— Для этого вполне достаточно письма, миледи, — вежливо улыбнулся жених. — Если же вы сами захотите убедиться, что вашей дочери по нраву жизнь со мной, я буду рад приветить вас в Аллемаде. Настоятельно прошу вас уступить.

На сем обсуждение невестиного эскорта закончилось. Вторым неприятным сюрпризом оказалось то, что лорд Освальд настаивал, чтобы свадьба была через три дня, а отъезд в Аллемаду пришелся бы на четвертый. Леди Дерборгиль ужасалась такой поспешности, но жених остался непреклонен.

— Я забочусь о безопасности вашей дочери, к тому же, задержался дольше, чем рассчитывал. А вы же знаете, дорогая леди, что хороший хозяин никогда не оставляет свой дом надолго.

В конце концов, вдовствующая графиня согласилась, а мнения Бранвен никто не спрашивал. Впрочем, даже если бы лорд Освальд и соизволил поинтересоваться у невесты, что ей больше по нраву, она ответила бы, что ей по нраву решение будущего мужа.

Эфриэл прислушивался к разговору с интересом, а по окончании презрительно сказал:

— Он еще не накинул на тебя ярмо, а уже понукает. На твоем месте я бы не стерпел.

«В отличие от тебя, я — существо воспитанное и знающее свое место, — мысленно ответила ему Бранвен. — Покорная жена — мужу госпожа, а строптивая — во всю силу сама роет себе могилу».

Вслух же она сказала:

— Я рада подчиниться вашей воле, милорд. Вы решили все разумно и заботясь обо мне. Благодарю вас за это.

— Еще и в ножки ему поклонись, — посоветовал Эфриэл.

Весь вечер после пира сид только и делал, что злословил лорда Освальда, высмеивая его внешность, манеры, речи и свиту. Бранвен гневалась и сначала пыталась защитить жениха, но потом махнула рукой, отвернулась к стене и уснула или сделала вид, что спит. Но если она не понимала, почему сид с таким упорством выказывает неприязнь к лорду Освальду, сам Эфриэл все понял и злился из-за этого еще больше. Глупо, но он ревновал эту смертную дурочку к ее смертному жениху. Стоило представить, как она ляжет в постель к напыщенному гусаку, все в нем переворачивалось. И — зачем себя обманывать? — он завидовал. Завидовал, что недостойный человечишко получит без труда то, чего он тщетно добивался уже месяц. Никогда раньше девственность не прельщала его. Наоборот, он предпочитал женщин опытных и искушенных в любви. Такие не будут пищать от страха, лежать бревном или плакать по утраченной чести, когда все сделано. Подобные слезы он считал лицемерными. Хотела бы сохранить, не отдала бы так легко. А леди Бранвен… Как она оберегала себя для своего жениха. Такая верность в женщине уже сама по себе заслуживает уважения. А выпить из сосуда, который столь ревностно охраняется, и из которого никто еще не пил…

В конце концов, красноречие Эфриэла иссякло, но уснуть он не смог. Ворочался с боку на бок, ворча, что подстилка комковата, что от очага дымно, но причина была в другом. Он размышлял об этом и диву давался — чтобы он, Эфриэл из Финнеаса потерял сон из-за обыкновенной человеческой девы? Впрочем, едва ли она обыкновенная. Смогла же призвать его в этот мир? Кто знает, может ей известны не только призывающие заговоры, но и любовные, и он, Эфриэл, стал жертвой этих заговоров.

Три последующих дня прошли в чудовищной суматохе, и замок стал похож на пирог с маком — столько людей понабилось сюда. Бранвен сбилась с ног, принимая гостей, бегая к швеям на примерки платья и наблюдая за сборами в дорогу. Вечера она проводила подле жениха, поддерживая учтивые беседы и музицируя. Эфриэл ненавидел вечерние посиделки, о чем рассказывал Бранвен часто и в очень ярких, постоянно новых выражениях. Накануне свадьбы он совсем разошелся, и Бранвен, сославшись на усталость, сбежала к себе.

— По мне, так лучше бы жених уступил невесте и взял Алейну, — ворчала Матильда, последний раз укладывая Бранвен спать в ее девичьей спальне. — Маленькая девчонка каравана не обременит. А отправить вас одну с этими южанами-горлопанами…

— Он сказал, что теперь у меня начинается новая жизнь, — вступилась Бранвен за жениха. — И что все старое я должна оставить в Роренброке.

— Меня ты точно не оставишь, — заметил Эфриэл, который наблюдал за приготовлениями ко сну.

