенели маленькие облачка, повитые по краям золотом. Снег казался в лощинах синим, а на буграх — розовым, искристым.

За одинокими домиками виднелось станционное здание. Над каменной башенкой трепетал красный флаг. Дежурный по станции ударил в медный колокол, и на его звон сразу же отозвался сигнальный рожок. Поезд на тихом ходу, обогнув станцию, пошел по ветке и, как в ущелье, втянулся в глиняный карьер.

В карьере паровоз долго трудился. Он расталкивал вагоны, загоняя их в тупики. Наконец запыхтел движок, возвестив о том, что редакционная жизнь началась. Скоро застучат пишущие машинки, заработают линотипы, завертятся валы ротаций, запахнет свежей газетной краской, и тяжелые пачки газет лягут в кузова грузовиков, в кабины самолетов…

В густых сумерках послышался далекий сигнал автомобиля. Потом сигнал повторился у въезда в карьер.

По коридору быстрым шагом прошел редактор фронтовой газеты Тарасов, в белом тулупе и в новой полковничьей папахе.

— Очевидно, приехал генерал, надо проверить, Дмитрий, — сказал Гайдуков и поспешил за полковником.

В половине восьмого Солонько вошел в линотипный цех. Все были в сборе. Не хватало только редактора, который беседовал у себя в кабинете с генералом.

Дмитрий окинул взглядом цех. Линотип был завешен ковром. В конце вагона белели аккуратно сделанные подмостки. На струганых досках стоял столик, покрытый красной скатертью. В коробочках блестели ордена и медали. Незнакомый офицер приблизился к столику и застыл, как часовой.

«Из наградного отдела», — подумал Дмитрий и прошел вперед. Его внимание привлекла большая картина в дубовой раме… Он подошел к ней.

— Я вижу, вам нравятся «Днепровские дали», Дмитрий Андреевич… Здравствуйте…

Солонько оглянулся.

— А, Вера… Да, Гуренко хорошо передал восход солнца на Тарасовой горе.

— Вы так изменились, Дмитрий Андреевич…. Вас трудно узнать…

— Вас тоже не легко… в бархатном платье.

— Я сегодня выступаю на вечере самодеятельности. Советую вам послушать Наташу. У нее прекрасный голос. Она занималась в Киевской консерватории.

— Мне говорил Грачев.

— А правда, Дмитрий Андреевич, хорошая будет пара Грачев и Наташа?

— Я жду приглашения на свадьбу и все не могу дождаться.

— Это Наташа медлит, — ответила Вера и густо покраснела.

К картине подошли Бобрышев, Грачев и Катя Сенцова. Они стали хвалить Гуренко. Дмитрий чуть посторонился, спросил Веру:

— Что с вашим отцом, получили хоть какую-нибудь весточку?

— Ничего не известно, все пока по-старому, — вздохнула она.

В толпе промелькнул подполковник Ветров и приказал всем строиться.

— Удивительно подходит к Борису Аркадьевичу его фамилия, — заметила Вера.

— Вы правы… Он не ходит, а летает, — улыбнулся Дмитрий, становясь в строй.

Вошел начальник Политуправления фронта генерал Салаев и, приняв рапорт Ветрова, поздоровался с сотрудниками редакции. Дмитрий часто встречал генерала Салаева в действующей армии. На Дону и в Сталинграде генерал не раз беседовал с корреспондентами, направлял их работу, подсказывал нужные темы.

Дмитрий посмотрел на Салаева и нашел, что тот похудел. Генерал по-прежнему стригся под машинку и носил простую гимнастерку.

Салаев подошел к столу и, окинув взглядом строй, сказал:

— Товарищи военные журналисты! Родина награждает вас орденами и медалями.

Грачев незаметно пожал руку Дмитрию. Он был возбужден, да и сам Дмитрий волновался.

