Братья обменялись одинаково недовольными взглядами и одновременно тряхнули головами.

Джон рассмеялся.

— Ты вождь. Сам и говори. Мне не под силу ее изменить. — Во всем, кроме поцелуев, она была самой целеустремленной женщиной из всех, что ему встречались. — Как нельзя изменить…

… ветер.

Он вспомнил, что она говорила в день его приезда. Люди по обе стороны границы не чтят королей. На первое место они ставят семью. Все остальное стоит ниже, и король в том числе — если для него вообще находится место. Тогда Джон не поверил в это. И не хотел верить сейчас.

И все же он отправился с ними в рейд и убил человека, как поступил бы любой из Брансонов.

— Больше я не поеду с вами, — проговорил он.

— Нас тоже нельзя изменить, Джонни, — сказал Роб, будто читая его мысли. — И не пытайся. Довольствуйся тем, что я согласился дать тебе людей.

Не королю. Тебе. Уступка члену семьи.

— Королю нужна не просто единовременная помощь, — сказал он. — Но преданность всей Шотландии, включая приграничье.

— Этого ты не добьешься, Джонни, — с некоторым сожалением, как ему показалось, произнес Роб.

Ему было ясно, почему брат сожалеет. Ведь в противном случае ему пришлось бы переменить уклад всей своей жизни.

Когда он уезжал из Эдинбурга, задание казалось таким простым. Всего-то и надо было, что доставить указ короля. О неудаче он даже не думал.

Теперь угроза провала стояла перед ним так же отчетливо, как и Роб.

— Так что ты передашь малышу Якову? — спросил брат.

— Ничего. Если его приказ не будет выполнен, мне лучше не возвращаться. — Если, конечно, он не хочет, чтобы на его шее затянулась петля. Джон заставил себя улыбнуться, как будто речь шла о пустяках, а не о смертном приговоре. — В этом случае, полагаю, тебе придется кормить еще одного своенравного Брансона.

Роб покачал головой.

— Ну уж нет, братишка. Если ты отказываешься жить по законам семьи, ты больше не Брансон. Я не позволю тебе остаться.

Джон развернулся и пошел вниз по лестнице. Итак, вот она, правда. Ты больше не Брансон. Слова, которые мог бы сказать отец. То, что подспудно он чувствовал всю свою жизнь.

Семья опять подвела его.

Он повел плечами. Подумаешь. У него самого нет никакого желания здесь оставаться.

Снаружи завыл ветер, насмехаясь над ним.

— Идите сюда, — позвала его Кейт из дверей зала. — У меня для вас кое-что есть.

Она держала в руках поношенный дублет. Ее губы были решительно сжаты.

— Стойте смирно, — сказала она. — Я хочу вас измерить.

— Зачем?

— Чтобы подогнать куртку.

Он сдержал улыбку.

— Мои доспехи защищают лучше, чем набитая костями ткань.

— Ваши доспехи слишком тяжелы для пони, да еще и гремят словно колокол на всю округу. Я не хочу, чтобы из-за вас мы задерживались в пути, если вас снова ранят.

— Я больше не поеду в рейд, — резко сказал он, не пытаясь смягчить тон. — И вы тоже.

— Вы поедете на День перемирия, а он уже близко. В прошлый раз, когда мы напоролись на Сторвика, вам пришлось убить его. — Ради меня, чуть не вырвалось у нее. — Вы дали мне обещание, Джонни Брансон, и я позабочусь о том, чтобы вы оставались живы, пока не выполните его. Времени шить новую куртку у меня нет, но я попробую переделать эту. — Она протянула ему дублет. — Надевайте.

Джон подчинился, про себя позабавившись ее выдумке. Дублет выглядел обманчиво просто, словно обычная стеганая куртка с высоким воротом, которая могла спасти от мороза, но не от лезвия кинжала или меча. Однако, когда он надел его, то понял, что Кейт права. Дублет надежно защищал его спину, живот и сердце и позволял двигаться более свободно, чем литые доспехи.

Тормоша и расправляя ткань, она обходила его кругом, не поднимая глаз — без улыбки, держась на расстоянии, и все же так близко, что он уловил ее дыхание на своей шее, когда она проверяла, как дублет сидит на спине.