Бранвен уже привыкла к его присутствию и даже перестала краснеть, когда Тильда переодевала ее в ночную рубашку. К тому же сегодня девушка думала совсем о другом и была охвачена мечтами, надеждой и нетерпением. Завтра состоится ее свадьба, а потом она отправится на юг, где станет хозяйкой огромного замка. Она так радовалась этим переменам, что постоянно напевала, и не сразу заметила, какое угрюмое лицо у Эфриэла.

— Все, нянюшка, иди отдыхать, — поторопила она Матильду. — Я еще немного посижу над вишиванием и лягу сама.

Закрыв за старушкой двери на засов, Бранвен повернулась к сиду.

— У тебя лицо, словно завтра похороны, — заявила она. — А это — моя свадьба. Изволь не портить мне настроения.

— Как прикажете, ваша светлость, — ответил он, саркастически.

— Ты как будто недоволен…

— Я просто счастлив, — сказал он саркастически.

— Почему ты злишься?

На сей раз он посмотрел на нее почти с ненавистью:

— С чего бы мне злиться на тебя, маленькая глупая гусыня? Просто я хочу спать. А ты мешаешь мне восторженным воем. Сделай одолжение — радуйся молча.

Но заснуть он так и не смог. Говорят, что сидам неведомы сердечные страдания, но сегодня он готов был поверить, что это всего лишь лживая легенда — в груди давило, словно ребра превратились в железные обручи.

Бранвен так и не поняла, что могло обидеть Эфриэла, но расспрашивать не стала. Невесте положено сиять, а сиять не получится, если не выспишься. Поэтому она легла в постель с чувством выполнения долга и не позволила никаким страстям беспокоить душу. Яркое пламя приняло ее мысленную жертву и послало скорый сон без сновидений.

И этот день наступил. Бранвен показалось, что она только смежила веки, а ее уже тормошили в четыре руки.

Тигриша и Киарана во главе молоденьких дочерей соседских джентри уже хозяйничали в спальне невесты. Веселые голоса звучали все громче, и Бранвен села в постели, протирая глаза.

— Что за шум? Еще птицы спят, — пробормотала она зевая.

— Птицы спят, а невеста спать не должна! — заливалась соловьем Тигриша, прихлопывая ладонями и стуча каблуками в ритме джиги. — Будь я невестой, не сомкнула бы глаз до утра, а моя сестричка спит-поспит!

Девушки засуетились вокруг Бранвен, и слуги внесли ванну с горячей водой, в которую щедрой рукой насыпали сухих душистых цветов. Аромат лета наполнил комнату и спать совсем расхотелось. Девицы стащили с Бранвен ночную рубашку и разорвали ее в клочья. Считалось, что рубашка невесты приносит счастье и быстрое замужество, поэтому каждая забрала себе по лоскутку, мечтая, чтобы ее свадьба была такой же богатой, как и свадьба леди Бранвен.

Принимая ванну, невеста перебрасывалась шутками с подругами и совсем забыла об Эфриэле. Он сидел в углу, и было ему не весело. Он смотрел на Бранвен так пристально, что и каменная стена бы почувствовала, но Бранвен и глазами в его сторону не повела, и это еще раз напомнило сиду, что для нее он — привидение, фантом, сказка. И если она была к нему добра или млела в его объятиях — это ничего не значит. Ее настоящее — вот оно. Смеющиеся подруги, жених у алтаря. Если бы можно было, Эфриэл исчез прямо сейчас. Но эта пигалица держала его при себе, как собачонку на поводке. Оставалось лишь скрипеть зубами и наблюдать.

После купания, когда убрали ванну и подтерли пролитую воду, пол застелили полотном и внесли — держа в восемь рук в перчатках, чтобы не запачкать — венчальное платье. Девицы испустили такой вопль восторга, что испугали бы и дракона, вздумай тому восстать из мертвых и пролететь над Роренброком. Бранвен стояла перед зеркалом в короткой распашонке, шелковых пышных штанишках, обшитых кружевом, в тончайших чулках с золотой нитью и в подвязках, украшенных сапфирами и жемчугом. На невесту надели белоснежную рубашку с пышными рукавами, завязали тесьму на запястьях, и осторожно, поддерживая крючьями, опустили платье. Венчальный наряд был чудом портновского искусства — нежно-голубая ткань уложена каскадами и походила на волны, омывающие белую шейку невесты и белый шелк рубашки. Тонкую талию перетянули кушаком синего цвета, один конец перебросили через плечо, закрепив брошкой, а другой оставили свободно спадать. Невесте полагалась самая простая прическа, поэтому волосы оставили распущенными, завив концы на раскаленный прут, и надели топазовую диадему, закрепив дюжиной шпилек. Камни, оправленные в серебро, были похожи на синие льдинки и особенно подходили к нежному облику невесты. На шею ей надели жемчужное ожерелье в три ряда — невиданная роскошь! Центральные жемчужины были величиной с голубиное яйцо и отливали розовым.