Гитлеровцы вели непрерывный огонь по заставе и дотам, сооружённым в лесу на дальних тылах пограничного участка. Все хаты заставы, за исключением одной, крытой железом, сгорели сразу. В уцелевшей хате, кроме ленинской комнаты, столовой и кухни, помещался склад боеприпасов. Старшина заставы Иван Григорьев вместе с поваром Тимоневым, рядовыми Василием Барановым и Фроловым, переползая под огнём врага, перетащили в блокгауз гранаты, патроны и два ручных пулемёта. Вылили последнюю воду в кожух «максима». Достать воды больше не удалось, колодец во дворе заставы засыпало землёй и кирпичами.

Разобрав патроны и гранаты, пограничники почувствовали себя спокойнее, хотя всё вокруг полыхало. Подсчитали силы. Оказалось, что в блокгаузе 23 человека. Те, кто находился в наряде и был отрезан внезапным нападением, расположились на левом и правом флангах участка границы, остальные погибли в помещениях заставы. Погиб, вероятно, и начальник заставы, ушедший домой после проверки нарядов незадолго до нападения. Его домик, разбитый снарядами, догорал. Политрук заставы Раков находился на сборах. Казалось, лишившаяся основных командиров застава могла быть легко смята врагом. Да не тут-то было! Уцелевшие защитники продолжали оставаться на посту.

В 4 часа 45 минут фашисты прекратили артиллерийскую подготовку.

От зданий советской заставы остались лишь печки да чёрные дымоходы. Весь двор был засыпан кирпичной пылью, перемешанной с сажей.

Убеждённые в том, что ничто уже не помешает им продвигаться в глубь советской территории, гитлеровцы стали волнами переходить границу. Обстреливать их издалека не было смысла, да и лес, острым клином подходящий к самой реке, мешал вести точный огонь.

Пограничники решили подпустить поближе к себе врагов и ударить по ним с ближней дистанции — ведь так или иначе единственный путь фашистов пролегал мимо развалин заставы: передвигаться густым болотистым лесом они не могли...

...Пахнет гарью и взрывчаткой. Взволнованные, полураздетые, с лицами, грязными от ныли и пота, пограничники притаились у бойниц и в полутьме блокгауза. Всё слышнее гортанные звуки чужих команд, лязг оружия. Нарастающий шум вторжения врага не может заглушить передвинувшаяся южнее орудийная канонада.

Так начинался рассвет, разделивший жизнь на мир и войну.

...Они идут в полный рост, безусловно, уверенные в себе, развязные, наглые, уже привыкшие покорять целые народы, чужие солдаты, ведомые не менее наглыми офицерами — лейтенантами, капиталами, майорами в мундирах, украшенных Железными крестами, полученными за Польшу, за Крит, за Францию, за действия на Балканах.

Они мечтают о новых наградах и богатых трофеях и самодовольно поглядывают на подчинённых, шагающих по пыльной дороге в лёгких гимнастёрках с рукавами, засученными выше локтей. Всё идёт как нельзя лучше. Артиллеристы сделали своё дело, оставив чёрное пепелище на месте заставы, в которой ещё вчера сидели «совиет гренцшутцеы». Столько легенд распускали об их ловкости и стойкости гитлеровские разведчики из «абвера», пытавшиеся неоднократно прорваться через границу, проникнуть в тыл советской территории, а тут этих «зеленоголовых» как не бывало. Всех смело уничтожающим шквалом орудийного огня.

Выскакивая из леса, новые и новые фашисты на ходу строятся в шеренги на дороге. В их походной колонне, что движется сейчас по открытому месту неподалёку от заставы, добрая тысяча человек, если не больше, да в лесу дожидается своей очереди выйти на дорогу ещё немало головорезов.

Повар Юрий Тимонев жмётся к прикладу ручного пулемёта и шепчет побелевшими от волнения губами:

   — Ну, паразиты, и проучу же я сейчас вас! Будете знать, как залезать в чужую страну!

И палец Тимонева легко прикасается к спусковой скобе. Но быстрым рывком заместитель политрука останавливает его.

   — Повремени малость. Пусть минуют холм.

Слова Бродова удерживают нетерпеливых.

Никто без команды огня не открывает. А колонна противника, идущего без уставного охранения, без головного и боковых дозоров, подтягивается к мельнице.

