А потом продуваемая сквозняком тесная квартирка на Апрель авеню (когда бы ее мысли ни возвращались к Апрель авеню, ее неизменно пробирала дрожь, как при воспоминании о чем-то очень неприятном), худенькое болезненное тельце Боя, его по­стоянные простуды и воспаления уха, его блестящие, вечно молящие о чем-то глаза... Кстати, где он сейчас? Лиза не видела его с самого утра. По всей вероятности, бегает где-то по Насыпи, осматривая свое новое королевство. Бой, который еще совсем не­давно был робким, плаксивым ребенком, боявшимся хотя бы на шаг отойти от мами­ной юбки, стал настоящим бродягой, скрытным и настороженным даже с ними, свои­ми родителями. Правда, это ее нисколько не беспокоило, потому что теперь он был крепким, здоровым и сильным и все тело его покрылось коричневым загаром. Но как они ни бились, им не удалось вытянуть из него ни слова о том, что он делает целыми днями и куда ходит, заставить его поделиться с ними своими впечатлениями.

Лиза с удовольствием растянулась на покрытом пятнами матрасе, прикрыв глаза своей тонкой загорелой рукой с крошечными веснушками и золотисто-рыжим пушком.

Она совсем забыла о Бое, забыла, что всего минуту назад думала о нем, огорча­лась из-за того, что он стал таким замкнутым. Забыла и вдруг ожившую в ее памяти Апрель авеню. Она всегда так легко и просто забывала. Правда, в такую жару нетруд­но забыть обо всем на свете. Лиза закрыла глаза, вдыхая едкий запах дыма, плывшего по воздуху. И погрузилась в легкую, почти счастливую дремоту.

Бой стремглав бежал через горы мусора, скользил и падал, вскакивал и снова бежал, в глазах его застыл ужас, а из широко раскрытого для крика рта вырывалось лишь тяжелое дыхание и сдавленный визг. За ним быстро, хотя и тяжеловато, бежал высокий мужчина в черном пальто и больших сапогах; рука у него была вытянута вперед, словно он собирался схватить мальчика и... Человек побежал быстрее. Длин­нополое пальто болталось как мешок на худом теле; другой рукой он что-то нащупы­вал под пальто.

Как раз в это мгновение на тропинке появился Аллан с двумя бочонками воды. Он увидел сына, за которым кто-то гнался, бросил бочонки на землю и побежал на­перерез, но расстояние было слишком велико. Он это сразу понял. Человек в черном настигал Боя, оставалось каких-нибудь несколько шагов, вруке, которую он поднял высоко над- головой, ярко блеснул металл. Оружие! Нож? И когда Аллан увидел это, когда ощутил своими ногами, двигавшимися так медленно, своей задыхавшейся грудью, что не успеет добежать, он закричал. Закричал что было мочи. Бой услышал отца, ус­лышал, повернул и бросился к нему; он летел словно на крыльях, казалось невероят­ным, что малыш, которому едва исполнилось пять лет, может бегать так быстро. Преследователь ка миг остановился, благодаря чему Бой выиграл десять — пятнадцать метров, но потом снова кинулся за мальчиком с поднятым ножом. Аллан бежал, даже не думая о том, как он одолеет рослого бандита, который к тому же был вооружен. Только бы успеть... Горло жгло как огнем, грудь разрывалась от одышки, в глазах потемнело, и сначала он даже не понял, что произошло, а произошло нечто такое, что совершенно изменило весь ход событий. Появился еще один человек, невысокий толстяк, который тоже бежал с невероятной быстротой. Он выскочил из-за высоченной кучи разломанных бетонных плит слева от тропы, по которой человек в черном пальто гнался за Боем. Было ясно, что он хочет отрезать преследователя от намеченной жерт­вы. Он прокричал что-то, несколько непонятных слов тоном приказа, но преследова­тель не обратил на них внимания. Потом они столкнулись. Одним броском толстяк захватил шею и плечи худощавого, и они рухнули на землю, вцепившись друг в друга, затем в руке толстяка появилась короткая клюшка; словно резиновая дубинка, она промелькнула в воздухе, худощавый издал короткий жалобный вопль и остался ле­жать, закрыв лицо руками, а толстяк сразу же поднялся и спокойными, уверенными движениями начал счищать с одежды пыль и землю, словно ничего особенного не произошло. Никто больше не думал о смертоносном оружии, обоюдоостром охот­ничьем ноже, валявшемся на земле в каких-нибудь нескольких шагах от них. Уяснив, что произошло, Аллан принялся успокаивать Боя, который все еще всхлипывал и дро­жал. Аллан взял мальчика на руки, крепко прижал его к себе, в то же время внима­тельно следя за каждым движением незнакомцев, готовый в любой момент дать им отпор или убежать.

