– Самую малость. Мы ждем…

И я начинаю собираться. Не из покорности, а наоборот. Голос – рядом, и лучше я на свою «Удельную» проскользну, где люди, пассажиры и пункт милицейский, чем в квартире одной сидеть на осадном положении, куда ОНИ запросто нагрянут (да хоть через окно!), а одинешенька ничего я с ними поделать не смогу. Но зато на «Удельной» я такой-ой хай подниму! В полную силу подниму! Никаких иронических «гуляйте, мальчики». Только: «люди! товарищи! помогите! убивают! милиция!». Пусть стыдное безобразие, но при народе, который отреагирует. Это лучше, чем трястись от страха в четырех стенках, ожидая неминуемых сволочей-вымогателей и зная, что отреагировать некому и нечем.

Собралась. «Дурилки» в сумку. Сумку через плечо. Сапоги… «Молнию» менять пора. Что за «молнии» стали делать – задушила бы собственными руками!

Ключи! Где ключи! В сумочке нет! В пальто нет! На полке нет! Нигде нет! Вот каждый раз так! Одна и та же история! Мне бы тот брелок-свиристелку красилинскую, чтоб откликалась на звук! Ну нигде!!! А второй ключ? Тот, что Красилин позавчера растерял в ванной, когда второпях штаны подхватывал… Может, пока его удастся найти?.. Да нет никакого ключа! Ведь наврал по обыкновению, опять с собой увез, а я ползай тут по кафелю.

Озарило! Дура я, дура! В плаще я вчера была, а не в пальто! Волос долог, ум короток. Сама пальтишко с боями вернула, и сама же в его карманах роюсь! В плаще ключ, в плаще!

Да! Он.

Собралась. Умница-разумница! И что дальше?

Предположим, я выйду, а ОНИ – у порога. Ори – не ори, никто не высунется, такой уж у нас подъезд. С тех пор, как хиппари новоявленные его облюбовали – в основном, площадку между первым и вторым этажом…

Скучкуются, кассетник гоняют, балаболят в полный голос, регочут, отношения выясняют, покуривают. Тусовка называется. Ныне перед молодежью пасуют, чего там говорить, боятся. И потому стараются показать, что не боятся: «Они же хиппи! Которые хиппи, те совершенно безобидные! Подъезд не лучшее место для общения, а где им прикажете собираться? А лампочку можно ввинтить новую на лестнице. Неужели мы все разоримся на копеечных лампочках?! Важно, что не матерятся, бутылками не брякают, лужи за собой не оставляют. В наши дни молодежь покруче была – действительно, бандиты. А нынешние – цветы. Добрее к ним просто надо быть, терпимее». Заговаривание, значит, собственных страхов. Если боишься – первое дело зажмурить глаза, уши заткнуть: пугало и сгинет…

Потому ори – не ори, никто не высунется. Учитывая еще, что у детей-цветочков есть манера именно заорать внезапно, будто их режут. Типа: «на по- омощь!». Или: «убива-ают!». А потом покрыть все молодеческим хохотом… Давненько их не было, недели две. Наверно, из-за того, что теплынь на улице, не надо от мороза прятаться. Впервые очень пожалела, что не тусуется никто из них: все-таки, живые организмы, могли бы косвенно воспрепятствовать, если что. Не будут же мои вымогатели при свидетелях мне руки крутить, обратно в квартиру заталкивать, чтобы уж там утюжком прижигать.

Но – никого. Я чутко вслушиваюсь, обостренно. Никого. Да и некому, высунуться, если заору – времени третий час дня, все на службе, на работе. А рэкетиры, если они есть, то они должны бесшумными быть, выжидая меня, выманивая.

Есть они, есть! Сами не скрывают: «Мы вас заждались».

Нет, ни за какие коврижки не пойду через дверь. А идти надо, не то кончится их терпение, и сами пожалуют.

Милицию вызову! Прямо сейчас!

Да? И что скажу? Приезжайте, тут двое (или; трое? или… сколько?) грозятся меня… м-м… побить.

Предположим, милиция даже приедет – а никого не будет. Шофер-шахтер-лифтер-вахтер, они все могут; и не у подъезда стеречь, а на остановке автобусной, тоже совсем рядом. Поди докажи, укажи. На кого? Я ведь их толком не запомнила позавчера в метро, глаза от испуга застило. Прыщавый? Мало ли при нынешнем питании и невской водичке прыщавых? (В ресторане тоже был прыщавый с-сутенер! – а не тот). Татаристый? Который второй? Мало ли у нас тех, кому татаро-монгольское иго наложило на лицо свой горестный отпечаток? (Даже великий борец за мир, генсек-паралитик ту печать носил. Ничего себе примета: рэкетир на Брежнева похож, только молодой и урод). К тому же я до сих пор не знаю, сколько их – двое к лотку подгребли, а к подъезду могут совсем другие. Милиция без вариантов решит: паникерша. И не приедет милиция, скажет: вы где? в квартире? в своей? к вам ломятся? нет? тогда извините!..

