Резко вдруг вскочил изо стола, забыв перекрестить лоб, на ходу сквозь зубы выдавил:

— Пойду к Федору!

Он понесся через переходы и узкие повороты так, будто за ним гнался хищный зверь. Влетел к Федору задыхающийся, ухватил его слабую, с тонкими хрупкими ногтями руку, прильнул к ней, истово начал целовать, сквозь детские слёзы приговаривая:

— Державный царь, брат мой любимый! Твой холоп Языков и наша сестрица Софья желают меня погубить, яко же древний Годунов царевича Димитрия. А для того задумали, восприя сие намерение, выгнать меня с матерью из дому отца нашего и от тебя отдалити. Или я не сын державного царя Алексея Михайловича, что мне угла в моем родовом дому нет?

Федор Алексеевич некоторое время словно с недоумением смотрел на братца, который был на десять лет моложе, но который говорил и рассуждал, как не всякий думный дьяк умеет. Федор был болезненным и добрым. Он обнял мальчугана, погладил его по щеке, спросил:

— Тебя прийти ко мне научила матушка Наталья?

— Нет, своей волей! Да к кому же мне жаловаться на негодных холопей, как не тебе, братец? — и опять поцеловал руку с рыжеватыми волосами, окропил

слезами.

Федор вздохнул:

— Во дворце нынче и впрямь тесно стало, развелось всяких приживалок — что полчища прожорливой саранчи. В Александровке пруд рыбой богат, все тебе развлечение. Про злые умыслы — пустой брех. Коли такое прозналось бы, всех злодеев приказал бы лютой смертью казнить. Иди, не печалуйся, братец Петруша... Поезжай с Богом.

Пётр скрипнул зубами, дернул головой и, не прощаясь, ушёл;

Он вдруг вспомнил казнь Афанасия, и в голову пришла мысль — каверзная.

Тонкая политика

Прямо от царя Фёдора Пётр отправился в кремлевский двор, нашел плотника Степана Исаева.

— Постучать молоточком хотите, Пётр Алексеевич? — ласково спросил тот, весело блестя красивыми чёрными глазами и вынимая изо рта гвоздь. — Потешную палатку дранкой крыть собирались.

Пётр ничего не ответил, лишь оглянулся окрест. В ворота въезжал воз с провизией, возле Успенского собора толпились богомольцы, несколько стражников, хлопая друг друга по плечам, о чем-то громко спорили.

— Скажи, Степан, — решительно произнёс Пётр, — ты слыхал: меня с матушкой моей Натальей правительница Софья и Языков хотят отправить в Александровку и там, подобно царевичу Димитрию, умертвить?

Плотник побледнел, выронил на землю рубанок и, перекрестившись, произнёс, чуть заикаясь от страха:

— Господь с вами, Пётр Алексеевич, что такое речёте?

Пётр округлил глаза:

— А чего особенного я сказал тебе?

— Ну как же, будто вас... подобно царевичу... в Угличе...

— Вот и ты то же самое говоришь, знаешь об том, — весело вдруг произнёс Пётр и, повернувшись к стражникам, дискантом крикнул:

— Служивые, сюда: слово и дело! Плотника поволокли в Сыскной приказ.

Доказательство

После третьего удара кнутом на виске кожа сошла с лопатки дворцового плотника, обнажив белую широкую кость. Степка заорал:

— Во всем винюсь, говорил, что царевича Петра Софья умертвить жаждет... А от кого сам услыхал, того не помню...

Судьи составили приговор.

Подьячий Сыскного приказа принес на подпись Федору Алексеевичу экстракт, зачитал:

— «Дворцового плотника Степку Исаева за предерзостные слова и враньё, будто царевна Софья хочет умертвить братца своего Петра, яко Годунов царевича Дмитрия, орлить (клеймить) раскаленным стемпелем по лбу, рвать ноздри и отправить в ссылку в Сибирь на вечное житьё с женой и детьми и устроить их там на пашню».

Фёдор Алексеевич указ подтвердил собственной подписью, почесал за ухом и задумчиво покачал головой:

— Коли чернь про то ведает, стало быть, Петруша мне правду рёк! — и приказал остановить сборы в Александровку, а отправить семью Петра в подгородное Преображенское, где тот и прежде каждое лето живал. — Всё ко мне ближе будет.

