— Крест, что ль, целовать! Сказал: никому не проболтаюсь. Ну?

—Мой сарайчик знаешь, где коня ставлю? Достался по наследству от покойного отца Гермогена. Завел сегодня конька, а он у меня умный, что дьяк думный! — ржет и копытом в землю бьёт. Наклонился я, сенцо разгреб — словно блестит что-то. Лопатой копнул, а там — серебряный укропник. Достал его. крышечку открыл — полно золотых монет — толстые, тяжёлые, по-грецки написано на них. Во как!

— Куда, отец Никита, чужой клад дел? Поделиться следует со мной.

— Так и быть, пяток монет дам, только вот вернемся от Государя...

— После Государя тебе ни злато, ни серебро уже не понадобятся — захохотал Басманов. — Одна только панихида потребуется... Царицы, во гроб положенной, нет! Двух стражников, что землю копали, Государь посохом яко копьем прободил — до смерти. Теперь тебя допрашивать будет.

Никита изобразил удивление:

— Кому же мёртвый труп надобен, хоть и царицын?

— Ты не ведал, что живая она была положена — для острастки? Уже по всем дорогам рыщут, по всей Александровке. Малюта направился неспроста к твоему дружку — отцу Федору.

Никита возмутился:

— Страсть какая — живьём в гроб! Истинно в Писании сказано: “Яко и тварь рыдает, своего владыки видя бесчинства!”

Басманов оглянулся:

— Не умствуй! Многим разговорчивым ребра сокрушили и кнутом до костей облиховали. Государь ведает, что творит. Ну, святой отец, показывай клад, тобой обретенный, а то я тебя!..

Перекрестился Никита на образа, сказал непонятное:

— Прости, Господи, мое прегрешение! Обаче, и на Страшном суде готов за него ответ держать...

Ловушка

Через левый выход, что в храмовом зале возле алтаря, вышли во двор. Метель, кажется, неиствовала ещё больше. Сразу залепила глаза, туго била в грудь. В двух шагах ничего не было видно. Басманов крепко уцепился за рукав Никиты:

— Так-то спокойней будет, не сбежишь! Пересекли двор. В дальнем глухом углу подошли к сарайчику, сбитому из крепких бревен. Снаружи стояли небольшие саночки, накрытые рогожей.

— Моя конюшня, — пояснил Никита. Верный мухортый, почуяв хозяина, радостно заржал. Никита длинным ключом отомкнул замок, приоткрыл воротца:

— Проходи, боярин, клад там...

Через минуту-другую послышался глухой удар и крик, приглушенный свистом ветра. Чуть позже, ласково поглаживая холку, вывел в воротца сильного, хорошо откормленного коня. Запряг, прыгнул в саночки:

— Но, милый! Во дворец еду к Государю, яко агнец кроткий. — В печь огненную!

Наклонив голову, часто перебирая ногами, конь быстро набрал ходу.

Уловки

Едва Никита вошел в трапезный зал, как Государь злобно рявкнул:

— Признавайся, это ты, червь книжный, Василису из могилы поднял?

Простодушное лицо Никиты приняло вид ещё более наивный:

— Я?! Нужна мне она, как жезл Ааронов скифу дикому. Так ведь известно, кто из земли её изъял...

— Кто?!

— Да молодой Басманов! Сейчас пришел в храм, блазнит меня: давай-де, сбежим, и Василиса со мной — живая! А ещё, Государь, он нечестивые глаголы плюскал... Повторить аж отвратно.

— Говори! — грохнул посохом об пол Иоанн Васильевич.

— Вякает: посажу-де Василису на престол и сам царем править стану!

Затрясся Государь, аж позелёнел от злобы и на устах пена вышла.

— Ах, аспид хищный! Подать Басманова сюда, я ему возгрю кровавую вышибу! Ух, рожа говенная!

Стража побежала отыскивать Басманова. Тут как раз появился Скуратов, прогундосил:

— Уж, кажись, все перерыли у отца Федора! Окромя собачонки ободранной да тараканов запечных ничего животного нет. Прикажешь, батюшка, перепластать его?

Сморщил нос Государь:

— Забавится ещё успеешь! Теперь беги, ищи молодого Басманова!

