Александра Македонского помнят как завоевателя, но его империя пережила его всего на три года, так и не оказав значительного влияния на культуру «покорённых» им народов. Птолемеи, которые правили Египтом после Александра, хоть и были эллинами, но рисовать египтян анфасы так и не научили. Наполеон был успешен до тех пор, пока не пошел по инерции дальше на восток. Гитлер просто уничтожил свою страну, а руководимый Сталиным Советский Союз победил в войне скорее вопреки вождю и его системным проявлениям воли, а не благодаря ему. А история СССР и Германии после войны в длинной перспективе мало коррелировала с тем, кто же именно дошел до столицы врага.

Укрупнение общественных структур и само появление царей и вождей вызвано развитием технологий и повышением производительности труда. Как это часто бывает, эволюция подхватила первый попавшийся ей кусок материала и прилепила его приблизительно в нужное место. В ходе эволюции общества таким куском оказались вожаки и лидеры человеческого стада. Их основным занятием всегда были грабеж и война, но и с постройкой ирригационных сооружений или дорог они кое-как справлялись.

Получается, что успех или неудача правителя и страны в целом зависит не только и не столько от личности того, кто на вершине власти, а от «волны». Ключевые фигуры, на самом деле творящие историю, могут занимать высокое или низкое место в иерархии, или вообще быть вне любых иерархий. Кто бы ни был наверху, волна всё равно придет, разница только в том, сможет ли страна оседлать волну и стремительно обогнать конкурентов, или её вынесет на берег, побитую и жалкую, через много лет после того как волна схлынула. И чем чаще идут волны, тем чаще надо менять власть, иначе страна будет обречена вечно барахтаться где-то внизу. Именно поэтому современная модель демократии, с относительно частой и регулярной сменой власти, дроблением этой власти на конкурирующие ветви и расширением прав и свобод каждого отдельного человека показала себя более успешной в быстро меняющемся мире. Если до эпохи промышленных и научных революций между двумя волнами могло смениться несколько поколений, и пожизненная абсолютная власть этому мало мешала, то сейчас эта модель совершенно очевидно неповоротлива и беспомощна. СССР или КНДР — отличное тому подтверждение.

Доминирование в сегодняшнем мире представительных демократий подводит к ещё одному важному выводу. Целенаправленный и разумный поиск решения рано или поздно превосходит слепой естественный отбор. Колесо быстрее копыт, самолёт быстрее птицы. Искусственное распределение бремени власти на большее количество людей, ее децентрализация в демократическом государстве намного эффективнее возникавших естественным путем монархий или тираний.

Современных политиков часто ругают за то, что они не склонны планировать дальше следующих выборов, тогда как при пожизненном правлении достаточно молодой монарх или диктатор заинтересован думать на десятилетия вперед. А на самом деле всё получается наоборот. Фараоны тратили огромные ресурсы на совершенно бесполезные пирамиды, а при нынешних скоропортящихся президентах люди строят гигантские небоскрёбы, плотины и заводы. Почему так? Может быть всё-таки потому, что они «царствуют, но не правят»? Может быть такую полезную функцию власти как координация усилий множества людей ради общего дела, возможно реализовать без её участия? Может быть ключевую роль в постройке пирамид, плотин и кораблей играли не цари и министры, а инженеры и изобретатели?

Может быть сейчас, впервые в истории человечества, развитие науки и технологий достигло такого уровня, при котором вообще не нужен единый центр управления? И общество сможет самоорганизоваться, отбросив, наконец, рудименты в виде централизованной власти, которая с упорством мухи, бьющейся о стекло, инстинктивно стремится «укреплять вертикаль» как это делали альфа-самцы в стаде.

Ведь почти все конкретные решения сейчас принимают уже не министры и депутаты, а советники и эксперты. Времена, когда царь собственноручно строил военный флот, давно прошли. Современное общество слишком сложно, чтобы им могли управлять несколько сотен профессиональных функционеров. Их приходится терпеть, так как до недавнего времени в принципе не существовало возможности быстро выработать компетентное коллективное решение по любому вопросу. В таких условиях наличие «главного», который принимал все решения единолично, иногда позволяло сделать верный шаг и «поймать волну».

Сейчас, с появлением Интернета и дешевых мощных компьютеров, задача создания системы, способной в реальном времени координировать действия крупных групп людей уже не выглядит утопией. И зачем тогда вообще нужны президенты и парламенты? В каждой конкретной сфере решения должен принимать ситуативный лидер, который чувствует «волну». Как показывает опыт, отсутствие гарантий сохранения власти на длительный срок имеет больше плюсов, чем минусов. Широкие возможности для злоупотреблений при пожизненной неограниченной власти значительно перевешивают преимущества дальнего горизонта планирования. Да и сама возможность такого планирования сомнительна. А благодаря прозрачности и системе учета репутации, «страна будет знать своих героев», и герои будут это отлично понимать, так что ни один из них не станет жертвовать долгосрочным успехом ради сиюминутной выгоды.

Впрочем, мы забегаем вперёд. Прежде чем двигаться дальше, стоит подробнее рассмотреть эволюцию государства как доминирующей формы социального устройства в наши дни.

Государство в своём развитии также прошло несколько этапов, или, пользуясь терминологией Маркса — общественно-исторических формаций^[9]. Марксизм выделяет пять главных формаций — первобытнообщинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и коммунистическую. С коммунизмом как-то не срослось, зато первые четыре выглядят достаточно убедительно, и, учитывая, что в общественных науках трудно выделить единственно верный подход, особенно в вопросах классификации и периодизации, которые являются искусственным упрощением непрерывного и изменчивого мира, мы рискнём воспользоваться идеями Маркса, сделав до того небольшое отступление.

Те, кто ещё застал учебники истории советского образца, помнят какое значение в них придавалось революциям, прежде всего буржуазным и социалистическим. Учение о смене общественного строя в результате революции подводило солидную идеологическую базу под большевистский переворот 1917 года. Из-за этого часто возникает путаница между более общей трактовкой термина «революция» как коренных качественных изменений в какой-либо области (научная, мировоззренческая революция и т.п.) и частным случаем революции как государственного переворота^[13]. Переворот, или революция политическая, далеко не всегда сопровождался сменой строя, то есть революцией социальной. И наоборот, глубокие социально-экономические изменения часто происходили без каких-либо бунтов и восстаний.

Например, во Франции в год взятия Бастилии было что угодно, но только не смена строя. События во Франции можно охарактеризовать как голодный бунт против сытых аристократов и капиталистов, так как капиталистические отношения уже сложились там задолго до начала всех этих событий^[10].

С другой стороны, невозможно связать какое-либо конкретное восстание со сменой рабовладельческого строя феодальным^[11]. Также никто не наблюдал никаких переворотов при смене капитализма довоенного образца на «новый», образца конца ХХ ‒ начала ХХI века^[12], который, по сути, уже и не капитализм вовсе, так как уже давно не капитал является ресурсом, с помощью которого правящий класс занимается эксплуатацией.