— Кто это? — безвольно прошептали его губы.

— Где? — спросил Генка, пытавшийся по взгляду това­рища определить, о чем или о ком идет речь у впавшего в прострацию Шурика.

— Вон...

Рука Шурика медленно поднялась по направлению к плывущему миражу в обличьи Прекрасной Девушки.

— Плывет...

Генка, наконец, увидел ту, что так поразила Шурика: ничего особенного — знакомая с параллельного потока:

— А! Так это ж Лидка с параллельного потока.

— Ли-да...— по слогам, перекатывая во рту все буквы этого прекрасного имени, произнес Шурик.— Уди-ви-тель-ная девушка. Я ее никогда раньше не видел...

— Хочешь познакомлю?

Для Генки не было проблем ни в чем. Однажды опреде­лив для себя цель, он не останавливался на пути к ней и не церемонился в выборе средств для ее достижения.

— А?..

Шурик, наконец, пришел в себя, и до него дошло, что предлагает ему Генка. Это было кощунственно! Это было страшно! Это было так не вовремя!

Но этого так сладостно хотелось!

— Нет! Нет!

— Да брось ты! Лида!

Лида, остановив свой бег, услышала, что ее зовут. Лида, как вы уже знаете, была девушкой простой, естественной и очень отзывчивой. Она разглядела звавшего ее Генку и направилась без особых обиняков к нему. Рядом с Генкой стоял какой-то паренек, немного смешной: в коротких брючках, в курточке, давно ставшей тугой в плечах, с бело­брысой челкой над красивым лбом и в очках, делавших паренька каким-то беззащитным и очень добрым.

— Лида, можно тебя на минуточку?

Пока Лида шла через дворик к ним, Шурик нервно пытался принять более распектабельный вид: он то снимал, то снова надевал очки, приглаживал непокорные вихры, перекладывал из одной руки в другую стопку книг.

Сняв очки, он, наверное, казался лучше со стороны, но ничего без них не видел: вся конкретность расплывалась в тумане, очертания теряли объективность, а самое глав­ное — он терял из виду девушку, которую звали Лида и которая шла навстречу ему. Надев очки, он видел все яснее, видел, как она прекрасна, но сам, наверное, терял обаяние, и это угрожало тем, что девушка не обратит на него никакого внимания.

Лида подошла к ребятам. Она лакомилась мороженым на палочке, ласково называемым «эскимо». Его шоколад­ная глазурь вместе со сладчайшим сливочным мороженым в серебристой фольговой обертке была любима всеми — от мала до велика.

Генка затеял разговор несколько издалека, но о предме­те совсем недавнем и близком:

— Сдала?

— Сдала,— не без гордости и доли кокетства отвечала Лида.

— Сколько? — традиционный, как мы выяснили, во­прос.

— Пять!

И неудивительно: все свои зачеты и экзамены Лидочка пока сдавала только на «отлично». И тем также была хороша.

— Поздравляю!

— Спасибо.

Генка без обиняков перешел к следующему подразделу обычной в таких случаях ситуации:

— Знакомьтесь — это Лида...

— Петя...

Ай-яй-яй, Шурик! Да приди же в себя скорее! Будь мужчиной! О каком Пете ты ведешь речь?!

— Э-э... Саша...

Лида первой протянула свою розовую ладошку:

— Лида.

У Шурика руки были заняты книгами и, конечно же, когда он, наконец, догадался ответить на рукопожатие Лиды, первым делом он уронил свои книжные кирпичи и себе, и Лидочке на ноги.

— Ой!

— Простите!

Оба склонились над упавшими книгами и неловко со­прикоснулись лбами:

В таких случаях говорят: «И словно искра пробежала между ними...» Никакой искры в этот момент между моло­дыми людьми не пробежало, ответственно вам заявляем, так как она, искра, стало быть, имела место между нашими героями значительно раньше.

Куда-то исчез догадливый Генка Сенцов. Куда-то уплыл естественный шум институтского дворика с его гомоном, криками, смехом. И возникла Музыка. Музыка, которая звучала в их душах.

Она то подчеркивала, то оттеняла их хорошее настрое­ние, их неожиданное знакомство, их возможную в перспек­тиве дружбу, а быть может, чувство и более глубокое и прекрасное.

