Женщина в его объятьях нуждалась в исцелении, но этим он займется позже. Когда отомстит.

Он держал ее, сдерживая желание осыпать ее поцелуями, и в конце концов она расслабилась, доверяясь ему, и уснула. А он смотрел, как над холмами поднимается растущая луна.

Неизбывной оставалась только земля. Все остальное было подвержено переменам.

Но его отношение к Кейт не изменилось. Напротив, в нем стало больше любви, больше нежности. Окрепло желание оберегать ее. Он не стал воспринимать ее иначе, более того, теперь он понимал, что сделало его Кейт такой яростной и отважной.

Он прижимал ее к себе и, пока ждал рассвета, понял, что не знает человека, вселившегося под кожу Джонни Брансона.

При дворе он жил среди бесконечных интриг и ненадежных людей. Ко всему в жизни — к поручениям, женщинам, обещаниям — он относился несерьезно, избегая привязанностей, сторонясь всего, что могло причинить боль утраты, ведь в любой день все в его жизни могло измениться.

Но у человека, который держал в объятьях Кейт Гилнок, не было ни малейшего желания отдавать Вилли Сторвика смотрителям. Его не интересовали ни придворные должности, ни богатая жена, ни мир на границе.

Он видел перед собой только одну цель. Убить Вилли-со-шрамом. И если его повесят за это, что ж, значит он умрет счастливым человеком.

Этот человек был незнаком Джону, но он прочно обосновался в его теле и не собирался никуда уходить.

Этот человек был Брансоном.

Невозможно представить, что мужские объятия могут быть такими надежными.

Невозможно представить, что он обо всем узнал. И не отверг ее.

Не переменится ли его отношение, когда он все взвесит?

Кейт открыла глаза. Ощутила, как ее ресницы затрепетали на его коже, вдохнула его запах. Мягкие волоски на его груди щекотали губы, и она испустила вздох, мысленно поблагодарив Бесси за то, что та устроилась на ночлег в другом месте и оставила их наедине.

Медленно она подняла голову и увидела нового Джонни Брансона.

Он закалился, в нем проявился характер. Когда он приехал много недель назад, он был решительным, даже дерзким, но в то же время беспечным и легкомысленным, и смотрел на мир так, словно в нем не существовало ничего по-настоящему страшного.

Теперь его губы, на которых так часто играла улыбка, сложились в резкую и прямую линию, будто утратив дар целовать.

Она потянулась к нему, очертила пальцем контур его губ, но он отвел ее руку в сторону.

— Ах, Джонни. Неужто из-за меня ты навсегда разучился улыбаться?

Он сразу одарил ее улыбкой.

— Я хочу, чтобы и ты улыбалась. Или мне подождать, пока Вилли-со-шрамом умрет?

Она покачала головой. Имя заклятого врага пролетело мимо ее сознания, словно подхваченное ветром перо. В ее реальности сейчас существовал только один мужчина. Тот, что был рядом. Его лицо, на которое она так любила смотреть. Ласки, по которым она томилась. Вера в то, что она сможет доверять кому-то еще, помимо себя. И научится доверять себе, когда он рядом.

— Не настолько долго, Джонни.

И она улыбнулась. И потянулась к нему губами.

Она и раньше целовала его. Но на этот раз все было иначе. Теперь у нее не было от него секретов.

Она растворялась в нем. Тело вышло из-под контроля, отвечая ему, желая его. Теперь, когда он узнал ее тайну, она стремилась соединиться с ним, чтобы смыть с себя скверну того, другого соития, принять крещение и очиститься от греха.

Только теперь, поделившись с ним, она осознала, какое бремя носила в себе. И оно упало с ее плеч, точно камень с плеском ушел под воду.

Их губы были одинаково жадными. Она вжималась в него изо всех сил, словно последним барьером, разделявшим их, была ее плоть. Они должны стать единым целым, тогда она больше не будет одна…

В ней снова завибрировал страх.

Течение не унесло камень. Он всплыл на поверхность и теперь покачивался на воде, распространяя вокруг себя яд.

Ничего не прошло. И не пройдет, пока жив Вилли.

