— Да. В тот день случилось еще кое-что. — С каждым словом она теряла мужество, но продолжала неотрывно смотреть на него, словно хотела застать момент, когда он перестанет ее любить.

Его гнев моментально растаял. Он опустил руки. Быстро подошел к ней и привлек к себе, защищая и обольщая одновременно.

— Скажи мне, — настойчиво проговорил он. — Что именно?

В ее горле встал ком. Она открыла рот.

— Он…

Слова не шли с языка.

Она тряхнула головой.

Выпрямив руки, он отодвинул ее от себя, чтобы посмотреть ей в лицо, и по его взгляду она поняла, что можно не продолжать.

Что он догадался.

Взяв ее лицо в ладони, он заставил ее посмотреть себе в глаза.

— Скажи. Ты можешь мне доверять.

— Доверять тебе? — Вот они, слова, которые освободили ее.

Уперевшись локтями ему в грудь, она отвела его руки в стороны и шагнула к стене. Но оказалась в ловушке. Как было все это время. Всякий раз, когда она пыталась убежать, она упиралась в стену.

Но она уже доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. Более того, рядом с ним она начала доверять себе.

Она поддалась искушению быть рядом с ним. С человеком, который не знал и не догадывался о ее прошлом. Обманывала себя, веря, что так может продолжаться вечно. Ездила верхом с ним бок о бок. Строила грандиозные планы о мести и мечтала о том, что будет после.

И в ее мечтах был Джонни Брансон, потому что она надеялась, верила, молилась о том, что однажды сможет стать близка с ним по-настоящему, как ни с кем иным.

Что однажды она перестанет быть одинока.

Глупые мечты. Она ведь знала, что после той ночи никогда не сможет жить как обычная женщина. Что ж, она обманывала себя достаточно долго. Пора вырвать из груди сердце. Отбросить надежды. И признаться ему, пусть даже он начнет ее сторониться и уедет.

Она не могла заставить себя смотреть на него. Отвернулась и подошла к окну.

— Каждую ночь я молю бога, — заговорила она, глядя на запад, где по долинам гулял Вилли Сторвик, — чтобы он ниспослал на его голову огонь, пламя, наводнение, мор, любую напасть, лишь бы он умер в невыносимых муках.

Она глубоко вздохнула и, не удержавшись, в последний раз посмотрела в его исполненное любви лицо.

— И я должна убить его, — сказала она, — потому что он меня изнасиловал.

Его пронзила ярость. Раскаленная добела ненависть. А затем — черная, ледяная решимость.

Осторожный вельможа, слуга короля, который ратовал за закон и порядок — все эти стороны его натуры перестали существовать. На их место заступил Брансон, готовый убивать врага за его преступления.

Не ради семьи. Ради нее.

Вилли Сторвик умрет.

Он давно должен был догадаться, он был обязан распознать правду. Раньше в его желании привлечь Вилли к суду не было ничего личного. Он просто хотел убрать Кейт с дороги и избавить брата от трудного выбора. Было неважно, приговорят Вилли к смерти или нет. Это была обычная сделка. Средство для достижения цели.

Но теперь никто и ничто не помешает ему убить этого человека.

Даже король.

— Я скажу остальным. Мы выедем сегодня, немедленно. Мы найдем его, и плевать, где он прячется. Он не доживет до рассвета.

Вместо благодарности ее глаза наполнились ужасом.

— Нет. Не надо! Не говори никому.

Он замер на полпути к двери.

— Почему? Мы отомстим за тебя. Ты не должна нести этот груз в одиночку.

Она схватила его за руку с силой, которая напомнила о том, что она может держать меч.

— Нет. Прошу тебя. Никто не должен об этом знать. Не говори им. — Перед ним предстала новая Кейт. Уже не суровая и несгибаемая, и не та, что немела от страха. Эта Кейт была охвачена отчаянием, она умоляла его. — Я бы никогда не открылась тебе, не будь я уверена, что ты сохранишь мою тайну.

Он погладил ее по волосам, невольно проникаясь ее истинно женским волнением.

— Не беспокойся. Я буду осторожен.

Она чуть ли не отшвырнула его от себя.

— Да не о твоей шкуре я беспокоюсь! — Она закусила губу, и он не понял, насколько искренне она говорила.