Шурик вдруг обрел дар речи. Он вдруг вспомнил уроки красноречия в народном театре и как-то нечаянно для себя самого открыл в себе талант прекрасного рассказчика. У него вдруг появилось желание так много рассказать Лидочке о своем житье-бытье, о своем неистовом вгрыза­нии в гранит науки, о своих товарищах по путешествию к южному ласковому морю, о своих ночных кухонных дежурствах в южном пионерском лагере, о своей дружбе со старым татарином Ахметом в маленькой гурзуфской пель­менной, о своих жизненных злоключениях и незабываемых приключениях.

И где-то на самой середине их разговора и Шурика, и Лиду стало посещать пока никак необъяснимое ощуще­ние еще чьего-то неотрывного присутствия. Словно между юношей и девушкой, взявши их посередине за руки, выша­гивал по тротуарам еще кто-то: невидимый и неосязаемый, добрый и насмешливый, предупредительный и коварный...

И снова на их пути — раскрытые канализационные люки. Словно кто-то нарочно привел их к ним снова, чтобы нечто указать, напомнить, проучить...

Шурик предупредительно провел Лидочку за руку меж­ду люками. Поправил временное ограждение возле них. И от взволнованной старательности случайно угодил в крайний слева.

Лидочка страшно испугалась и вскрикнула коротко, но увидав, что Шурик благополучно, не поранившись, не поцарапавшись, выбрался из люка цел и невредим, сча­стливо и весело улыбнулась.

На переходе через шумную городскую магистраль молодые люди зазевались и не обратили внимания на преду­преждающий сначала желтый, а потом и запрещающий красный свет. Они, не отпуская руку друг друга, лавирова­ли перед автомашинами, бежали, суетились, пока, наконец, не перешли на другую, нужную им сторону и им не встре­тился дорожный постовой.

Счастье пока улыбалось им.

А кто-то Невидимый Третий хитро усмехался.

Пока...

 * * *

 — Ну вот, я и дома,— сказала вдруг Лидочка. Шурик вгляделся. Уютный двор, с четырех сторон окру­женный большими пятиэтажными домами, лишь недавно, по всей видимости, принявшими в свои объятья счастливых жильцов. У подъездов тихо колыхались акации, старушки сидели на лавочках, о чем-то добродушно судача, дети играли в песочнице, строили песочные замки и города.

— Вы здесь живете?

— Угу. Вон мои два окна на пятом этаже! Лидочка подняла голову куда-то к небу и указала на

отливающие солнцем окна своей квартиры.

— Хороший у вас район,— искренне позавидовал Шу­рик. Все здесь его радовало, потому что как нельзя кстати подходило всем своим видом такой прекрасной девушке, его новой знакомой, однокурснице Лидочке.

— Никогда здесь раньше не был.

Невидимый третий про себя захохотал. Ему пожелалось изо всех сил толкнуть Шурика в спину, чтобы тот еще больше потерял голову. И — толкнул.

На пути Лидочки и Шурика сидел пес. Бульдожьей породы. С медалями на груди. Со свирепым выражением на морде.

Он узнал их. Он узнал их сразу. По запаху. И еще по тому, какую обиду они ему нанесли несколькими часами ранее. Он понял, что сейчас, быть может, настал его час. Час отмщения.

Пес тихо зарычал.

— Ой! — испугалась Лидочка.

Шурику тоже захотелось сказать: «ой», но он не позво­лил себе этого в присутствии девушки, потому что это разрушило бы его образ, образ человека бесстрашного, всегда готового защитить свою девушку, чего бы это ни стоило.

— Не бойтесь!

Он крепко взял Лидочку за локоток и встал рядом.

Шурик пока не знал, как преодолеть эту нежданную преграду. Тем более, что она была живой и донельзя агрес­сивной, о чем говорил весь ее внешний вид и намерения.

— Это, наверное, новых жильцов...— Лидочка обнару­жила у своего подъезда сгрудившиеся баулы, ящики, ме­бель. Именно их охраняла эта страшная собака.

— А как же я пройду? — вдруг растерялась Лидочка и посмотрела на Шурика, как бы вопрошая его о защите.

Шурик не знал что, но что-то надо было решительно предпринять.

— Сейчас! Сейчас что-нибудь придумаем! Состояние Шурика можно было понять и оправдать: