- Скажи мне, когда будешь на подходе, - требовательно заявляет она.

Он тяжело дышит и от возбуждения не может сказать ни слова и только кивает. Спустя минуту неторопливых фрикций, его голос прорезается.

- О, господи…

Девушка соскакивает с члена, хватает его в руку, но, вопреки ожидании партнера, не доводит его до оргазма, а крепко обхватывает ладонью основание члена, сбивая подступающий поток спермы. В другой ее руке мелькает что-то тонкое и металлическое.

- Боже… 

Мужчина слишком близко подошел к оргазму, и его рассудок затуманен. Он не понимает, почему девушка машет правой рукой, но все его ощущения перекрываются острой болью в груди. Он дергается вверх, заставляя девушку подпрыгнуть и удариться головой о потолок машины, но когда скальпель в ее руке вонзается в его горло, его волю парализует внезапно нахлынувшая слабость, и после еще пяти размашистых надрезов он уже может только едва шевелить конечностями и губами в попытке что-то сказать. Его глаза выражают мольбу, но девушке это безразлично. Она хватает его еще стоящий по инерции член и начинает его быстро стимулировать, пока из него не вылетает густой белый поток. Она не была уверена, что этот рефлекс сработает после того, как будет нарушено кровообращение, но мужчина был слишком близок к оргазму, чтобы у него успело все упасть за эти несколько секунд. Девушка довольно размазывает вытекшую сперму по лицу умирающего, перебирается на переднее сиденье. Находит влажные салфетки. Вытирает испачканные участки тела. Разбрасывает грязные салфетки по салону. Замечает только сейчас, что покойный пытался зачем-то убрать ее ногу, надавил слишком сильно и, наверное, на этом месте будет синяк. Хмыкает. Еще несколько раз ожесточенно, с придыханием тыкает скальпелем в уже мертвое тело – в грудь, в живот, в лобок. Успокоившись, выходит из машины и закрывает ее снаружи с помощью брелка сигнализации. Выкидывает брелок по дороге в урну. На этой заброшенной стоянке никого, и она немного удивляется тому, как вообще этот ее партнер согласился не поехать в его приличного вида квартиру, а заняться сексом здесь, на отшибе. Кладет испачканные сверхтонкие перчатки в пакетик. 

Закрывает. 

Исчезает.

Катя садится на кровати. Крутит головой из стороны в сторону, ощущая жуткую ломоту. Вздыхает. Думает, открыть ли, все-таки, глаза. Перебирает варианты. Сослаться больной. Уехать на похороны троюродной свекрови. Сменить пол и место жительства. Все эти варианты кажутся более презентабельными, чем необходимость встать и пойти на работу. Да даже просто встать. Она понимает, что устает во сне так сильно из-за того, что ее мучают кошмары, содержимого которых она не запоминает. 

Видит традиционно открытый ноутбук. Он всегда выходит из зоны ее внимания. Раскладывает последовательность своих действий в каждую ночь, когда вырубается от усталости – отключиться в кресле, наполовину проснуться, раздеться и улечься на кровать, едва доползя до нее. Примерно так. Видит в этом стройную логику. Ощущает легкий зуд со стороны паха. Решает, что лучше встать и осмотреть саму себя. Обращает внимание на то, что фитнес по ней уже не плачет, а ревет в судорожном припадке. Замечает неприятно ощутимое покраснение вокруг половых губ. Прикасается. Ощущает зуд. Закрывает глаза и вспоминает, что ей, вроде как, снился эротический сон, только содержимое слишком размыто. С ужасом осознает, что, видимо, ласкала себя во сне или тупо терлась о простыню. Содрогается. Отворачивается от зеркала.

Завтрак из хлопьев «фитнесс» с молоком, яблока и киви пролазит в горло с трудом, но Катя обещала себе полноценно питаться, чтобы не свалиться от стресса, как когда-то давно. Она садится за ноутбук, который теперь никогда не закрывается благодаря отчаянному состоянию владелицы, и листает уже привычные, однообразные новости. Натыкается на сообщение какого-то агентства новостей о том, что в Канаде педофилию признали сексуальной ориентацией наравне с гомосексуализмом и гетеросексуализмом – причем, сравнение идет именно в таком порядке. Тихо, так, чтобы даже источник внутреннего голоса не услышал, Катя шепчет «пиздец» и нажимает на кнопку выключения ноутбука. Она не хочет удивляться таким новостям, но, увы, мир сходит с ума гораздо интенсивнее нее – по крайней мере, ей так кажется, - а потому каждый раз очередная шутка морально обнищавшего, но окружающего себя новыми и новыми формами поклонения уродству общества выводит ее из колеи. 

