— Что у тебя случилось? — еще раз прокричал Аллан, выпуская из рук Янсона. Он осторожно потряс старика за плечо, смочил ладони в луже и положил их ему на лоб. Лицо старика было разбито, а с одной стороны так обожжено, что стало почти неузнаваемым. У Аллана застучали зубы.

Янсон снова застонал, но глаз не открыл. Он пытался что-то сказать. — Аллан...— наконец произнес он.— Аллан, это ты?

— Да! Да, это я!

— Немедленно уходи отсюда, Аллан...

Голос его перешел на визг, потом на вой; прошло несколько секунд, прежде чем старик овладел собой и снова смог говорить:

— Уходи отсюда... Если фараоны тебя здесь найдут...

— Но что произошло? Расскажи мне!

— Рой Индиана,— простонал Янсон, и боль исказила его и без того обезображен­ное лицо.— Рой Индиана и его дружки. Они приехали...

Казалось, боль мало-помалу отпускает еГо измученное тело, Янсон стал четче и яснее произносить слова, но глаза его оставались закрытыми, словно так ему легче было бороться  со- смертью.

— Они приехали в машине... Свалили меня с ног. И били все вместе... Били рука­ми и ногами... И подожгли... А меня оставили лежать... Я выполз, но потушить не мог... Потом взрыв...

Аллан лежал, приложив ухо к губам Янсона. Рой Индиана! Это его он узнал в машине — и сегодня, и несколько месяцев назад! В той же самой машине. Та же самая банда. Но, разумеется, тогда ему это не пришло в голову. Значит, Рой Индиана вернулся на бензоколонку, чтобы отомстить за увольнение, ограбить и убить беззащитного ста­рика...

— Уходи отсюда, Аллан,— стонал Янсон.

Однако Аллан продолжал лежать рядом, ему хотелось бы заверить старика, что помощь близка и все будет хорошо, но тому никакие заверения уже не были нужны. Его судьба была решена. Голос стал еле слышным. Начиналась агония.

— Уходи! — Старик вложил все силы в этот последний призыв.— Если они най­дут тебя здесь, то обвинят во всем, что случилось! С фараонами бесполезно разгова­ривать; если они найдут тебя здесь, то обязательно арестуют. И на допросе ты призна­ешься во всем. Эти свиньи! Им все равно... Уходи! Со мной ведь кончено...

Аллан снова услышал вой сирены — на этот раз гораздо ближе — и топот бегущих по улице людей. Может быть, пожар перекинулся на соседние дома? И жители спаса­ются от огня?

— Уходи,— еле слышно бормотал Янсон.— Торопись... Эти свиньи...

Еще мгновение Аллан в нерешительности стоял возле старика. Потом оторвал взгляд от его обезображенного лица и побежал.

Он вбежал во двор, перелез через ограду высотой в человеческий рост между двумя домами и оказался в огромной луже жидкой грязи — когда-то здесь был огород. Из грязи торчало несколько кочанов капусты. В два-три прыжка Аллан пересек огород, перемахнул еще через одну ограду и очутился на пустыре. Слева от него ревел пожар. Задыхаясь, Аллан бежал через заброшенные строительные площадки и пустыри, изры­тые -рвами и канавами. Где-то выли сирены, однако он был уже на приличном расстоя­нии от горящей бензоколонки. Смеркалось, и едва ли его мог кто-нибудь заметить. Он обогнул кварталы с домами-башнями и побежал наугад, инстинктивно стараясь выбрать­ся на Эббот-Хилл и Автостраду. Он упал в канаву, по которой протекал вонючий ру­чей, и пополз; он полз вдоль ручья, упираясь в землю руками и коленями, пока не со­образил, что пожарище осталось далеко позади. Потом он увидел решетчатую ограду вокруг сада, домика и маленького заброшенного сарая, за ней еще одну, а потом еще несколько низеньких оград справа и слева и тогда понял, что забрался в район садовых участков. Он перевел дух и побежал дальше, срывая по пути стебли и засовывая их в ротг чтобы пожевать.

Аллан решил научить Боя читать. Это происходило уже после пожара, и он с облегчением думал о том, что теперь сможет посвятить больше времени и энергии это­му важному делу. Ему всегда хотелось научить сына всему, что понадобится малышу в школе, и эта пора уже подошла... А кроме того, Аллана немного огорчало, что маль­чик отдаляется от него и Лизы'и все больше времени проводит с Рен-Реном.