Стражники обыскали весь дворец, все переулки-закоулки. С трепетом доложили:

— Как в воду канул!

Тем временем, под прикрытием благодетельной метели, Никита отправился к отцу Федору. Тот дрожал словно лист осиновый.

— Неужто пронесло, Никитушка? Я сделал все по твоему указу: горемычную царицу-матушку в склеп спровадил да под плиту старинную, прямо, прости Господи, на шкелет истлевший и положил. А уж как плитой задвинул каменной, един Бог ведает про то! Кила теперь небось вывалится. Скуратов, кровопийца, везде, яко пес смердящий, нюхал. Когда он в склеп заглянул, я уж думал, что со страху помру. Да смилостивился сын Давидов! Ничего, пронесло, не нашли Государыню нашу.

Облапил Никита отца Федора, ничего не сказал, только на глазу слеза блеснула.

Эпилог

Никита, ещё в мирской жизни отличавшийся силой и ловкостью, в сараюшке оглушил Басманова. Пока он связывал его вожжами, тот пришел в себя, стал голос подавать. Никита воткнул ему в рот кляп и сокрушенно вздохнул:

— Много от тебя, Басманов, выблядок позорный, другие терпели, потерпи и ты нынче. Исполненный всяких пакостен, лей слёзы и умоляй прощения Царя Небесного. Помазан ты, Басманов, блудною тиною и во-ней злосмрадною повит. Кайся, ибо Господь кающихся прощает и припадающих к нему приемлет. А я тебя и соломкой обложу, и рогожкой накрою, чтоб не простудился... Господь захочет — спасет!

Басманова нашли на третий день. Иоанн Васильевич понял, что Никита провел его за нос, ярился пуще прежнего. И вновь по всем дорогам рыскали утекших, да те уже далеко ушли.

Их путь, как и знаменитого воеводы - беглеца Андрея Курбского, лежал на запад. Но если Курбский обосновался в Литве, то наши добрались до Кракова — в то время столицы Польши.

Когда Никита с Василисой шли мимо Мариацкого костела, Никиту по имени окликнул молодой человек. Это был Викентий Буракевич. Принял он беглецов как самых дорогих гостей.

Именно в его богатом доме — поблизости от королевского замка Вавеля — случилась нежданная встреча. её исходом стала хитроумная и страшная месть Василисы своему царственному супругу Иоанну Васильевичу.

Об этом вы узнаете из следующего рассказа

МЕСТЬ

Жизнь Иоанна Васильевича Грозного всегда была тяжёлой, а теперь и вовсе сделалась непереносимой. К. заговорам на его жизнь, которые мерещились повсюду, к ночным кошмарным видениям, к мучительным головным болям прибавилось нечто такое, что сравняло страдания Государя с теми, кто в печи адовой лижут сковороды раскаленные...

Страсть

В Краков Василиса и Никита добрались лишь к весне. Как удалось избежать погони царской, как не разорвали их голодные волчьи стаи, как не ограбили и не убили разбойники, которыми кишели леса и проезжие дороги, един Господь ведает.

Польская столица встретила беглецов тающими сугробами, слепящим блеском свежего солнца, изумрудными слезинками, срывающимися с кровель островерхих крыш, шумной бестолочью разноцветной толпы, слонявшейся по древним узким улочкам.

Измученные тяжёлой дорогой, беглецы наслаждались покоем в доме Викентия Буракевича. Наследник громадного торгового дела, выпускник Ягеллонского университета, Викентий блестяще владел русским и немецким языками, был знаменит своими астрологическими познаниями.

Впервые увидав Василису, Викентий был не в силах сдержать восторг:

— Какая очаровательная пани! И понятно, сразу же влюбился в нее. Нежно целуя ей руку, добавлял:

— Не зря ныне мне покровительствует планета Венера, управляющая красотой, счастьем и сулящая наслаждение любовное. — И поворачивал лицо к Никите: — Вы, дражайший пан, однажды спасли мою жизнь! Но теперь хотите отнять её. Да, да, отнять! Ибо познакомили с вашей сестрой, от страсти к которой я уже умираю.