«Покажи ему нижние юбки», — велела она дочери.

Элизабет приподняла подол платья и прозрачные нижние юбки до самых трусиков.

«Дорогая, это уже слишком», — остановила ее Сара, продолжая при этом отвечать на вопросы журналиста об Элизабет и ее роли в фильме.

«Элизабет ни разу не позволялось говорить от своего имени, — вспоминал Стивене. — Когда мы собирались на завтрак в столовой, миссис Тейлор обычно предвосхищала любое ее высказывание, не давая сказать ни единого слова. «Элизабет считает», «Элизабет говорит» — наконец мне это до смерти надоело, и я заорал на нее: «Ну почему вы не дадите ей сказать все это самой!»

Иван Моффат, помощник продюсера ленты «Место под солнцем», вспоминает, как однажды, подойдя к Элизабет, он поздоровался с ней:

«Я сказал ей: «Привет, Элизабет! Как дела?» И тотчас словно из-под земли выросла миссис Тейлор: «А, добрый день, мистер Моффат. У Элизабет все в порядке. Она отлично проводит время».

Мужчины вроде Джорджа Стивенса и Ивана Моффата догадывались, что чрезмерное стремление Сары оградить дочь замешано на эгоистичном желании самой находиться в центре всеобщего внимания. Женщины же, наоборот, считали, что Элизабет просто глупа и, соответственно, ей нечего сказать. Шелли Винтере вспоминает, как однажды она сидела вместе с Элизабет в гримерной и писала письма.

«Я спросила ее, какое сегодня число, — рассказывает актриса. — Она ответила, что не знает. Тогда я заметила, что на стуле рядом с ней лежит газета «Голливудский Репортер», и попросила ее посмотреть. Элизабет посмотрела и ответила:

«Бесполезно. Это вчерашний номер».

Другая женщина вспоминает, что стояла с Элизабет в очереди в буфете. Кинозвезда недоуменно разглядывала подносы с рыбой.

«Что это?» — спросила она.

Когда же ей ответили, что это копченая кета, Элизабет воскликнула:

«Ой, а как похоже на лососину!»

В те дни Элизабет пребывала в блаженном неведении относительно своей необразованности и поэтому особенно не переживала из-за того, что получает на студии лишь скудные крохи знаний.

Крохотное школьное здание из красного кирпича дало ей лишь самые необходимые навыки чтения и письма. Но с другой стороны, Элизабет сама не испытывала особой тяги к знаниям, а мать поощряла в ней совершенно иные устремления. Когда же кто-нибудь говорил Саре, что Элизабет должна развивать свой интеллект и продолжать образование в колледже, та лишь отмахивалась:

«Я уверена, что любая из этих студенточек с радостью поменялась бы с Элизабет местами».

Формальное образование юной кинозвезды сводилось к трем ежедневным урокам с учителем тут же на съемочной площадке. И как бы плохи ни были ее оценки, в конце года она автоматически переводилась в следующий класс. В результате, она так и не получила основ математики. Но зато у нее вошло в привычку считать на пальцах. Ее орфография иного заставила бы краснеть. Умение читать было подстать её знаниям математики — этот недостаток вынудил её отказаться от книг в пользу иллюстрированных журналов.

«Я знаю, что там полно всякой ерунды, — говорила она. — Там вечно что-нибудь про кого-нибудь сочиняют, в том числе и про меня. Но я все равно читаю все, что попадется мне под руку».

«С Элизабет невозможно было вести разговоры о книгах, о том, что происходит в мире и других подобных вещах, — вспоминает Марджори Диллон. — Но зато она всегда знала, кто сыграл главную роль в каком фильме, в чем он или она были одеты, кашемировые у них свитера или нет, и сколько денег они тратят на свои наряды».

В свои семнадцать лет Элизабет думала лишь о том, как стать настоящей кинозвездой. Она сосредоточила все внимание на своей исключительной внешности и на том, как повыгоднее продемонстрировать ее перед камерой. Эдит Хед, удостоившаяся «Оскара» за костюмы, созданные ею для ленты «Место под солнцем», вспоминает, как они с Элизабет примеряли вечерние платья, в которых та показывалась то в одном, то в другом эпизоде:

«Век не забуду, как Элизабет говорила: «Вам надо еще немного убрать в талии». Когда же я возражала, что, мол, талия и без того узка, она все равно настаивала: «А я хочу, чтобы было еще уже». В то время она имела талию в девятнадцать дюймов, и все равно заставляла нас затягивать ее еще туже.

