— Где встреча?

— В Энабадском ресторане. Каждый понедельник и четверг с восьми до девяти часов вечера.

— Как бы вы узнали друг друга?

— Я должен был сесть за крайний столик. Заказать чай. Ко мне подойдет человек, покажет на чайник и произнесет следующие слова: «Запрет вина — закон, считающийся с тем, кем пьется, и когда, и много ли, и с кем. Не так ли?» В ответ надо продолжить четверостишие: «Когда соблюдены все эти оговорки, пить — признак мудрости, а не порок совсем». Это — Омар Хайям.

— Каждый понедельник и четверг,— подчеркивая слово «каждый», вставил полковник. — Значит, человек, с которым вы должны были встретиться, мог сразу и не придти?

— Почему? — возразил агент.— Это я мог задержаться.

— Допустим. Но ведь до понедельника или, скажем, четверга тоже надо прожить. Откуда вы знали, сколько придется добираться до Энабада?

— Я умею голодать.

— Почему же вас не снабдили деньгами?

— Переходить границу с деньгами—опасно.

— Ну, а если бы человек, которого вы ждали, не явился? — настаивал полковник.— Как бы вы расплачивались за чай?

Задержанный нервно закашлялся.

— Пожалуйста, говорите.— Полковник заметил, что папироса у нарушителя погасла. Протянул спички.

Ходжиев машинально взял коробок. Повертел в руках.

— Я все сказал.

— Разве у вас не было другой явки?

Ходжиев не ответил.

— И раньше вы ни с кем не должны были встретиться? — допытывался полковник.

— Когда раньше?

— До Энабада.

— Нет. До Энабада надо было добираться самому.— Ходжиев зажег спичку. Скептически оглядел свой наряд.— Вот мой «пропуск». Ну, и еще, конечно, знание языка.

— Так вы ни с кем не встречались? — полковник тоже с удовольствием бы закурил.

— Нет,— спичка в руках задержанного погасла.

— А в поезде?

— Нет.

— Вы торопились к поезду?

— Нет.

— Но вы знали, что будет поезд?

— И да и нет.

— Не понимаю.

— Мне сказали, что возможно будет поезд.

— Продолжайте.

— Если удастся — надо воспользоваться им. Если нет — постараться уйти как можно дальше.— Он, наконец, прикурил и два раза подряд затянулся.

— Куда вы дели шест? — выждав некоторое время, спросил полковник.

— Шест?—Ходжиев сбил пепел.

— Ну, да, шест, которым вы пользовались вначале,— спокойно напомнил полковник.

Агент ответил неуверенно:

— Шест был разборный. Я закопал его в песок по дороге к кошаре,— Он запнулся.

— Мы нашли.— Полковник свел брови. На самом деле шеста пока еще обнаружить не удалось.

Задержанный недоверчиво посмотрел на него.

— Шест оказался полым,— как бы рассуждая вслух, заметил полковник.

Ходжиев молчал. Заозерного вдруг осенило: в шесте — деньги. Он не верил, что нарушителя отправили через границу без денег. Больше курить не хотелось: все становилось ясным.

Агент угрюмо мял в руках коробок.

— Вернемся к поезду,— сказал полковник.— Кто вас должен был поджидать?

Агент сделал нетерпеливое движение.

— Я же сказал: до Энабада встречи у меня ни с кем не было.

— Вы уверены в этом?

— Уверен.

— Также, как в том, что шли за границу без денег? — усмехнулся полковник.

Ходжиев раздавил коробок.

— Ведь я бросил шест... Значит все остальное — правда.

— Остаться без денег — опрометчиво.

Папироса погасла, и нарушитель опять чиркнул спичкой.

— Я разобрал шест и ту часть, в которой деньги, должен был взять с собой. Но торопился и спрятал в песок. А с собой взял другую... Когда обнаружил, что ошибся, ту, с деньгами, уже не нашел: ведь я не старался запомнить место.— Он смял папиросу: — Потому и сказал, что перешел границу без денег.— Хрустнул пальцами: — Как бы я доказал, что у меня были деньги?

На этот раз Заозерному показалось, что он говорит правду.

— Итак, до Энабада у вас не было встречи? — уточнил он.

— Нет.

— И вы никого не видели в поезде?

— Нет. Тамбур, куда я прыгнул, оказался пустым.