— Свято храните традиции сталинградской гвардии, передавайте войскам ее патриотический дух и боевой опыт. Наши войска успешно перерезали линию железной дороги Орел — Курск и шоссейной Кромы — Фатеж — Курск. В этот прорыв, — повысил голос Салаев, — введены прославленные сталинградские дивизии, гвардия!..

Солонько как-то не сразу верится:, что генерал Салаев вызывает именно его.

— Иди, — шепчет Грачев.

Дмитрий подходит к столу. Тепло улыбаются друзья, ободряя его взглядом. Генерал вручает Дмитрию орден. Блестит золотой серп и молот, в серебряных лучах винтовка и шашка, на белом эмалевом пояске надпись: «Отечественная война».

Не успевает еще Наташа поздравить Солонько и Грачева с наградой, как ее вызывает генерал. И когда она возвращается в строй, Грачев говорит:

— Наташенька, голубушка, дай прикреплю медаль.

Полковник Тарасов поздравил награжденных и объявил десятиминутный перерыв. Пока дежурные бойцы расставляли скамейки, Салаев поискал глазами Гуренко и подозвал его к себе.

— Юрий Сергеевич, у нас на фронте много хороших художников. Политуправление решило устроить для воинов выставку картин. Я прошу вас тоже принять участие в выставке.

— Спасибо. Я готов, товарищ генерал. Смогу выставить пять картин.

— А не мало?

— Не хочется выставлять то, что самому не нравится.

— Хорошее правило. Помните, в Большой Ивановке вы показывали мне «Сталинградскую переправу»? Если у вас все картины такие, добьюсь вашей выставки в Москве.

Генерал усадил Гуренко рядом с собой в первом ряду. Дмитрий устроился в третьем. К нему подсел Бобрышев.

Слева во втором ряду заняли места Гайдуков и Грачев. Александр вертелся на скамейке, поминутно вскакивал и, казалось, никак не мог дождаться начала концерта.

Раздвинулся занавес, и хор исполнил «Песню о Днепре», потом «Варяга» и «Закувала та сива зозуля». Когда же в конце второго отделения пошли: «соло на флейте», «соло на мандолине», «соло на балалайке», Дмитрий заскучал. Он уже собирался встать и уйти, но тут на сцену вышел подполковник Ветров и объявил:

— Арию Лизы из оперы «Пиковая дама» исполнит Наташа Руденко, у рояля Вера Жданова.

Грачев с Гайдуковым бурно зааплодировали, но на них зашикали, и снова наступила тишина.

Вера, раскрыв ноты, села за рояль. Она поправила волосы, сосредоточилась.

Наташа была в черном шелковом платье, отделанном кружевами, обычные кирзовые сапоги она сменила на туфли с высокими каблуками, отчего казалась выше и стройнее.

— Смотри-ка, наши девушки… — шепнул Бобрышев Дмитрию.

Наташа выждала, пока Вера сыграла вступление.

— «Уж полночь близится, а Германа все нет…» — полился ее мягкий голос.

Дмитрий чувствовал в нем боль, ожидание. Взглянул на соседей. Генерал Салаев, подперев ладонью подбородок, сидел не шевелясь. Грачев улыбался, глаза его блестели. На щеках Седлецкого выступили пятна, он слушал внимательно, покусывая нижнюю губу. Когда Руденко кончила арию, несколько секунд в вагоне стояла тишина, потом все встали, послышались возгласы:

— Браво, Наташа! Бис!

Вместе со всеми Дмитрий бил в ладоши и просил Наташу петь еще и еще. Она долго не уходила со сцены и все пела украинские песни:

Под аплодисменты сияющие подруги покинули сцену.

— С ума сойти, какой голос, — сказал Дмитрию Бобрышев.

Дмитрий не ответил. Он тоже думал: «Какие талантливые девушки».

После концерта генерал Салаев подошел к Наташе.

— Поздравляю вас, рад вашему успеху, думаю, вы не откажетесь петь во фронтовом ансамбле?

— Соглашайтесь, Наташа, перед вами откроется большая дорога, — советовал Тарасов.