Когда Элизабет появилась на площадке, одетая в белое вечернее открытое платье, Монтгомери прошептал ей на ухо:

«Бесси Мей, у тебя потрясающий бюст, просто фантастический!»

И он продолжал поддразнивать ее, говоря, что не будь он таким старым, то обязательно бы убежал с ней куда-нибудь. Было ясно как божий день, что Элизабет возбуждала бисексуала Клифта так, как это было не под силу любой другой женщине. Она флиртовала с ним, дразнила его, проводила с ним почти все свое время, однако в то время физической близости между ними не было. Вместо этого они заложили основы сложных, напряженных, очень близких отношений, которым предстояло развиваться дальше в письмах и телефонных звонках после того, как съемки фильма завершились, и каждый из них пошел дальше своим путем. Эта дружба продолжалась до того самого дня, когда Монтгомери Клифта не стало.

Элизабет боготворила его. В последующие годы ее влюбленность в него будет настолько смешана с чувством вины, раскаяния, сожаления, что даже через много лет после его смерти она не сможет говорить о нем без слез.

В то время, когда картина «Место под солнцем» еще только снималась, Элизабет считала Клифта самым талантливым из известных ей актеров. Она не догадывалась о тщательно скрываемой от посторонних глаз гомосексуальной стороне его натуры и той кошмарной тяге к саморазрушению, которая заявит о себе несколько позже. Ей было известно одно — рядом с ней находится некто, кто, казалось, видит ее насквозь, кто понимает и принимает ее такой, как есть.

Неудивительно, что у Элизабет было такое чувство, будто она нашла свою мужскую половину. Монтгомери Клифт был красивым, жгучим брюнетом, точно так же, как она была красивой жгучей брюнеткой. Они оба с головы до ног поросли волосами, и эта волосатость каким-то странным, андрогинным образом делала их похожими друг на друга. Эмоционально и психологически они были схожи в той степени, насколько это возможно у двух, не связанных между собой узами родства людей — мужчины и женщины. И он, и она начали кинокарьеру еще детьми, оба были подталкиваемы к вершине славы материнским честолюбием и поэтому в одинаковой степени страдали нарциссизмом и самолюбованием. В последующие годы их мучили схожие неврозы, и тот и другая развили некую противоестественную предрасположенность к экзотическим заболеваниям и многочисленным хворям, что привело к тому, что они прямо-таки зациклились на медицине.

Однако в то время Элизабет было известно одно: Монти совершенно искренне привязан к ней, а она охотно выбалтывала ему все свои девичьи секреты. Впоследствии, она найдет в его лице настоящую отдушину, сделав Клифта своим самым близким доверенным лицом.

«Я рассказывала ему все — даже те вещи, которых особенно стыдилась», — призналась она.

Элизабет точно знала, что в лице Монтгомери Клифта она наконец-то нашла того, кто не станет ее осуждать. В отличие от матери или работодателя — которых заботило в первую очередь лишь то, какой доход она им принесет, — Клифт был искренне заинтересован в том, чтобы Элизабет обрела счастье.

Монти знал, что Элизабет мечтает выйти замуж, и частенько говорил ей:

«Бесси Мей, ты можешь выйти замуж хоть за обезьяну, если это сделает тебя счастливой, только предварительно убедись, что эта обезьяна тебя достойна».

Это было его первое, ненавязчивое предупреждение. Оно прозвучало тогда, когда Элизабет стала встречаться с наследником знаменитых отелей, Ники Хилтоном, с которым познакомилась во время съемок «Места под солнцем». После того, как картина была готова, Монти вернулся к себе в Нью-Йорк, и Элизабет ему регулярно названивала. Когда же она сказала Клифту, что собирается замуж за наследника хозяев целой империи отелей, Монти спросил ее: