— Вот это да! — засмеялся Того. — Нет, не похож ты на мужчину. Ну ладно, сейчас я тебя растормошу.

И он потряс мальчика за плечи. На берегу привязали коней в ивняке.

— Ну, Ма-гун, давай-ка сначала избавимся от грязи. А для этого надо добраться до середины реки.

— Я плавать не умею, аха! Купаюсь только у самого берега.

— Вот как? Ну все равно раздевайся! А теперь иди-ка сюда.

Мальчик подошел к Того.

— Это совсем нетрудно: двигай сразу руками и ногами, а тело расслабь — и поплывешь! Только воду изо рта выдувай да старайся продвигаться вперед. — С этими словами Того неожиданно подхватил мальчика под мышки и вместе с ним, подняв брызги, бросился в речку.

— Ого-го! Да ты как камень! — Он отпустил мальчика, и тот, расширив от ужаса глаза, сразу скрылся под водой.

— Аха! — только и успел крикнуть Максаржав, на мгновенье показавшись на поверхности, и снова ушел под воду. Но Того не дал ему захлебнуться, подхватил и потащил на мелкое место. Здесь он снова опустил мальчика в воду.

— Греби руками. По очереди. Ногами тоже двигай. Видел, как верблюдицы ходят? Вот так! Ну хватит, пора выходить.

Они немного полежали на берегу, потом Того снова учил мальчика плавать.

— Уметь плавать очень нужно, в жизни всегда пригодится. Помучаешься — обязательно научишься.

А Максаржав, натягивая одежду, думал: «Ничего, вот вырасту большой — во всем превзойду Того. Обязательно превзойду! То-то он удивится!»

— А теперь давай-ка подъедем к табуну, посмотрим, как там дела.

Когда они были уже возле пастбища, Того с удивлением спросил, оглядевшись по сторонам:

— А где же Дагдан со своим семейством? Что-то их не видать.

— Да. Здесь никого нет. А вон там, на западе, что-то виднеется. Может, поедем туда?

Ехать пришлось довольно долго. Наконец Максаржав уверенно проговорил:

— Это они, аха!

— Молодец! Тебе бы табунщиком быть, глаз у тебя острый, — сказал Того. — И голова крепкая, хоть камень дроби, — добавил он и рассмеялся. — Мою науку ты осваиваешь быстрее, чем ученье нойона. Хороший ты парень, Максаржав. Если и дальше так пойдет — человеком станешь. Плохо вот только, что плавать не умеешь. Но я тебя все-таки научу! Как говорится, взялся за дело — доведи до конца. Пусть ты голоден, пусть болен, но, пока жив, делай полезные дела, сколько сил хватит...

«Никогда не бывало, чтоб нойон терпел убытки от поездки в столицу. Всегда от этих поездок ему какая-нибудь прибыль. Да и гордости от этого у него каждый раз прибавляется». Так думала старая хатан и возражать против поездки мужа не осмелилась.

В последнее время все чаще стали поговаривать о скором отъезде нойона. У слуг прибавилось работы, а умельцы-ремесленники трудились день и ночь, не разгибая спины. Все знали, что в столице, на подворье Га-гуна, живет Гунчинхорло — младшая жена нойона, как заглазно ее называли. Говорили, будто нойон не хочет, чтобы она поселилась у него в ставке. Гунчинхорло князь взял из бедной семьи, что кочевала в долине реки Тэрхийн-гол, и была она, как рассказывали, молода и очень хороша собой.

Как-то раз проезжал нойон через их кочевье, и девушка, которой было в ту пору всего пятнадцать лет, приглянулась ему. Он решил взять ее к себе и поселить в столице, «чтоб радовала глаз». Матери у девушки не было, с отцом нойон «сговорился» быстро и, не заезжая домой, увез ее в Хурэ. Там, на своем подворье, он поставил ей отдельную юрту и приказал двум служанкам охранять девушку. С тех пор, вот уже четыре года, живет в столице Гунчинхорло — ни дочь, ни сестра, ни жена нойону. По всему Хурэ шла молва, будто младшая жена Ганжуржава живет под строгой охраной и не видит никого, кроме двух служанок, которые день и ночь стерегут ее, словно свирепые псы или суровые стражники. Изредка Га-нойон наведывался в столицу и привозил Гунчинхорло разные сладости да поделки Местных мастеров — обручи на волосы, серьги, браслеты. Ну и, конечно, вез с собой подношения святому богдо[Богдо, или богдо-гэгэн, — высший духовный и светский иерарх в старой Монголии, с 1911 г. являлся также ханом, главой государства.], которому он неизменно наносил визит каждый раз, как приезжал.

