— Но это так опасно, — сказала Бранвен, содрогнувшись.

— Да, опасно. Но и в опасности есть своя прелесть. Зато победитель чувствует себя равным богам. Наверное, и вы сейчас представляете себя богиней любви и красоты?

— Не понимаю вас, милорд…

Эфриэл только вздохнул:

— Что тут понимать, наивная крошка? Ты победила. Сейчас Гусак Великолепный признается тебе в любви, поклянется в вечной верности и сложит к твоим ногам рога… то есть, перья, клюв и яйца.

— Гусаки не несут яиц, — машинально ответила Бранвен.

— Что вы сказали? — переспросил лорд Освальд.

— О! Простите, милорд… задумалась о своем, — смутилась Бранвен.

— Несут, детка, еще как несут, — сказал Эфриэл. — И носят. Я удаляюсь, чтобы не мешать воссоединению семьи.

Он и в самом деле удалился — на десять шагов. Подошел к мозаичной картине и принялся разглядывать быка и танцоров, как будто ничто больше его не интересовало. На самом деле, он разглядывал отражение пары, стоявшей за его спиной. В стеклянных камешках отражались тысячи Бранвен и Освальдов, взявшихся за руки. Усилием воли, Эфриэл заставил себя не подглядывать. Ведь Бранвен столько раз стыдила его за бесстыдное подглядывание.

— А я не верил этой красивой легенде… До недавнего времени. Но теперь точно знаю — все правда, — говорил лорд Освальд тихо и страстно.

— И опять не понимаю, — Бранвен мягко высвободила руку из пальцев супруга и принялась обмахиваться веером так, словно хотела взлететь.

— Я вам объясню. Вы укротили меня, как древнего быка, и я у ваших ног.

«Это он-то — укрощенный бык? — желчно подумал Эфриэл. — Гусак, мнящий себя быком — что может быть смешнее?»

Но слова герцога пустили корни в его сердце. Дева, укротившая быка… Да, она такая, эта Бранвен Роренброк. Сид досадливо поморщился, вспомнив, что никакая она не Роренброк. Она — Аллемада. Дурацкая фамилия. На редкость дурацкая. От нечего делать, он ковырял ногтем бычий глаз на мозаичной картине и изо всех сил прислушивался к шепоту за спиной.

Шорох одежд и слабый всхлип Бранвен подсказали ему, что милорд перешел в наступление и полез обниматься.

— Вы так нежны и обольстительны, я все время забываю, что вы — моя жена и принадлежите мне по праву. Раньше я считал вас обыкновенной девицей — чопорной, холодной и благовоспитанной до оскомины, но вы — другая. Простите мою откровенность, я знал многих женщин, но ни одна не зажгла моего сердца. И вот появились вы…

— Поосторожней в выражениях, милорд, — застенчиво произнесла Бранвен, тоже переходя на шепот. — А как же Адончия? Она так красива и так любит вашу милость…

— Адончия забыта! — герцог нетерпеливо схватил Бранвен за руку, покрывая ее пальцы поцелуями. — Отныне — только вы. Никто, кроме вас.

— Назначь ему свидание сегодня ночью, — сказал Эфриэл резко. — Теперь он твой с потрохами.

— Я приду к вам сегодня, моя прекрасная жена. Путь до Аллемады и так дался чрезвычайно тяжело. Надеюсь, вы не будете жестоки и не оттолкнете меня.

— Но дорога была вам по душе, милорд, — возразила Бранвен.

— Я был слеп.

— А сейчас прозрели?

— Несомненно.

— Вы заставили меня страдать…

— Я обязательно искуплю свою вину. Назначьте мне любое наказание, но будьте милосердны.

— Скажи, чтобы пришел к тебе ночью — и делу конец, — проворчал Эфриэл. — Хватит изводить почтенного господина. Надоело это слушать.

— Прошу простить меня, но я вынуждена… — Бранвен не успела договорить, потому что в галерею вошла пейнета Кайя — как всегда спокойная и решительная.

— Зачем вы здесь? — вскипел лорд Освальд. — Я же сказал, чтобы гас с герцогиней никто не беспокоил!

Но пейнету Кайю было не так легко смутить. Она сразу заметила умоляющий взгляд Бранвен, и суровый тон герцога ее не испугал.

— К вам прибыли гонцы от гринголо Пиченто, — заявила она. — Там произошла потрава полей, и гринголо Пиченто обвинил в этом людей гринголо Илдефонсо. Срочно нужно ваше вмешательство, если не хотите, чтобы эти двое поубивали друг друга.