— Придется сделать вставки, — со вздохом сообщила она и развела его руки в стороны. — И здесь тоже. — Она шагнула назад. — Все. Можете снимать.

Он испытал облегчение, скинув дублет, и пожалел, что нельзя так же легко стряхнуть с души напряжение последних дней. Он не один из них. Куртка приграничного рейдера будет смотреться на нем так же фальшиво, как мужские бриджи на Кейт.

Она все не уходила. Откашлялась, словно собралась заговорить, но продолжала стоять, опустив глаза на дублет на сгибе локтя.

— Я должна поблагодарить вас, — наконец сказала она. — Вы спасли мне жизнь.

— Затем я и поехал, — только и мог ответить он.

Она кивнула, не поднимая взгляда.

Кто эта робкая незнакомка? У реки она первая дотронулась до него. Целовала его. В благодарность за спасение? Или во всем виновато возбуждение от набега, которое разгорячило ее кровь?

Наверное, так оно и есть. И хотя она поблагодарила его и не стала бранить за вольность, она заслуживала извинения. Он спросил, можно ли поцеловать ее. Она ответила «да». Но он дал ей слово. Нужно было найти в себе силы сдержаться.

— Я тоже должен сказать вам одну вещь. Я прошу прощения… — За то, что поцеловал ее? Нет. Он начал заново: — Я дал слово не прикасаться к вам и не сдержал его. Мне очень жаль.

Ее щеки порозовели. Смущение. Так непохоже на Храбрую Кейт.

— Вы не виноваты, — произнесла она. — Мне самой не стоило… — Не договорив, она отвернулась.

— Но ведь все оказалось не так плохо, как вы боялись. — В этом он был уверен. Несколько секунд она принадлежала ему, безраздельно.

Их глаза встретились.

— Я не ожидала… — Она отвела взгляд и снова принялась сосредоточенно изучать дублет. — Вы не такой, как остальные мужчины.

Ее слова были как пощечина, как удар под дых. Даже Роб не ставил под сомнение его мужественность. Усилием воли он заставил себя говорить негромко и ровно.

— О чем это вы?

— Ровно об этом! Другие на вашем месте принялись бы шуметь, топать ногами и бахвалиться своей отвагой. Или угрюмо молчать. А вы просто стоите, улыбаетесь и спокойно интересуетесь, о чем это я.

— Значит, для вас мужчина это нечто вроде рычащего, бездумно убивающего зверя?

Но он и сам был таким. Он убил человека, думая только о том, чтобы защитить ее. И несмотря на все свои клятвы, снова и снова представлял ее в своих объятьях.

— Мужчина, — сказала она, — это тот, кто способен отдать жизнь за свою семью.

Вот. Теперь она пытается навязать обязательства, как только что навязала ненужный ему дублет. Но он уже взвалил их на себя, когда поклялся отомстить за нее, даже не понимая, что кроется за ее ненавистью.

— Вашей жизнью движет только одна цель? Увидеть убийцу вашего отца мертвым?

По ее лицу пробежала странная рябь. На секунду ему показалось, что она сейчас заплачет, как обычная женщина, но не успел он моргнуть, как она овладела собой.

— Кто отомстит за него, если не я?

Он ощутил укол вины за бездействие своего отца. Если бы Рыжий Джорди отомстил за нее сразу, его сыновьям не пришлось бы взваливать на себя эту ношу.

— Но что будет потом? Вы сделали возмездие смыслом своей жизни. Что будет, когда Сторвика не станет?

На ее лице отразилось замешательство, словно она никогда не задумывалась об этом.

— Я не знаю, — в конце концов призналась она.

Он импульсивно взял ее пальцы. Ее руки умели обращаться с мечом, перевязывать раны и шить, но сейчас, в колыбели его ладоней, казались маленькими и тонкими.

— Вам надо выйти замуж, — сказал он, гадая, что с нею станет, когда она добьется исполнения своей цели. Почему-то он подозревал, что это не принесет ей того счастья, на которое она уповала. — Найдите кого-нибудь, кто будет заботиться о вас и защищать.

Кого-нибудь другого, не Джонни Брансона.

При этой мысли внутри него закипел гнев. Так, по крайней мере, он назвал это чувство. Гнев за то, что она подвергала себя опасности, за то, что из-за ее упрямства он был вынужден убить человека.