— Пошли, пошли, — Эфриэл за кушак потащил Бранвен прочь. На сей раз она не упиралась, не сопротивлялась и покорно позволила себя увести. Поодаль крутились служанки во главе с Адончией, и та не сдерживала злорадства — так и сияла. Эфриэл не сомневался, что стоит им с Бранвен уйти, девица тут же нырнет под занавес милордова шатра.

— Говорил же — ничего хорошего не выйдет! Глупышка, только себе навредила, — Эфриэл затолкал Бранвен в шатер, пряча от любопытных рыцарей и челядинцев, и усадил девушку на складной стульчик. — Приди в себя. Это не сказки и не рыцарские баллады, это жизнь.

Он был сердит на нее. Получила по холеной мордочке, сама виновата! Вела бы себя умнее, и мордочка бы не пострадала. Намочив в кувшине первую попавшуюся тряпку, он протянул ее Бранвен:

— Приложи, будет не так больно, и следа не останется.

Но девушка продолжала сидеть, держась за щеку и глядя невидящими глазами куда-то поверх головы сида.

— Эй! — Эфриэл легонько потряс ее за плечо.

Взгляд Бранвен стал осмысленным, брови жалобно изломились, губы задрожали, и слезы хлынули дождевым потоком:

— Он ударил меня! Мой муж ударил меня!

— Еще мало! — грубовато заметил сид, заставляя ее открыть щеку и прикладывая к месту удара холодную примочку. — Я бы тебя убил, если бы ты помещала мне с бабой.

— Лучше бы убил… лучше бы я умерла… — она забилась в рыданиях, уронив тряпку, вскочила и кинулась куда-то бежать.

Эфриэл поймал ее и прижал лбом к своей груди, укачивая, как младенца.

— Тише, тише. Подумаешь — пощечина. Я от тебя получил целых три, и ничего — жив-здоров. Э-э, не знаешь ты, как благородные господа лупят жен!

Она воззрилась на него с таким ужасом, что он поторопился исправиться:

— Не все, конечно. Твой муж не станет тебя бить.

— Но он уже ударил меня… — с упреком ответила Бранвен, как будто это Эфриэл был виноват.

Ночью Эфриэл то и дело просыпался, потому что Бранвен ворочалась и тяжело вздыхала, но стоило ему пошевелиться — таилась, как мышка. Проснувшись в очередной раз, Эфриэл с раздражением подумал, что больно уж она нежна, эта леди Рори. Ей слегка поддали, и она уже готова умереть. Ему вдруг вспомнились события очень, очень давние. Такие давние, что сейчас виделись смутно, как сквозь пелену тумана. Старшие братья — законные сыновья, сиды чистой крови, как они себя величали — в потешном поединке отлупили его до потери сознания, сломав одну руку и пальцы на другой. Чтобы знал свое место, сказали они тогда, и не мечтал прыгнуть выше головы. Сколько ему было? Девятнадцать или двадцать. Странно, что первые сто лет жизни помнятся по годам — вот здесь было десять, здесь двадцать, а тут шестьдесят четыре, в потом все мерится на сотни. Папаша, наверное, считает тысячами. Левая рука заныла возле локтя, хотя Эфриэл знал, что никакой телесной боли нет в помине — она у него в голове. Несколько переломов и синяков, пара шишек — это ничто для истинного сида. Неделя в постели — и снова готов есть-пить и наслаждаться. Но его раны не затянулись и за две недели, а сам он стремительно слабел и уже перестал есть. Папаша тогда сказал, что такие слабаки и рождаются от дурной крови, и перестал даже интересоваться — жив или уже умер его сын от проклятого племени. И тогда появилась Айрмед. Пришла не тайком, а заявилась прямо к княжескому трону. Братья сначала подняли ее на смех, но папаша разрешил лечить — в конце концов, своей серебряной рукой он был обязан и Айрмед, ведь это она помогала Мидаху, когда тот врачевал однорукого калеку, изгнанного и всеми покинутого.

Айрмед не умела лечить раны и сшивать печень. В этом ей было далеко не только до Мидаха, но и до отца — Мор Кехта, главного лекаря среди сидов. Зато она знала травы, как никто другой, и сразу догадалась, что его болезнь была не от переломов, а от израненного сердца. Она зажигала курильницы с ароматной смолой, поила Эфриэла травяными настоями с медом и молоком, и развлекала разговорами. Поначалу он дичился ее, но потом оттаял, стал отвечать на вопросы, смеяться и вскоре пошел на поправку.

