"Что ты будешь делать? Поехали обратно. Назавтра мне и лоб забрили! Прихожу домой некрутом! Ах, ваш-скобродие, как в то время сердце мое разрывалось!.. Верите ли?.. Н-но, думаю, все бог! Пошел к этим купцам, что помочь-то собирались мне дать, пошел к ним.

"Вот, говорю, господа купцы, каков я стал!.. — на солдатскую шинель указываю… — Неужто ж не будет у вас никакой защиты?" — "Будет, будет, говорят, Иванов: ищи охотника…" Стала жена рыскать — охотника искать. Я тем временем уж и на перекличку начал ходить и артикул солдатский справлял; приду, бывало, под вечер домой-то, верите ли, как сердце замрет: поглядишь кругом — бедность, а жил бы, не расстался!.. Ей-ей! Подходит время к походу, две недели сроку осталось, подходит время из дому уходить, а охотника нет как нет!.. Наконец того — подыскали! Дешевисть необыкновенная: три дня гулять и пятьдесят серебра при походе… Пошел к этим купцам знакомым, прихожу к одному, говорю: "Нашел охотника!.. Не будет ли от вашей милости, что пообещали?" — "Изволь!" говорит и подает красную… Я говорю: "Что ж это такое? Я, говорю, на одно гулянье сто-то серебром должен исхарчить, где ж, говорю, ваш-скобродие, еще-то добуду?.. Ведь не сегодня-завтра поход!" — "Толкнись, говорит, друг, к другим!.." Пошел я к другим: у одного "деньги не дома"; другой говорит: "я думал, говорит, месяца через два"; третий просит: "подожди!" Нет мне ниоткуда пособия!.. Были десять целковых: охотник пристает с гуляньем, истратил их до копеечки! Где-то, уж господь его знает, женин брат — дай ему господи много лет здравствовать и всякого ему от бога благополучия! — где-то раздобыл он сотенную; сейчас мы охотнику пятьдесят по уговору, и три дня с ним гуляли… И какая у нас с женой радость была в ту пору!.. Радовались мы так-то, однако же подходит время охотника к приему вести, а он и глазом не моргнет. "Как это так? Ты, говорю, деньги взял, уговор был охотой… За это, говорю, и начальство вступится. Силой возьмут да представят в присутствие…" — "Ну это, говорит, навряд!.. Меня, говорит, и по закону в охотники нанимать нельзя: я дьячок! С семейством! У меня семья!.. За меня ты, говорит, сам еще тысячу раз в солдаты пойдешь!.." Стали у чиновников спрашивать — так и есть, нельзя! А подошло время, через два дни поход… Царь небесный! Ревем мы с бабой, как ребята малые: чисто-начисто пропадать приходится… И что ж, вы думаете, вышло? На другой день к вечеру, накануне, значит, быть походу, стало мне легче! Ведь вот чудо-то какое! Легче, легче, и совсем повеселел! "Маша, говорю, сём [2] я к господину откупщику схожу, фокусов сыграть, и может быть, между прочим, господь мне поможет…" Дело было на масленицу; надеваю я, для забавы, турецкое чалмо и этакой балахон — туркой наряжаюсь. Смотрит на меня супруга и говорит: "Сём, говорит, Иваныч, я и себе чалмо надену? Может быть, говорит, господин откупщик сжалятся над нами, когда увидят, что муж и жена одним мастерством живут; может, он и не захочет нас, говорит, разлучить!.." — "Матушка моя, говорю: ты в таком таперича положении (она в то время в этаком положении была-с), ты, говорю, в таком положении, для чего тебе натруждать себя?.." — "Ну, говорит, за одно! Либо, говорит, жизнь, либо смерть!.." Надевает она на себя чалмо турецкое, шаль (платок этакой, ковровой-с), шаль эту через плечо, по-цыгански. Пошли!.. Идем, идем, да заплачем оба, в чалмах-то этих! Идут люди, глядят на нас и говорят: "С чего это два турки плачут?" Приходим к откупщику. "Как об вас доложить?" — "Иванов, говорю, с супругой!.." — "Принять!" Входим мы в залу, гости… Страсть гостей!.. Откупщика, Радивон Игнатьича, я знал, и он меня тоже знавал… "А, говорит, ну, делай!" Начинаю я делать фокусы, сердце так и стучит: завтра в солдаты!.. Делаю фокусы, господа смеются, довольны. "А это кто же с тобой?" Радивон-то Игнатьич говорит. "А это-с, говорю, жена моя, супруга…" — "Что же, говорит, и она по этой части может?.." Я молчу. "Можете вы, душенька?" (У жены спрашивает…) "Могу-с", говорит… (Вижу, бе-елая вся!) "Так пройдитесь, говорит, "По улице мостовой"". Маша сейчас голову книзу, руки над головой согнула и поплыла… Да ведь как-с! Откуда это взялось!.. Барышня по фортопьянам ударила, а она плывет, извивается… Ах, замерло у меня сердце! Тут начали господа трепать в ладоши. "Преотлично, кричат, превосходно! еще! еще!.." А она и еще того лучше… Не удержался я: так у меня слезы-то полились, полились, кап, кап… Радивон Игнатьич кричит: "Это что? на масленице-то? У меня в доме?.." Я в ноги! Маша где плясала, тут на колени и повалилась! "Что-что? как-как?" Рассказали мы. "Одна надежда на вашу милость!.. Завтра на войну… жена… дети". — "Не робей, говорит. Вот тебе…" И выносит двести серебром! "Поминай на молитве".