В Хурэ Га-нойон предавался развлечениям, устраивал верховые прогулки в «Семь колодцев», Баянзурх, Турхурах, Хандагайт и другие живописные окрестности города, и всюду с ним была Гунчинхорло. В такие дни она оживала — уж очень опостылело ей затворничество. Она надевала привезенные нойоном украшения, радуясь, что не уступает самым известным городским модницам, и улыбка не сходила с ее лица — от чего у нее на щеках появлялись ямочки. Когда люди видели нарядную красавицу рядом с нойоном, они принимали ее за дочь старика. А Гунчинхорло, которая наконец-то вырвалась из заточения, забыв обо всем на свете, с любопытством разглядывала оживленную толпу, заполнявшую городские улицы. Она ее вспоминала о прошлых годах, когда жила у отца, ходила в стареньком дэли и ела что придется. Не задумывалась она и над тем, что ждет ее в дальнейшем. Она не имела никакого понятия о том, что делается за пределами подворья Га-нойона. Хотя, сопровождая своего покровителя, она побывала во многих местах, но ни разу ей не пришлось перекинуться с кем-нибудь словом — в присутствии Га-нойона никто не осмеливался заговорить с девушкой.

Отужинав, Га-нойон явился в юрту «младшей жены». Удалив служанок, он запер дверь и, сняв кушак, присел на кровать, к которой никто не смел прикоснуться в его отсутствие. Гунчинхорло вскочила, чтобы помочь ему снять дэли. Потом присела на корточки, собираясь стянуть с ног господина гутулы.

— Погоди, я сам.

«Что это он? — подумала испуганная девушка. — Чем я провинилась? Ведь служанка Дулма именно так учила ухаживать за господином... Значит, он гневается на меня за что-то. Но за что? Если буду сидеть сложа руки, рассердится еще больше, а то и побьет...»

А нойон разделся и с виноватым видом улегся на кровать. Гунчинхорло всегда удивлялась: почему это Га-нойон, приезжая в столицу дважды или трижды в год, каждый раз спокойно засыпает на своей кровати, будто и не замечая, что остался в юрте наедине с женщиной. «Если не ляжешь к господину в постель, он может избить тебя до полусмерти и голой выбросить на улицу», — вспомнились ей наставления Дулмы. «Значит, я сама должна лечь к нему в постель? Да как же это? Ведь он такой почтенный человек. Да ему и говорить-то со мной не пристало. И все-таки очень странно: днем я с ним повсюду как жена, а ночью... Расскажи кому — не поверят». Выросшая под опекой отца, очень редко сытая, чаще голодная, Гунчинхорло и побаивалась старого нойона, и вместе с тем была довольна, что у нее такой сильный покровитель.

Старый же нойон совсем не походил на волка, подкрадывающегося к беззащитному ягненку. Ему казалось, что девушка кокетничает с ним и, видимо, не прочь утешить его. Но он боялся, что она болтлива. Женский язык, как известно, без костей! А нелепые сплетни могут нанести урон его достоинству.

Девушка робко присела на свою кровать и задумалась. Красные отблески пламени очага освещали ее. В широкой плошке мерцал огонек. Босиком Гунчинхорло подошла к столику с бур-ханами, накрыла фигурки куском ткани и снова села на кровать, уставившись на огонь. На дворе завывал осенний ветер, понизу тянуло холодом, и босые ноги Гунчинхорло стыли.

Заметив, что в юрте, где нойон уединился с девушкой, стало тихо, одна из служанок прикрыла тоно[Тоно — дымовое отверстие на крыше юрты.]. Гунчинхорло встала с кровати, постелила себе постель и забралась под одеяло. Но сон не приходил. «У господ, — вспомнились ей вновь слова Дулмы, — бывает и по две, и даже больше жен. А то и просто ходят к чужим женам». Нет, этот нойон, кажется, не такой.

Если Га-нойон не считает Гунчинхорло за женщину, тогда зачем он привез ее в город? Вообще был он какой-то странный — в кости не играл, вина не пил. Наверное, прав был дядюшка Тавнан, который сказал в прошлом году про нойона: «Бывают люди, их побьешь — у них же легче на душе станет». А отец говорил: «Если заметишь, дочка, что тебя прогнать собираются, лучше уходи сама, не дожидайся, когда прогонят. Что подарят тебе из одежды да украшений — бери, а чужого добра не трогай. От гнева господ надо держаться подальше».