Вскоре после того, как он встал на ноги, Айрмед покинула город Финнеас, но каждую новую встречу с ней Эфриэл ждал с нетерпением и радостью. Он понял свою любовь просто и однажды попросил врачевательницу утишить его страсть. Когда все закончилось, он не почувствовал удовлетворения, а ощутил себя замаранным. Наверное, то же чувствовала и Айрмед, потому что после того случая не обижалась, что он перестал искать ее постели, а вела себя так, ровно ничего и не произошло. Эфриэл не смог не оценить подобной доброты, и любил ее все больше и больше, не желая. Сначала это пугало — разве можно любить женщину и не хотеть ее? Но со временем пришло спокойствие и понимание. Можно любить, не желая, и эта любовь будет самой долгой и крепкой.

Она много рассказывала ему, Айрмед-травозная. Что бывают болезни, которые возникают от сердечного потрясения. И это самые опасные болезни, потому что лечить сердце, на котором нет ран — дело трудное, почти невозможное. Вдруг то же самое случилось и с Бранвен? Умеют ли в этом мире лечить невидимые раны сердца?

Сид лежал без сна, прислушиваясь к дыханию Бранвен. Девушка задремала только под утро, и Эфриэл боялся шевельнутся, чтобы не потревожить ее. Нога совсем затекла, но он пролежал не двигаясь до самого рассвета, пока снаружи не послышались звуки просыпающегося лагеря, не начали всхрапывать кони и не зазвенела сбруя.

В этот день лорд Освальд не подошел к жене для объяснений. Бранвен следила за ним больными глазами. Она как обычно подошла с полотенцем и хотела заговорить, но муж принял полотенце из ее рук, скупо поблагодарил и отговорился делами. Не последовало объяснений и на второй день, и на третий.

Теперь дорога в Аллемаду превратилась в сущее мучение. Бранвен молчала, глядя в окно, и думала о чем-то своем. Эфриэл пробовал дразнить ее, но девушка на насмешки не отвечала, и забава сама собой провалилась. Большую часть суток он спал, просыпаясь, когда карета подскакивала на ухабах.

В одно из таких пробуждений, он проснулся и сразу почувствовал, что тишина в карете неестественная. Он замер, напрягая слух, и вскоре услышал короткий судорожный вдох. Высокомерная леди плакала. Вот что это означало. В груди все сжалось от странного щемящего чувства. Один раз он уже видел, как она плакала и не смог вынести ее слез. Но теперь она плакала по-другому, тайком, таясь даже от него.

Приподнявшись на локте, Эфриэл посмотрел на Бранвен с беспокойством. Она ничком лежала на сиденье, укрывшись подушками, и старалась потише шмыгать носом.

— Что случилось, девочка? — спросил он, обеспокоенно.

Она затаилась, притворившись, что спит.

— Неужели ты хочешь обмануть меня? — спросил сид, усевшись рядом и осторожно потянув ее за рукав. — Ну-ка, выкладывай, почему у нас глаза на мокром месте?

Бранвен долго сопротивлялась, прежде чем показала нареванное лицо, распухшее, с красными веками.

— Испортила такую красоту, — мягко пожурил ее Эфриэл. — И как пить дать — из-за какой-нибудь ерунды.

Бранвен бросилась ему на шею, и правда вылилась наружу с потоком слез.

— Ты был прав, я — глупая, никчемная уродина, — бормотала девушка, заливая слезами его грудь, — мой муж не хочет меня… Все эти разговоры о том, чтобы получше друг друга узнать — это только отговорки. На самом деле он и не старается узнать меня, я просто… племенная кобыла, которую он купил и поставил в конюшню до лучших времен.

— Эй, что за слова, маленькая леди?! А как же твое воспитание?

— Но это правда, — она снова разразилась слезами. — За что мне все это? Чем я ему не понравилась? Я старалась быть доброй женой… старалась! Яркое пламя видит мои старания! Но почему-то он предпочитает ее, эту вульгарную девку! Меня не замечает, меня как будто нет!

— Если хочешь, чтобы мужчины обращали на тебя внимание и восхищались тобой — никогда не занимайся самоуничижением, — сказал Эфриэл. — Нет никого противнее женщины, которая не ценит себя.