Да когда ОНИ ломиться будут, поздно будет!

«Мы вас заждались».

И наелась я по горло нашей родной милицией! И в ОПОПе окаянном, и Мыльниковым.

Не пойду!

«Отк'ивай, отк'ивай! Шейчаш ужнаешь!».

Не открою! Не пойду… через дверь.

Это мысль! Я просматриваю сквозь сетку-занавеску внутренний двор (меня не видно, мне видно). Окно у нас во двор, дом змейкой – пока обогнуть, я сто раз успею удрать. Дверь-то с фасада, а окно во двор. Если только ОНИ и здесь не стерегут. Я просматриваю, мне видно – не стерегут.

Двор чист, только прутики там и сям нагишом торчат из снега. Ого, снег успел выпасть. Вчера слякоть, сегодня снежок. Ночью выпал и уже подтаивает. Но мне видно – никто не наследил, двор чист. Значит, есть возможность!

Невысоко… н-не очень высоко. И чап-чап сразу до «Удельной». ИМ в голову не взбредет, что вместо нормального автобуса до «Пионерской» и оттуда на метро одну остановку, я на своих двоих поплетусь по коломяжской грязище напрямую до… до своего места работы. ИМ не взбредет, – только мне может такое взбрести. Зато уж там, за лотком, я им устрою, я им навизжусь.

Торопиться надо! Надо торопиться!

Дергаю окно в лоджии, еще дергаю. Наконец оно с оглушающим хлопом распахивается, вся заклейка зимняя насмарку. Держу сумку с «дурилками» на вытянутой руке, отпускаю – падает грузно, наполовину зарываясь в снег. Ой, все-таки высоко! Ой, боюсь!.. Красилина!!! Решай, чего ты больше боишься – высоты или ИХ?! Тут не рассусоливать, тут прыгать надо!

Но перед этим все-таки сменить сапоги на «дутики». Не хватало мне только ногу подвернуть-сломать… «Молния», гадина, будешь ты расстегиваться?! С мясом сейчас выдеру! Не идти же в разных! Высокая блондинка в серебристом «дутике»! Сла-ава богу, расстегнулась!

И меня уже бьет лихорадка спешки, я словно вчерашний Красилин мечусь по комнате (Что бы ему хотя бы на день позже приехать! Или чуточку задержаться, опоздать на свой автобус и вернуться. Какая ни есть, но защита! Муж, хоть бывший! ОНИ же обозвали меня по телефону замужней женщиной…). Мечусь, шиплю, бешусь. Пора. Давно пора!

«Мы вас заждались».

ОНИ могут в любой момент опять позвонить, – всякому терпению приходит конец, – поторопить. Я должна быть уже далеко. Чем дальше, тем лучше!

Ой, как же так прямо прыгать? Падучей звездой, Красилина, падучей звездой! Ну?! Звездой, звездой, зв…

… вонок! Звонок! 3-з-звонок! Телефонный. ИХ терпению пришел конец. Надо выгадать себе хоть минут пятнадцать. И не снять трубку нельзя, тогда следующий звонок – в дверь.

Я снимаю трубку:

– Должна я себя в порядок привести?! Или нет?! Неужели нельзя еще хотя бы пятнадцать минут!!! Через пятнадцать минут я буду!!! Буду!!! На «Удельной»!!! Неужели нельзя еще хотя бы!..

– Галина Андреевна! Галина Андреевна, у вас… Что у вас стряслось?!

Петюня! Только Петюни мне недоставало!

– Это я, Петюня это…

– А, ты?.. Ничего не стряслось. Прости, мне надо выскакивать. Я буквально в дверях.

– Но я же слышу, что-то стряслось! Я же по голосу слышу! Что стряслось?!

Еще бы! Голос овцы, идущей на заклание и от смирения огрызающейся, мол, нечего подталкивать, сама иду, взяли, тоже мне, моду подталкивать, я сама… (вот какой у меня голос) «буду!!!! На «Удельной»!!! Неужели нельзя…».

– Нич-чего не стряслось!

ОНИ, может, как раз сейчас мой номер набирают и – занято. Трудно предсказать дальнейшие их действия тогда. Вешать надо! Трубку…