Он прервал поцелуй.

— Не будем. Все равно это не приносит тебе радости.

Она тряхнула головой, ненавидя Вилли, ненавидя себя за то, что была готова отвергнуть его снова, как бы ни рвались к нему ее руки и губы.

— Но я хочу. Ради тебя.

Он улыбнулся с легким налетом грусти.

— Ах, Кейти, без тебя и мне все это не в радость. А ты не научишься радоваться, пока не перестанешь думать о нем.

Когда Вилли не станет, вдруг даже тогда ничего не изменится?

— До тебя мне больше не о ком было думать, — с комом в горле проговорила она.

Боль исказила лицо Джона, когда он, наконец, столкнулся с врагом вплотную. Сперва он подумал, что все будет просто. Он выпустит свою ярость на волю и совершит возмездие. Выследит его и убьет. И Кейт станет свободна.

Теперь он осознал, что с его смертью ничего не закончится. Память о Вилли-со-шрамом слишком прочно засела внутри нее, злобным духом восставая из глубин ее подсознания.

Его призрак может остаться там навсегда.

Он убьет Сторвика. И за то, что он украл у нее способность получать от соития радость, его смерть будет очень, очень мучительной.

Однажды утром у ворот появился Томас Карвел.

Джон порывался не впускать его, но Роб, к его удивлению, распорядился иначе и проводил смотрителя в тесное помещение, примыкавшее ко внутреннему двору, где обычно вел дела с посторонними.

Бесси принесла им эля, и Джон рассердился. Карвел не заслужил такого гостеприимства и, судя по выражению лица, сам понимал это.

Роб сел за стол. Карвелу не оставалось ничего другого, кроме как примоститься на неудобном табурете. Джон остался стоять. Плохо уже то, что он вынужден разделить с ним выпивку. Не хватало еще садиться рядом.

— Удивительно, что ты осмелился явиться сюда.

— Спасибо, что открыли ворота. От людей английского смотрителя я этого не дождался.

Роб тряхнул головой.

— Зряшная трата времени, твоя поездка к ним.

— Его управляющий сказал, что он в отъезде, — сказал Карвел. — Якобы уехал на День перемирия. Где так и не появился. Потом он заверил меня, что находится «в полном неведении» относительно побега Сторвика, но я в этом искренне сомневаюсь. — Он отпил эля. — Так что… где находится англичанин, мне неизвестно.

— Зато нам известно, где находится Сторвик, — расхаживая взад-вперед, сказал Джон. Дым от жаровни, скапливаясь под потолком, медленно уползал в трубу. — Он возвел себе башню на спорных территориях. Назвал ее Нора.

— Скорее Дыра, — буркнул Роб.

Карвел изогнул бровь. Оказывается, Роб их слушает.

— Все, что стоит на этих землях, после заката становится общим.

Джон посмотрел на Роба, потом перевел взгляд на Карвела.

— Говорят, что строиться ему разрешил английский смотритель.

— Не в его власти выдавать подобные разрешения.

— Ты утверждал, что он достоин доверия не меньше тебя самого.

— Выходит, я лгал.

Джон всмотрелся в его непроницаемое лицо. Как определить, можно ли вообще ему доверять? Пусть Карвела выбрал король, но заглядывал ли король этому человеку в глаза?

— Я не верю ни одному из вас…

— Джон, — перебил его Роб. — Он все же смотритель. Выслушай его.

— Ты спятил? — взорвался он. Ты знаешь, что Сторвик сотворил с Кейт? — После того, как он нас предал?

— Я не предавал вас, — сказал Карвел. — Клянусь.

Джон с отвращением отвернулся.

Позади него заговорил Роб, резко и твердо:

— Докажи.

Карвел опустил кружку на стол и встал, тем самым завладевая контролем над переговорами.

— Закон можно заставить поработать на нас.

Джон уставился на него. Как правильно оценить этого человека? Будучи немногим старше Роба, он прятал эмоции за учтивыми манерами и ничем не выдавал своих истинных мыслей.

— Вилли и его банде плевать на законы. Они собрали их в кучу и смешали с дерьмом.