— Тогда о чем? — Все его мышцы, все нервы были напряжены до предела. Он не мог думать ни о чем другом, кроме расправы над Вилли.

— Как ты не понимаешь? Если они узнают, что он… что меня… — Она закрыла глаза, не в силах опять выговорить это слово, потом уставилась на огонь в очаге. — Да они даже не поверят мне.

Куда делась прежняя Кейт, которая была готова выйти против целой армии?

— Почему?

Их глаза встретились. Наконец-то он узрел ее без брони. Настоящую, ранимую Кейт.

Она попробовала объяснить:

— Они не поверят в то, что он сделал. Здесь так не принято.

Она была права. На границе женщину могли оставить вдовой, но не смели тронуть и пальцем. Вот почему он так долго не замечал очевидного.

— Но кто-то же…

— Скажи, — перебила она, — что будет, если его обвинят в насилии?

— Его повесят. — Слишком легкая смерть.

— На основании одних моих слов? У меня нет свидетелей. Нет ран, которые можно было бы показать судьям. Когда я спустилась с холмов, мои синяки прошли.

Кто посмеет усомниться в его Кейт?

— Но…

— Допустим, я обвиню его. Что будет дальше? Возможно, после того, как меня осмотрят, допросят и заставят почувствовать себя так, будто я сама соблазнила его, чтобы отвлечь от скота, возможно тогда его заклеймят и отправят в изгнание. Или же, на радость людям и господу богу, заставят жениться на мне, чтобы искупить грех. А потом — ведь браки через границу запрещены — нас вздернут за нарушение закона, и будем мы бок о бок болтаться на дереве. Ты этого хочешь?

Он раскрыл рот, но не сразу нашелся с ответом.

— Ничего этого не будет. Я не допущу ничего подобного. — Простая констатация факта. Как и все те идеи, что он привез домой. Правосудие. Закон. Подчинение долгу. Но на границе с правосудием было сложно. Простым и понятным было только одно — верность семье.

— Когда они обо всем узнают, то перестанут обращаться со мной… как раньше.

— Когда они обо всем узнают, они отомстят за тебя. — Опять вспышка гнева. Но уже на себя — за то, что не разглядел, не понял этого сразу. — С этого момента мы будем защищать тебя как должно.

Мы. Словно он тоже был Брансоном.

Кейт покачала головой. Она немного успокоилась, будто смирившись с тем фактом, что отныне не она одна знает правду.

— Скажи, что ты думал о женщинах, которых делил с королем?

Он пожал плечами, не понимая вопроса.

— Что они непостоянные, ветреные. — Не стоящие потраченного на них времени.

— Разве отец мог бы назвать так свою дочь? Или брат сестру?

Проблеск света прорезал красную дымку ненависти, которая затуманила его мозг.

— Ты думаешь, что они подумают…

— Я знаю, что они подумают.

Она привыкла держать весь мир на расстоянии, и теперь он понял, почему она так долго не подпускала его к себе.

— Значит, поэтому… — Он чувствовал себя полным болваном. — Поэтому ты не хотела, чтобы тебя трогали, целовали и… — Его прикосновения, наверное, были для нее пыткой. — Я обязан был догадаться.

Она покачала головой.

— Я не хотела, чтобы ты знал.

И тут ее спокойствие разлетелось вдребезги. Отвернувшись, она вся съежилась, плечи ее затряслись, ладони зажали рот, удерживая рвущуюся изнутри боль. Боже, как она справлялась со всем этим одна?

Он взял ее на руки, сел на кровать, укачивая, словно ребенка. И наконец сквозь слезы она издала крик, похожий на стон смертельно раненого животного. Но даже теперь постаралась заглушить его, чтобы никто снаружи ее не услышал.

Всхлипывая, она закусила губу и спрятала лицо на его плече. А он держал ее на коленях, давая выплакать все свои слезы.

— Но ты все равно мне рассказала, — много позже прошептал он.

Она подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.

— Ты другой.

— Ах, Кейт… — Он прижал ее к себе и бережно обнял, словно кольцо его рук могло защитить их обоих. — Едва я решил стать настоящим приграничным малым, как ты говоришь, что я другой. — Одержимый жаждой крови, он хотел только одного — возмездия.