Что стало с Феодосией? Вместе с сыном Ванюшкой и Лукерьей она перебралась в одну из своих калужских деревенек и там провела всю оставшуюся жизнь — в сельской тиши и всяческом довольстве. Правда, до того ей пришлось месяца три пожить в московском доме Меньшикова. А куда денешься? Такова женская доля.

БРИЛЛИАНТЫ ИМПЕРАТРИЦЫ

Командир русского флота в Северной войне, а с 1718 года президент Адмиралтейств-коллегий граф Фёдор Матвеевич Апраксин возвращался из Красного Села. На рассвете прошел короткий, но обливной дождик. Теперь же небо расчистилось, золотыми столпами падал среди стволов деревьев солнечный свет, пробивал в низинах молочный пар, весело блестел на чёрных ветвях дуба и тяжёлой изумрудной хвое вековых сосен.

Граф залюбовался в открытое окно кареты на игру теней и света, на сияющий перламутром небосвод. Вдруг его внимание привлекла странная картина, своей необычностью так не вязавшаяся с прелестным ноябрьским утром. Возле дороги к могучей сосне был привязан мужчина, испускавший громкие вопли.

Граф приказал кучеру остановиться, вытащил пистоль и осторожно озираясь, подошел ближе к несчастному. Тот был раздет до исподнего, парик валялся рядом, из носа на рубаху натекла кровь. С изумлением граф узнал в сем человеке государева бриллиантщика Рокентина.

Распухшими, кровоточащими губами Рокентин выдавил из себя такое, что заставило побледнеть видавшего виды бесстрашного адмирала.

Срочное донесение

Роскошная жизнь графа Апраксина своим размахом поражала воображение одних, вызывала зависть других, но всех восхищала. Его дом в два этажа, с высокими итальянскими окнами, с пилястрами и лепными карнизами, с многочисленными службами, тянулся вдоль Невы (теперь на этом месте стоит Зимний дворец). При доме был разбит обширный сад с беседками, гротами, фонтанами.

Вот сюда граф привёз избитого и растерзанного Рокентина. Слуги бережно снесли его в комнаты, раздели, уложили на громадное ложе под шелковым с кистями балдахином. Доктор, немец Иоганн Спектор, внимательно осмотрел раны, наложил на разбитую губу шов, промыл спиртом нос и заверил:

— Сей ран не есть опасность!

Поскольку дело касалось интересов самого Государя, то ещё загодя был послан к нему камердинер в Зимний дом, куда тот только что перебрался из Летнего дворца.

Страшные воспоминания

Прошло совсем мало времени, как под окнами раздались крики слуг, конское ржание, скрип кареты. Стуча по паркету каблуками, в опочивальню ворвался Пётр. Зелёный камзол был расстегнут, сбоку" болталась шпага.

Он склонился над Рокентином.

Тот громко застонал, на глазах блеснули слёзы:

— Государь, меня ограбили и чуть не убили... Отняли застежку Императрицы... Ох, сил нет говорить, всё нутро ноет. Звери кровожадные!

Доктор протянул какую-то мутноватую жидкость. Рокентин, дрожа всем телом, медленно выпил, глубоко вздохнул и беспомощно откинулся на подушки. Слабым голосом выдохнул:

— На тот случай, ежели я преставлюсь, знайте, Государь, правду. Надо срочно устроить погоню за похитителями.

Государь ощетинил усы:

— Говори... Что случилось?

Рокентин перевел дыхание, сказал, с трудом шевеля губами:

— Сегодня утром, ещё не рассвело, только-только дождь кончился, ко мне на карете, запряженной четверней, приехал человек.

Сказал: «Светлейший князь Александр Данилович Меньшиков распорядился сей же час доставить ему застежку, кою вы делаете к коронации Их Величества Екатерины Алексеевны».

Я возразил: «Застежка почти готова. Лишь бриллианты, яхонты и изумруды, кои пошли на нее, стоят более трехсот тысяч. Я не могу такую ценность выносить без охраны...»

Человек требует: «Нет, вы пойдете! Это приказ светлейшего. Князь Меньшиков нынче же ждет вас в своем дворце на Васильеве ком острове. Он пожертвовал триста семьдесят девять камней, из коих только крупных бриллиантов шестьдесят один.