"Чуть я в то время с ума не сошел… Бежим по улице ровно угорелые… Люди идут. "Вон, говорят, турки побежали. Эко у нас, ребята, турок развелось тьма-тьмущая… Это, говорят, пленные!" (А это мы с супругой весь город обегали!) Бежим, земли не слышим… История было случилась на дороге, в другой раз в полицию бы потащил, а тут только шибче побег!"

— Какая история? — спросил я.

— Да так-с, свинство, необразованность… Бежим это мы с женой, как я вам докладывал. Попадаются двое пьяных, прямо против нас уставились. Один подходит ко мне. "В каком вы, говорит, праве турецкие чалмы носите?.." Я ему шуткой в ответ: "А потому, говорю, как мы турецкого наречия". — "А в какой вы, говорит, земле находитесь, в православной или в какой?" — "Мы, говорю, здесь пленные". — "А когда, говорит, вы наши пленные, то…" Да с этими словами ка-а-к!.. вот в эту самую кость! (Гость показал на собственный висок.) Мы с женой во всю мочь! Ну, вот-с и все! Тем и пошабашили!.. А на другой день и вольник подвернулся, мигом сдали…

Гость потер скомканным ситцевым платком собственный нос и, запихнув платок в боковой карман, продолжал:

— Вот-с так и живем! Только через семью и дышу… И точно: не оставляет господь! В холере был — жив остался. В солдаты было взяли, нашлись добрые люди — выкупили. Слава богу! Не пожалуюсь! Благодарю! И теперь уж на что время, сами знаете какое!.. а живу! сыт! Что дальше, богу известно. А пока ничего, слава богу и за это! А что, вашескородие, вижу я у вас на окне посуду одну… Сём я ее трону маленечко?

Я изъявил полное согласие. Гость мой выпил стакан вина, отер рукавом губы и сел на прежнее место.

— Нет-с, трудно, трудно нашему брату в теперешнюю пору… Ой, тяжело!..

— Отчего ж вы, — спросил я, — выбрали такое занятие, фокусы?..

— Да ведь выберешь и не такое, коли сюда подойдет (гость указал на горло): родители-то наши об нас не думали, когда на свет нарождали. Но я не ропщу! Видит бог!.. Маменька тоже и свою чистоту должна соблюдать… Извольте видеть, как было: маменька-то были девицы… А у них на квартире семинаристы жили… Вот один был, Иваном звали… Через все это и вышел Капитон Иваныч… Изволите понимать? Ну-с, так вот они меня и отдали на воспитание в чужие люди. Помню, десяти годов я был, мать меня от чужих взяли и к себе в дом поместили… И жалко-то ей и опасно. В ту пору за нее жених сватался. Ну и неловко. Призовет, бывало, меня с улицы, хочет азбуке поучить, скажет: "аз, буки". А калитка стук, — жених идет… Меня вон. "Спрячься на погребицу…" И сидишь. Да не один жених мешал: чуть кто-нибудь и из своих ежели случится, всё опасаются и вон посылают… Вижу и горько-то ей, и не можешь никак пособить… Раз гостила у нас полгода тетка матушкина, так меня целые полгода изо двора во двор гоняли. Как видишь стемнело, — домой; а матушка уж в саду у забора дожидается и еду принесла. Ем я, а она стоит да заливается, а потом уложит в бане спать, перекрестит, посидит еще, поплачет и пойдет… А чуть свет — я опять драла; где-где не шатаюсь! Вот тут-то я и в искусство начал входить… Настоящей науки-то, то есть читать-писать, не имел, мастерства никакого не знал, а во всем нуждался. Вот я и решил по волшебному мастерству пойти… А тут маменька вскорости замуж вышла, ну уж тут мне надо было совсем прочь уходить; вот я и стал со всякими проезжающими артистами знакомства заводить. Стал примечать… Они меня куда-нибудь пошлют, я заместо того прошу секрет мне растолковать. Вот так и началось… По первому-то началу трудно мне было. Разговор у этих, у иностранцев, чудной, ничего не разберешь. Ну, а потом стал привыкать, помаленьку да помаленьку, да теперь и достиг… С кем вам будет угодно могу разговаривать. Немец ли, француз ли, арап ли…