Выяснилось, что в Преображенском никакого ремонта Языков не затевал.

Эпилог

Когда в 1682 году Пётр сел на трон, ему попалось прошение некой Неонилы Самотёсовой, якобы напрасно оговоренной под пыткой, с просьбой позволить вернуться в Москву. Пётр в тот случай был в добром расположении духа и прошение подписал утвердительно. Неонила поселилась в своем дому в Котельниках и к Кремлю даже близко теперь не подходила.

Бывший солдат Феогнист Кривой вошёл во вкус и ещё два раза кричал «Слово и дело», но в 1695 году за ложный извет на светлейшего князя Меньшикова был бит кнутом нещадно, в клещах палача Луканова потерял язык и ноздри и сослан в Сибирь, в дальние города, в государеву работу навечно.

Что касается плотника Степки, то мудрый не по возрасту Пётр и думать про него забыл. И то сказать — политика!

МАРУСЬКА-РАЗБОЙНИЦА

В подмосковном сельце боярина Бориса Петровича Шереметева случилось нечто небывалое и страшное. Подвыпивший приказчик Роман, лысый мужик годов сорока, обманом заманил в хозяйственный сарай первую красавицу на селе Маруську Семенову и стал рвать на ней одежды, хотел обесчестить. Маруське подвернулась под руку коса, которой она прочь снесла голову похотливому приказчику. Маруську искали, но она как в воду канула. Но вскоре на Ярославской дороге начала орудовать разбойная шваль, все рваные ноздри и клейменые щёки , бежавшие с каторги. Без всякой пощады они грабили богатые кареты и возы. Коли разбойникам оказывали сопротивление, то они и трупами не брезгали. Удивительно, но этой разбойной оравой командовала баба — Маруська Семенова. Она отличалась бесстрашием, дерзостью и неуловимостью. Но самое невероятное произошло, когда её судьба пересеклась с жизнью самого Государя.

Докука

— Увы мне! — стенал Пётр, сидя в Преображенском дворце среди близких ему людей. — Пора в Воронеж ехать, флотилию небывалую строить, а правая нога пухнет, наступить мочи нет. Какой тут Воронеж? До ночной посуды доплестись бы! — и Пётр с Неудовольствием уставился на лекаря Поликоло, которого горячо рекомендовал Лефорт: — Почему меня скверно исцеляешь от недуга, муж ученый?

Высокий, как жердь, узкоплечий, с громадным крючковатым носом, из которого пучками торчал волос, Поликоло с апломбом произнёс:

— О великий Государь, по научном исследовании вашего недуга пришёл я к мысли, что эта болезнь есть анасакра — подкожная водянка. Какие есть признаки оной? К вечеру опухоль увеличивается, а к утру она убывает, восходя к голове. При сём жилобиение становится частым и неровным, открывается запор на низ, лицо бледнеет...

Пётр гневно раздул ноздри, лягнул здоровой ногой:

— «Жилобиение, жилобиение»! Ты, лекарь, дело говори: как недуг облегчить, ведь ночей не сплю. Иоанн Васильевич тебя давно бы сжёг, а я зело мучаюсь, тебя терплю.

Поликоло продолжал держать фасон, важно произнёс:

— Осмелюсь рекомендовать Вашему Величеству новейшее достижение науки: два раза в день следует применять кремортартар до одной унции, сладкую ртуть и летучий селитряный спирт.

В разговор встрял новый патриарх Адриян, крошечного роста муж с благостным взором и слабым голосом:

— Аз недоумеваю, свет Государь, отчего ты не ищешь спасения от болезней в сердечной молитве? Полезней всякого лекарства, — патриарх покосился на Поликоло, — съездить в Троицкую лавру и со смирением и надеждой приложиться к святым мощам. Многим помогало чудесным исцелением, поможет и тебе.

Пётр хотел было отговориться занятостью, да тут неуместно вылез Никита Зотов, в прошлом учитель Государя, а теперь думный дьяк:

— Куда же тебе. Государь, в болезни да по морозу? К тому ж на Ярославской дороге орудует шайка разбойницы Маруськи: ни солдат, ни стрельцов не боится, нападает на все богатые поезда.