— Скажи, чтобы отправили кого-нибудь из городских судей, — приказал лорд Освальд.

— Думаете, благородные гринголо послушают какого-то судью? _ обвиняющее сказала пейнета Кайя. — Здесь нужен королевский выездной суд, так что не говорите глупостей.

Лорд Освальд смешался и посмотрел на Бранвен.

— Но моя жена… — начал он.

— А о госпоже герцогине я позабочусь, — заверила его экономесса. — Пойдемте, моя дорогая. Вы устали, вам надо выпить мятного чаю и отдохнуть.

Она взяла Бранвен под руку и увела из галереи, оставив герцога тоскливо вздыхать. Разумеется, Эфриэлу пришлось отправиться следом за женщинами.

— Я что-то плохо понял, — сказал он, не обращая внимания не воркотню экономессы, — сдается мне, ты хотела отказать мужу? В наши планы это не входило.

Ему сразу не понравилось выражение лица Бранвен — взгляд устремлен в одну точку, губы упрямо сжаты. Он уже знал, что это означает, и забеспокоился не на шутку. И дело тут было не столько в том, что маленькая леди снова обманула его, помахав леденцом перед носом, а подсунув козью ягоду. Дело было в том, что он очень даже обрадовался подобному повороту — вроде как нашел предлог остаться.

Громкий плач раздался из внутреннего двора, когда они проходили по портику. Бранвен замедлила шаг:

— Кто это кричит?

— Адончию отправляют в деревню, — спокойно сказала пейнета Кайя. — Пойдемте, ваше сиятельство.

Но Бранвен уже спешила к воротам. Не выходя из портика, она остановилась, наблюдая такую картину: Адончия, заливаясь слезами, простоволосая и одетая очень просто — никаких драгоценностей, шелков и ярких юбок — брела к воротам, заламывая руки и причитая, словно на похоронах. Рядом с ней шел мальчишка лет двенадцати, он держал узел с вещами. Мальчишка был высок и строен, как все мужчины в Аллемаде, но светловолосый. Когда он оглянулся, бросая последний взгляд на башни Каса Люстросо, Бранвен увидела, что у него тонкие и благородные черты, так напоминавшие лорда Освальда. Глаза паренька были полны слез, но он решительно вытер их рукавом и отвернулся, поддерживая плачущую мать.

— Это… это… — забормотала она, указывая на мальчика.

— Это бастард герцога, — спокойно подтвердила ее догадку экономесса Леоакадия. — Но вам не стоит переживать из-за этого. Вельможи любят плодить бастардов. Мне следует просить у вас прощения, что я не удалила мальчишку раньше, и он попался вам на глаза. Но лорд Освальд выделял его.

— Вы не можете… — Бранвен все время оглядывалась на мать и сына, покидавших дворец, пока экономесса вела ее по портику, взяв под локоть твердой рукой.

— Им лучше уехать, госпожа герцогиня, — говорила экономесса. — Скоро у вас родятся законнорожденные дети, гринголо Освальдо будет заботиться о них.

— Но он — его сын! — воскликнула Бранвен. — Как вы можете разлучить сына с отцом?!

— Герцог сам предложил отправить Адано вместе с матерью.

— Лорд Освальд согласился изгнать сына?! — Бранвен не верила ушам. — Нет, этого просто не может быть!

Она вырвалась из рук пейнеты Кайи и помчалась со всех ног обратно в галерею.

— Ты опять лезешь не в свое дело! — возмутился Эфриэл, догоняя девушку. — Внебрачный сын — забота отца, не надо вмешиваться!

Но она не послушалась. Кто бы сомневался?

Когда герцогиня ворвалась в галерею, герцог еще был там. Он как раз поднял бархатный занавес на дальней стене и любовался скрытой там картиной. Появление жены застало его врасплох, и он не успел опустить драпировку.

— Миледи! Зачем вы здесь?

— Милорд, неужели вы распорядились прогнать не только Адончию, но и… сына? — Бранвен прижала руки к груди, стараясь отдышаться от быстрого бега.

— Да, распорядился, — нехотя ответил герцог. — Не понимаю, что вас так взволновало. Леоакадия, — обратился он к экономессе, которая вошла следом, — я же просил, чтобы их отправили быстро и незаметно. Не следовало так волновать мою супругу.

— Милорд, оставьте мальчика с матерью здесь, где они привыкли жить, — Бранвен смотрела умоляюще. — Разве сердце ваше не разрывается от жалости, глядя на них. Ведь он — ваша плоть и…