— А если бы там был человек?

— Не знаю.

— Вы бы его убили?

— Нет!!!

— Почему?

— Я никого не хотел убивать.

— Но ведь вас могли разоблачить.

— Потому я и спрыгнул с поезда. Услышал, что кто-то есть на платформе — за грузом мне сначала не было видно — и спрыгнул...

ЗАСТАВА НЕ СПИТ

В этот ранний час на заставе, как всегда, было тихо. Но, против обыкновения, никто не спал.

Одни пограничники устроились на завалинке перед казармой. Другие, словно тени, бродили взад и вперед.

Никто не взялся за кий.

Никто не захотел ехать с водовозкой, даже Бегалин, для которого лишний раз окунуться в реку было величайшим наслаждением. И, может быть, впервые за все время службы на границе он не думал о том, что скоро поднимется солнце и станет трудно дышать.

Подошел Кошевник, тронул Бегалина за плечо. В руках он держал бескозырку. Свернутыми в трубочку лентами показал на окно канцелярии: здорово, мол.

Бегалин кивнул.

Никита послюнявил пальцы, пригладил вихры. Отколупнул кожу на облезлом носу и пропел топотом:

«С неба звездочка упала зо-ло-та-ая!>

Ему было весело. Обидно, конечно, что на этот раз обошлись без него. Но ведь утопленника он выловил. Вообще-то все нарушители должны проходить через его руки. С этим, который сейчас в канцелярии,— черт с ним! А вот, которые еще пойдут...

— Хочешь пить? — спросил он Бегалина, уверенный, что тот ответит: хочу. Но Бегалин ответил: нет!

— Брось! — не поверил Никита и, подражая капитану Ярцеву, добавил: — Я пью утром горячий чай. Два-три стакана. А в остальное время надо перетерпеть.

Он поманил Бегалина:

— Идем на кухню: кипяточек есть.

Николаю не хотелось вставать и не хотелось пить. Он отказался.

— Чудак! — удивился Никита. Нахлобучил на глаза бескозырку. Свернул за угол казармы.

— Товарищу коку привет. Разрешите кипяточку? — Никита нацелился кружкой в котел поменьше и прищелкнул языком: — Здорово помогает!

— А как же мое средство?

Кошевник обернулся: сзади стоял, добродушно усмехаясь, старшина Пологалов,

— Помню!

Кошевник живо всыпал в кружку пригоршню соли.

Старшина засмеялся:

— Так ведь ты отказался от моего средства?

— Нет,— убежденно сказал Никита и, залив соль кипятком, сделал огромный глоток. Обжегся. Стерпел.— Здорово помогает! — В этот момент он действительно верил, что соленая вода лучшее средство от жажды. А старшина не сомневался, что едва вернется водовозка, Кошевник подлетит к ней и будет хлестать холодную воду.

Старшина снял пробу.

Кошевник допивал третью кружку кипятка. Вертелся возле Пологалова, хотел что-то спросить.

— Ну, говори, что у тебя? — помог старшина.

— Интересуюсь,— сказал Никита,— а нарушителя будут кормить?

— Конечно,— ответил Пологалов и пошутил: — Ты ведь уступишь ему свой завтрак?

— Почему я? — удивился Никита, но заметил подвох и засмеялся.— Нет, правда?

Ответа старшины он не расслышал: заторопился.

Старшина догадался: пришла водовозка.

Кошевник смотрел, как наполняется цистерна-отстойник. Ему не хотелось ждать, пока вода отстоится, и он наполнил кружку.

Шарапов, проходя мимо, бросил насмешливо:

— Не надоело потеть, Кошевник?

— Матросу без воды — хана!— Никита развел руками и пошел за Шараповым.

Командир катера торопился в столовую. Еще издали он увидел в приоткрытую дверь небольшой столик, на котором растопырил стрельчатые листья фикус. Шарапов все-таки достал его вчера у Истат Мирзабаевой. Он вспомнил, как она обливалась водой, и усмехнулся: до чего бедовая!..

Окликнул Кошевника. Попросил красиво написать: «Стол именинника».

— Это можно,— сразу согласился Никита.— А меня будут сажать за этот стол?

— Один раз в году, так уж и быть, посадим,— прищурился Вахид, сдувая пыль с фикуса.

В дверях показалась могучая фигура сержанта Назарова: