5.4131 Но представим, что это было бы возможно, тогда, если бы я хотел пояснить действительный «мотив» и «цель» моих действий [конфигурацию моей схемы меня], то мне бы пришлось пояснить всего себя [моя схема меня], но это, с одной стороны, невозможно, ибо само такое пояснение будет приводить к увеличению количества вещей [значений и их контактов, означающих и их компиляций], а с другой стороны, лучшее, что бы я мог сказать, – так это развернуть себя [значения моей схемы меня] в составляющих моего способа существования, но и это не решит поставленной задачи, поскольку континуум существования [моя схема мира] перманентно меняется.

5.4132 Таким образом, если в прагматических задачах моей лингвистической картины мира [компиляций означающих] стоит некая систематизация моих контактов моей схемы мира и моей схемы меня [содержательности], чтобы создать определенность, «внести ясность», то это невозможно.

Иными словами: в содержательности [континуум существования] моя лингвистическая картина мира [компиляции означающих] не может справиться со своей прагматической задачей.

5.4133 Определенность, которую дает мне моя лингвистическая картина мира [компиляции означающих], – не более чем «равновесие», которое она способна в самой себе поддерживать, основываясь на действительности контактов моей схемы мира и моей схемы меня [содержательность]. Таким образом, вся работа моей лингвистической картины мира сводится к «сшиванию» возникающих «разрывов» и «улаживанию» «несоответствий», что неизменно будет приводить к возникновению новых «разрывов» и новых «несоответствий».

Иными словами, я оказываюсь играем не только играми содержательного, не только играми языка, но и игрой игры содержательного и игр языка.

5.42 Опосредованное влияние высказываний [компиляции означающих] моей лингвистической картины мира на континуум моего существования [суждения] – определяют стилистику моего способа думать.

5.420 То, «как» я мыслю [стилистика моего способа думать], зависит от того, насколько я осведомлен о порядке установленных условностей.

5.421 Если для меня очевидно, что связка «означаемое – означающее» – условна, то понятно, что я не могу доверять не только производным высказываниям, но и форпостам веры, т. е. исходным высказываниям.

5.4210 Это распространяется и на мою условность [ моя условность], т. е. на то, что я сам устанавливаю связь между означаемым и означающим [ мои связи].

5.4211 Если я не доверяю исходным высказываниям, то производные высказывания и вовсе не могут быть мною поняты, более того, я потеряю к ним всякий интерес.

5.4212 Однако же, если условность связки «означаемое – означающее» мною не осознана, то я буду отстаивать свои высказывания [компиляции означающих] и саму иерархическую сеть мой лингвистической картины мира, что не только бесполезно (при отсутствии возможности содержательной коммуникации), но и очевидно губительно, ибо я, кроме того, окажусь нечувствительным к собственным суждением [контактам моей схемы мира и моей схемы меня].

5.4213 С другой стороны, если я теряю доверие к форпостам веры, то очевидно, что я перестаю быть заложником «предметности» [моя лингвистическая картина мира].

Что мне в этом случае нужно, чтобы согласиться с чьим-то высказыванием о «круглости круга»? Я просто запрошу критерии [компиляции означающих], согласно которым некто относит «круг» [означающее] к «кругу» [означающее], и могу согласиться с его высказыванием [компиляцией означающих], если необходимое соответствие критерием [компиляции означающих] будет соблюдено.

Однако, сам я вряд ли буду озабочен столь странным вопросом, равно как и попытками любого другого определения.

При этом очевидно, что я могу или совершенно не согласиться с каким-то высказыванием (некое отрицательное определение), или принять в качестве одного из возможных вариантов чью-то (хотя бы и свою собственную [значения моей схемы меня]) игру, где все «фигуры» и «правила» определены и формализованы, и согласиться или не согласиться с результатом этой игры [высказыванием], исходя из соответствия данного высказывания [компиляций означающих] предложенным обстоятельствам [компиляциям означающих].

5.422 Отсюда очевидно, что коммуникативная условность также определяет стилистику моего способа думать.

Однако, если и она усмотрена (отфиксирована), то я не буду предпринимать бесперспективных попыток донести в форме высказываний [компиляций означающих] нечто, мною подразумеваемое [суждение], до моего слушателя (в том числе и до самого себя [значения моей схемы меня]), занимающего свое место в своей (или моей) лингвистической картине мира [предмета].

5.4221 Если коммуникативная условность мною не осознана, мои высказывания [компиляции означающих] будут иметь стилистику аргументации. Однако, очевидно, что всякое «доказательство» – лишь игра форпостов веры и производных высказываний, если я хочу избавиться от роли играемого, то мне придется отказаться от попыток что-либо «доказать», что возможно лишь благодаря осознанию коммуникативной условности. Впрочем, я могу вновь определиться с «фигурами» и «правилами» игры и доказывать [компилировать означающие] что угодно, однако, эти доказательства [компиляции означающих] могут быть приняты только в рамках этой игры и нигде более.

5.4222 Вместе с тем, невозможность содержательной коммуникации, очевидная благодаря осознанию коммуникативной условности, лишает меня необходимости «латать дыры» в моей лингвистической картине мира, и ее прагматика вполне может стать вновь прагматичной.

5.4223 Осознание коммуникативной условности, кроме прочего, лишает меня интереса к содержательному «общению» [высказываниям], поскольку сам я ничего не хочу «доказать», а чужие «доказательства» меня тем более не интересуют.

Я имею возможность перестать наличествовать в моей лингвистической картине мира.

5.423 Значительное влияние на стилистику моего способа думать оказывает также и контекстуальная условность, т. е. то, как я группирую означающие в контекстуальные анклавы, насколько они у меня «проницаемы», и, наконец, насколько я верю адекватности такой группировки.

5.4231 Осознание контекстуальной условности показывает бессмысленность как «определений», так и «доказательств», однако, кроме прочего, оно демонстрирует также и то, что слово (или другой знак, его заменяющий) не исключает возможности любых толкований [высказываний, компиляций означающих], а потому и ничего не означивает.

5.4232 Если я полагаю, что слово чего-то «значит», это актуализирует всю мою лингвистическую картину мира [компиляции означающих], я оказываюсь заложником ее иерархической сети, а потому играем языком.

5.4233 Если же я осознаю контекстуальную условность, то я, напротив, перестаю верить слову (или другому знаку, его заменяющему) как означающему (как «представительству» означаемого [значения]), а потому вполне волен играть языком, но не быть играемым им.

5.43 Прямое влияние суждений [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] на мою лингвистическую картину мира [компиляции означающих] – определяет мой способ думать.

5.430 То, «что» мыслится, – это контакт моей схемы мира и моей схемы меня, т. е. суждение [содержательное].

5.431 Поскольку суждения [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] оказывают прямое влияние на мою лингвистическую картину мира [компиляции означающих], то понятно, что способ, которым я мыслю, определяется моими значениями [моя схема меня].

5.4311 Таким образом, мой способ думать свидетельствует мою схему меня, т. е. мои значения.

5.4312 С другой стороны, мой способ думать определяет мою схему мира, т. е. те вещи [значения], которыми она образована.

5.4313 И, наконец, мой способ думать – это только мой способ думать и никого другого, поскольку он [способ думать] – мое суждение [контакты моей схемы мира и моей схемы меня, мое содержание].

5.432 Поскольку мой способ думать – это контакт моей схемы мира [конфигурация] и моей схемы меня [конфигурация] как целых, то понятно, что я не могу ни рефлексировать мой способ думать, ни выйти за его пределы.