Толстяк поднял голову, посмотрел на Аллана и направился к нему. Он подходил медленно, как бы выжидая, мелкими шажками. На первый взгляд он был весьма тща­тельно одет: рубашка, галстук и жилетка под пиджаком, отутюженные брюки, ботин­ки, совсем недавно начищенные до блеска. Весь этот внешний лоск производил до­вольно нелепое впечатление здесь, на свалке, да еще в такую жару, и особенно если вспомнить, что всего минуту назад он припечатал к земле потенциального убийцу. Незнакомец остановился, не предпринимая никаких агрессивных или враждебных дей­ствий. У него было широкое бледное лицо с двойным подбородком и отвислыми ще­ками, покатый лоб и редкие, зачесанные назад волосы с глубокими залысинами на висках. Над верхней губой темнели усики. Незнакомца можно было принять за ком­мерсанта средней руки, но, присмотревшись повнимательнее, Аллан увидел, что одежда на нем старая и поношенная, хотя чистая и нерваная, а подошва на одном из тупоносых башмаков вот-вот отвалится. Но это были дорогие башмаки — Аллан это сразу подметил,— из настоящей кожи, и их нетрудно починить. Аллан совсем растерялся, тем не менее он тоже сделал несколько шагов навстречу, все еще прижимая к себе мальчика и не спуская глаз с незнакомца. В четырех-пяти метрах от него Аллан остановился. Он вдруг почувствовал, что расстояние между ними должно быть имен­но таким — не меньше и не больше. Остановись он немного дальше, незнакомец мог бы подумать, что Аллан боится. Подойди он ближе, это можно было бы принять за намеренную провокацию или излишнюю доверчивость, возможно, даже благодушие... Аллан почувствовал, как струйки холодного пота стекают по груди. У него дрожали колени. Он почувствовал слабость, однако понимал, что все еще должен быть начеку, хотя, судя по всему, никакая опасность в данный момент им с сыном уже не угро­жала.

Человек, стоявший напротив Аллана, с самым невозмутимым видом сделал едва заметный поклон и сказал:

— Весьма сожалею.

Он тщательно взвешивал и правильно употреблял слова, однако интонация была какая-то необычная; всего два слова — и уже совершенно ясно, что он иностранец и говорит с акцентом.

— Я весьма сожалею о случившемся. Произошло недоразумение. Мой брат... — Он указал на второго незнакомца, который все еще лежал на земле и как раз в этот момент задвигался, пытаясь подняться.— Мой брат не всегда правильно понимает, что происходит Маленький мальчик пришел очень некстати...

Незнакомец выговаривал каждое слово четко, как преподаватель фонетики, но все равно не мог скрыть акцент.

— Меня зовут Феликс,— продолжал он.— А это мой брат Рен-Рен.

Тот, кого звали Рен-Рен, уже поднялся на ноги и, обхватив обеими руками голову, раскачивался из стороны в сторону.

— У моего брата ужасно горячий нрав. Маленький мальчик пришел очень некстати...

Он тщательно повторил эти слова, будто они могли с исчерпывающей ясностью объяснить, почему Бой подвергся неожиданному нападению.

Второй незнакомец медленно приближался к ним. Он был высокого роста, на голову выше Аллана, и более худощавый. Черное длиннополое пальто висело на нем как мешок. Сапоги были явно велики ему, но Аллан помнил, с какой быстротой и проворством он бежал за Боем всего несколько минут назад. Волосы у него были густые, черные и подстрижены очень неровно. Кожу покрывал темный загар. Аллан невольно шагнул назад, еще крепче прижав к себе' сына, готовый ко всему, хотя в поведении черноволосого, который шел медленной ленивой походкой, не было ничего угрожающего. Феликс остановил Аллана движением руки.