Вот сию застежку и желает зреть: все ли камни правильно употреблены?» — Рокентин с мольбой взглянул на Государя. — Кто, кроме светлейшего, может знать точное количество его камней? Никто! К тому же прибывший был в княжеской ливрее. Выглянул я в окно: выезд богатый, на передней левой лошади форейтор верхом...

— И что?

— Я оделся, взял в руки шкатулку с работой и сел в карету.

— Вензеля?

— Да, на дверце вензеля светлейшего. Все это уверило меня: посыльный не врёт. Карета тронулась...

Пётр давно нетерпеливо дергал ногой:

— Ну, ну, что дальше?

Рокентин глубоко-глубоко вздохнул, слёзы вновь выступили на его глазах.

— Карета быстро ехала, окна были зашторены. Незнакомец молчал. Мне, Государь, стало жутко. Я уже начал раскаиваться, что вышел из дому. Вдруг карета замедлила ход, остановилась и в дверцу быстро пролезли трое.

Государь округлил глаза:

— Какие ещё трое?

— В тёплых бархатных кафтанах, в каких обычно голландцы ходят, с трёх сторон завороченных чёрных шляпах и при шпагах. Парики длинные, космы на лица падали, толком не разглядеть. И карета вновь полетела, только на колдобинах подпрыгивала.

Тут я окончательно прозрел: со мной хотят сделать что-то лихое. Хотел шторку отодвинуть: где, мол, мы едем? Ан нет! Среди вошедших был один самый старый, ему годов под сорок. Как потом я выяснил, он хромой, на трость сильно опирается. Так сей хромой меня палкой по руке хватил, она сразу онемела.

— Покажи!

Рокентин задрал рукав исподней рубахи. Правая рука, чуть ниже локтя, вспухла, виднелся свежий синяк продолговатой формы.

— А потом что, говори скорее!

— Бросились на меня вдруг все четверо, ухватили, били и оскорбляли гораздо. Завопил я: «Помогите, убивают!» А злодеи пуще того бесятся. Нос лепешкой разбили, руда из него хлещет. И шкатулку вырвали, бриллианты стали разглядывать. Тут карета остановилась. Сдернули с меня издевательства ради кафтан и сапоги, выволокли на дорогу. Смотрю: кругом лес и ни души живой. Решил я, что час мой последний настал, творю молитву мысленную. Злодеи подтащили меня к ели, вервием накрепко привязали. А сами быстро поскакали прочь от города. А уж потом, через час или более, их сиятельство Федор Матвеевич меня из кареты заметили, ихний запяточный лакей отвязал и сюда па карете доставили.

Нежная любовь

Задумался Пётр: уж очень унизительно для него было такую ценность потерять. Посмотрел на Апраскина:

— Граф, пошли гонца к генерал-полицмейстеру Девиеру. Пусть именем моим скажет: по всем дорогам погоню устроить, караулам на заставах повальный обыск делать и на улицах арестовывает всех и каждого, кто по приметам подходит. И надо, чтоб светлейший со всей срочностью сюда прибыл.

Вдруг в опочивальню без всяких церемоний влетела прелестница, годов двадцати с небольшим. Она торопливо сделала Государю книксен и бросилась на колени перед ложем. Схватив руку раненого, она осыпала её страстными поцелуями, сквозь душившие её рыдания причитала:

— Ах, мой милый Рокентин! Кто покусился на твою жизнь? Пусть отсохнет длань того, кто её на тебя поднял! Пусть небеса поразят нечестивца!

Доктор Спектор мягко заметил:

— Больному волноваться не есть хорошо, ему требоваться покой... Мадам Севож, не делайте опасность жизни мой пациент.

Нина, услыхав про опасность для своего возлюбленного жениха, закатила глаза и, смертельно побледнев, прошептала:

— О мой милый Рокентин, коли с тобой что пакостное случится, так я вслед за тобой сойду под гробовую сень! — По её лицу катились крупные слёзы.

* * *

Вскоре прибыл и светлейший князь. Его отыскали на какой-то ассамблее. Меньшиков расцеловался с Государем, походя ущипнул Нину за мягкое место, сказал два слова сочувствия Рокентину.