С утра льет скромный, но постоянный дождь. Из магнитолы, включенной совершенно машинально, льется воздушный, невесомый брейкбитовый ремикс на Swing To Harmony, и солистка с французским акцентом призывает «dream on your dream», и дождь делает стекла машины рельефными, и новые тонкие ручейки воды прорезают этот рельеф, а по лицу Кати текут такие же тонкие ручейки слез, и она проклинает себя за тот безумный, животный страх, который появляется в ней, стоит ей прикоснуться к рулевому колесу. Выключает магнитолу. Вытаскивает ключ из замка зажигания.

В метро все также неуютно, и Катя, уже вытершая лицо салфетками и взявшая себя в руки, пытается как можно осторожнее смотреть по сторонам, чтобы не привлечь чьего-либо взгляда. Слоган на рекламном плакате ксамиола заставляет ее непроизвольно улыбнуться. «Всего четыре недели от знакомства в интернете до свидания вживую». Если после недели знакомства в интернете не произошло знакомства настоящего, то дело труба, думает Катя. Впрочем, осекается она, если оценить внешность девушки на плакате – а это истинная ведьма, рекламная улыбка которой не помогает вовсе, - то можно понять, что даже обычное приглашение на свидание спустя целый месяц бессмысленной болтовни в месседжерах для нее – манна небесная. И дело далеко не в псориазе. 

Катю раздражает то, что совсем рядом с ней стоят и громко болтают на своем языке трое кавказцев. Или азиатов – ей не очень понятно, но суть остается прежней. Заодно ее раздражают черепа на черных балетках сидящей на скамейке девушки. И череп, изображенный на рюкзаке в ее руках. И то, что она сидит, а Катя, уставшая от всего на свете, должна стоять. А Катя действительно устала, потому что не высыпается уже которую неделю, не может уснуть раньше полуночи, а в выходные не может выспаться, потому что, проснувшись с утра, обнаруживает, что сон как рукой сняло, и доспать часиков до двенадцати, а то и восемнадцати, как раньше, не выходит. Когда-то она радовалась тому, что ее никто не гонит с утра в субботу на фитнес и тренажеры, как это было при том ее парне, что занял наибольшую ячейку в ее жизни. Пыталась радоваться. Сейчас она готова была ради того, чтобы демонстративно, ради любимого поддерживать форму, встать хоть посреди ночи и рвануть в спортзал, а в выходной с утра – тем более, поскольку спать уже не удавалось. А делать это для себя ей хотелось в последние дни все меньше. И сейчас она не ощущает инициативу уж этим вечером точно пойти в спортзал столь стойкой, как когда-то.

Небо над Пионерской проясняется. В любом случае, думает Катя в автобусе, везущем ее в сторону офиса, во всем важно чувство меры. Рядом с дверью автобуса стоит девушка, и ее рука, держащаяся за поручень, являет собой упруго натянутую на кости кожу, а коричневые массивные ботинки смотрятся совершенно несуразно на тонких, как камыши, ногах, и плащ, неудачно затянутый выше пояса, только подчеркивает излишнюю худобу. Кате не нравится и это, причем даже в большей степени, чем скромный животик, который вырос за последнее время у нее.

Уже на пути в офис Катя ощущает, как в ее виски начинает биться пульс. Головная боль усиливается, когда в мобильнике соседки по офису начинает голосить Элеонора из «Русского Размера», вторя голосу солиста своим «звезда разлуки». Кате кажется, что человека с таким мерзким музыкальным вкусом следует лечить электричеством. Поработав час над оставленной со вчерашнего документацией и поймав на себя гневный, но молчаливый взгляд зачем-то заходившего бухгалтера, она лезет в сумочку и после недолгих поисков извлекает на свет божий упаковку «нурофена», выжимает из блистера две таблетки и кидает их в рот. Запивает остывшим кофе, поражаясь заодно тому, сколько мерзким стал его вкус. Выходит в туалет и там долго массирует руками и охлаждает водой лицо. Писает. Еще полчаса работает, и напряжение внутри нее все растет, и ей кажется, что должно произойти что-то, что окончательно ее сорвет, и она старается настроить себя на моральную готовность к этому.