Аллан нашел несколько старых еженедельников, которые, как ему казалось, могли пока сыграть роль учебников: в них было много ярких картинок и текстов, набранных крупными, удобными для чтения буквами.

Однако дело шло не так гладко, как он предполагал. Бой не выказывал ни инте­реса к учению, ни прилежания, да и самому Аллану не удавалось сосредоточиться больше чем на несколько минут. Он ожидал от сына слишком быстрых успехов и не понимал, почему мальчик не может сразу заучить буквы или простейшие их сочета­ния, составляющие самые элементарные слова, хотя прекрасно сознавал, что не уме­ет толком объяснить и лишь повторяет уже сказанное, когда Бой его не понимает. Как бы Аллан ни старался, слова и фразы, с помощью которых он пытался что-то объяс­нить, выходили у него тяжелыми и неуклюжими и словно падали перед угрюмой фи­зиономией малыша, беспомощные и мертвые, а его жесты становились все нетерпели­вее, и он все с большим раздражением снова и снова подчеркивал шариковой ручкой сочетания букв, чтобы как-то разъяснить свою мысль. Не лучше у него получалось и в тех случаях, когда, пытаясь заинтересовать сына, он читал ему вслух какие-нибудь тексты из журналов. Во-первых, Аллан обнаружил, что сам читает неуверенно и плохо, а во-вторых, тексты были настолько пустыми, что он быстро замолкал. И потом ему делалось не по себе, когда он рассматривал великолепные цветные фотографии роскош­ных домов, удивительных белых городов и каких-то странных людей между синим-пре-синим морем и синим-пресиним небом в непостижимо далеких странах. Не менее не­приятное ощущение чего-то нездорового и нереального вызывали у него фотографии раздетых женщин, даже не похожих на женщин,' в неестественно уродливых позах, с лишенными выражения улыбающимися лицами. Как правило, занятия кончались тем, что, разозлившись, Аллан вскакивал, ругал мальчишку на чем свет стоит и прогонял своего весьма обрадованного и ничему не научившегося ученика, предоставляя ему где-то в другом месте заниматься своими таинственными делами.

Аллан довольно тяжело переживал свое неумение установить с сыном более близ­кий контакт, однако ему едва ли приходило в голову, что причиной этого могла быть разобщенность между ним и Лизой. Нередко на протяжении часов они обменивались лишь односложными словами, что-то бурчали или просто пользовались мимикой и же­стами, понятными обоим, поскольку монотонное однообразие их существования не тре­бовало особых изощрений  по  части  языка.

Зато у Рен-Рена Бой приобретал разные навыки, обнаруживая при этом немалое прилежание и завидные способности. Мальчик и немой стали неразлучны; по всей На­сыпи они ходили вместе, вместе разыскивали съедобные растения или необходимые в хозяйстве предметы, которые можно было принести домой. Аллан нередко поражался, насколько практичными и полезными были приобретенные мальчиком знания. Напри­мер, мальчик научился добывать огонь, ударяя металлом о металл и. поджигая синте­тические материалы, используемые для набивки мебели, горы которой лежали и гни­ли по всей Насыпи. Бой научился различать с полдюжины съедобных растений и знал, где их можно найти; он собирал листья, которые можно было сушить и заваривать как чаи или класть в суп, а также корни и стебли, которые, если их пожевать, заглу­шали голод и к тому же были приятны на вкус. От сока одного маленького растения, похожего на кактус, даже возникало легкое опьянение, другие растения обладали силь­ным запахом, третьи были ядовитыми. Кроме того, Бой изготовил себе пару галош, по­скольку сандалии, которые сшил ему летом Аллан, сгнили у него на ногах из-за сы­рости. Для этих галош мальчик использовал резину, срезанную с автомобильных по­крышек: он расплющил и размягчил ее и под наблюдением Рен-Рена соединил ремешка­ми резиновые пластинки. Кроме того, он удил рыбу и ставил силки на птиц, однако Аллана охотничьи затеи сына порядком раздражали, так как он считал это бесполезной тратой времени: все знали, что в бухте нет рыбы, а единственной дичью на Насыпи были вороны, которые постоянно кружили над мусорными кучами и громко каркали,— но кому же нужны вороны?