Сейчас хорошо видны из щелей блокгауза серебряные жгуты на погончиках офицеров, поблескивают монокли.

С каждой новой секундой дрожь нетерпения охватывает пограничников, притаившихся в прохладной, сырой полутьме блокгауза. Нескончаемая пелена зеленоватых мундиров проходит сквозь прорези прицелов и, не задерживаясь на мушке, ускользает к востоку. Но Бродов поступает правильно, давая возможность противнику вывести свои силы из леса на открытое место, как можно ближе к развалинам заставы. И когда голова колонны вместе с офицерами приблизилась к блокгаузу метров на пятьдесят-семьдесят, приглушённый возглас Бродова: «За Родину — огонь!» — оборвал напряжённое ожидание.

Тимонев, сержант Чернов и старшина Григорьев открыли точный огонь из ручных пулемётов по колонне противника. Остальные пограничники почти в упор расстреливали из автоматов и винтовок нарушителей. Поодаль, из самой крайней левой бойницы, выставил тупое рыльце «максим» Петра Бродова. Пулемёт вздрагивает в его сильных руках...

...Кустарник хорошо закрывал блокгауз со стороны дороги, и пришедшие в ужас гитлеровцы сперва никак не могли понять, откуда настигает их шквал губительного огня... Они падали, скрючившись, в пыль, валились десятками в канаву, обливаясь кровью, ползли к озеру, рассчитывая хоть за камышами укрыться от метких пуль, настигавших их как раз у того места, перепаханного снарядами, обожжённого пламенем пожара, которое казалось им совершенно лишённым всяких признаков жизни. Оставшиеся в живых фашисты бросились обратно к границе, другие начали прятаться за дымоходами и развалинами сгоревших хат, но и здесь их доставал огонь.

...Так пограничники 16-й заставы в первое же утро развеяли мечты гитлеровцев первого эшелона о лёгком походе на Москву. Так уже в первые часы войны 23 чекиста-пограничника одной только заставы под командованием ленинградского токаря Бродова сбили спесь с наглого, коварного врага.

Почему столь многочисленная воинская часть противника появилась на глухой просёлочной дороге, предпочитая двигаться мимо развалин подавленной, как показалось гитлеровцам, их артиллерией и затерянной в лесу пограничной 16-й заставы?

Ведь ещё до вторжения в Советский Союз, готовя нападение на Польшу, гитлеровские генералы располагали самыми точными картами довоенной Польши с её границами на востоке по Збручу. Карты эти заблаговременно выкрали для гитлеровского рейха у польского командования немецкие шпионы, засевшие не только в штабах польской армии, но прежде всего свившие гнёзда в самом секретном втором отделе польского генерального штаба, так называемой «двуйке».

«Двуйка» занималась разведкой и контрразведкой, активно вмешиваясь в жизнь буржуазной, досентябрьской Польши. Её асы — полковники Стефан Майер, Гано, майор Жихонь и другие немецкие шпионы в мундирах старших офицеров польского генерального штаба — поставляли руководителю германской разведки «абвера» адмиралу Вильгельму Канарису те самые карты, которыми и вооружалась после их соответствующей обработки гитлеровская армия вторжения, брошенная Гитлером на рассвете 22 июня 1941 года на Советскую страну.

На этих картах в квадрате направления удара, названного Главным командованием Красной Армии «Кристынонольским», самыми удобными путями для продвижения гитлеровских войск были прежде всего прямая дорога из Варшавы через Кристынополь на Львов, а юго-западнее Кристынополя — шоссе, ведущее из Томашува через Раву-Русскую и Жолкву также на Львов. Гитлеровцы ткнулись было по этим двум удобным дорогам, соединяющимся в Жолкве, но сразу же получили крепко по зубам.

В первых же боях на границе пограничники Рава-Русского отряда уничтожили более двух тысяч солдат и офицеров противника. Героическое и упорное сопротивление пограничных застав Рава-Русского отряда не только спутало все карты гитлеровского командования и помешало ему с ходу занять Рава-Русскую, но и позволило частям Красной Армии изготовиться к бою на исходных рубежах и длительное время удерживать направления Кристынополь — Жолква, Томашув — Рава-Русская и ещё юго-западнее, ближе к Перемышлю, важную дорогу Любачёв — Немиров.