Работай, Красилина! Кто не работает, тот не ест. И не думай ни о чем, только о работе. Работа, работа, работа. Пора «крантики» разнообразить осьминожками. Отдых есть перемена деятельности… Сейчас мы ее пероксидом водорода проинициируем, поглядим. Н2О2…

Не думай о том, где ты будешь реализовывать «дурилки». (С-сволочи! ОНИ!).

Не думай о последней партии «крантиков» в сумке, не заглядывай туда, каша там из обломков, когда по склону вместе с сумкой кубарем летела. (С-сволочи! ОНИ!).

Не думай о новых неизбежных взятках государственной мафии. И что СЭСу с пеной у рта доказывать предстоит: не вредно, не токсично, не из пластизоля, а красители не кадмиевые! (С-сволочи! ОНИ!). Не думай о грядущем процентном отчислении мафии подпольной. (С-сволочи! ОНИ!).

Не думай о том, куда ты сунулся, Лешик, куда ты сунулся! Затрахали окончательно! Пусть бы хоть без последствий, а то ведь один морды учит бить под девизом «Главное – здоровье!», другая напрямую желает. «Будьте здоровы!» (С-сволочи! ВСЕ!).

Работай, не отвлекайся!

Не отвлекайся, Красилина, не тебе звонят, квартирой ошиблись. Оттрезвонят и уйдут, не отвлекайся. Уже ушли, уже не звонят. Нет, не унимаются!

О-ой, шугану сейчас! Ой, как шугану, кто бы ни был!

– Кто?!

– Милиция. Вызывали?

А как же! Только ее и вызывала! Денно и нощно!

«Отк'ивай, отк'ивай!..». Шейчаш вы вще у меня ужнаете!!!

Уже повернув замок, уже дернув ручку… (Мысль бросилась вдогонку. Поздно! Слишком большой отрыв!) узнала, осознала: ОНИ!

Старо как мир, а действует. Может быть, именно потому, что старо как мир. Один – хамло непросыхающее, тупица агрессивная. Второй – вежливо угрожающий, с потугами на интеллект и (конечно, ну конечно же!) тайный союзник жертвы, сокрушающийся: ничего не поделаешь, обстоятельства сложились определенным образом, но мы-то с вами понимаем…

– Но мы-то с вами понимаем, Галина Андреевна, не так ли? – «Брежнев» даже учтив и не издевательски, а искренне. Во всяком случае изображает искренность отменно. – Я ведь не изображаю перед вами что-то такое. Я действительно искренен. Не обмануть же я вас хочу. Наши условия вы знаете, все честь по чести. Мы вас уважаем и понимаем, но и вы должны нас понять и уважить. Не так ли?

– Где мой лоток?!

– Где-где! – встревает прыщавый мордоворот. – Там же, где гаечный ключ семнадцать-на-девятнадцать! – Он выбивает беломорину из пачки и калечит бумажную гильзу мощными пальцами с трауром под ногтями. Такой лапищей кому угодно шею свернуть проще, чем папироску размять.

– Я, кажется, сказала: у меня в комнате не курят! – отстаиваю независимость, прикончив сигаретку в пепельнице и выщипывая следующую из пачки «Ньюпорта» (Да, только так! Кто в доме хозяин, я?

Я и устанавливаю свои порядки! Хочу – курю, а больше никому не позволю! Пустили вас в приличный дом, ведите себя соответственно или… Что, собственно, «или»? Классический способ сохранения хоть крупицы, но самолюбия: уже и приговор прочтут, и к водоему подведут, и камень на шею привяжут, и говорят: «Вот носки тоже надо будет снять». «А вот это уж, извините, ни за что!» – упираешься. «Как знаете». Бултых! В носочках ты, без них…).

И тем не менее!

– Я, кажется, сказала! Еще повторить?!

– Да пошла ты! – хозяйствует в моем доме прыщавый.

– Синюха! – подчиняет «Брежнев». – Тебе ДАМА, кажется, сказала?! Положи курево!

– Да пошел ты! – подчиненно огрызается мордоворот.

– Значит так! – демонстрирует командирскую жесткость «Брежнев». – Одно из пяти: или ты прислушиваешься к ДАМЕ, или четыре раза по морде.

– Да пошли вы! – сдается Синюха, втискивая беломорину обратно в пачку.

– На кухне у вас можно, Галина Андреевна?

– Пусть только форточку предварительно откроет. И пальцем ни до чего не касается! – горю я как швед под Полтавой, имитируя подписание пусть капитуляции, но отнюдь не безоговорочной, а на вполне почетных условиях. Заодно пусть ОНИ не думают, что в кухне у меня что-то есть. В коробке с фильтрами. Да и нет там ничего. А что было, то… в надежном месте. И не в книгах, не в белье.

– Синюха! Слышал? – направляет «Брежнев» прыщавого на кухню. – Разумный компромисс… Видите, Галина Андреевна, во всем возможен разумный компромисс. Не так ли?

Старо как мир, а действует. Из двух зол надо выбирать меньшее. Но помнить, не забываться, что меньшее – оно тоже зло, даже если убеждает, что желает тебе только добра. Я помню, я не забываюсь, но куда деваться, деваться-то куда!

Где была моя голова, когда я их впустила в квартиру?! Где-где! Там же, где вот тот самый… гаечный ключ. Психологически объяснимо и оправдано. Еще Мыльников семь лет назад зазывал в свое «дворянское гнездо» и прокручивал кошмарики по «видику» (По-моему, Мыльников был в Питере самым первым владельцем «видика». Нет, вторым! Первым был тот, у кого его изъяли, превратив в конфискат). Так вот, всяческие «Челюсти», «Кинг-Конги», а потом и «Ужасы на улице Вязов» – они до визга страшили, до немоты… Но! Только пока страшилища оставались за кадром, пока только атмосфера сгущалась и нагнеталась. А стоило акуле, горилле, когтистому Фредди объявиться и… ф-фуф! Даже некое облегчение наступало. Тоже кошмарик, но куда более терпимый. При том, что акула по-прежнему жрет пловцов, горилла рушит небоскребы, Фредди сечет в капусту все, что под его когтистую руку попадает.

Потому и впустила. Атмосферка моими страшилищами, моей парочкой сгущалась и нагнеталась по всем правилам. И когда открыла и прыщавый с порога запел «Бо-о-ояре, а мы к вам пришли! Дорогие, а мы к вам пришли!», а «Брежнев» тут же заткнул напарника «Синюха! Одно из пяти!..» и предупредительно осведомился: «Галина Андреевна?..» (мол, впустите?), – впустила. С чувством глубокого удовлетворения, облегчения, чуть ли не с возгласом: «Сколько вас можно дожидаться?!».

Дождалась! Акула по-прежнему жрет, горилла рушит, Фредди сечет в капусту. А ОНИ, перестав быть абстрактно-ужасными ИМИ, сидят и чин-чином оговаривают условия почетной сдачи. Не впусти я их, кошмарики продолжались бы и продолжались. А теперь – хоть кончится все это. Чем кончится, чем?! Сама знаешь, Красилина: внутренне уже вызрела.

– Видите, Галина Андреевна, во всем возможен разумный компромисс… Ох, если бы вы знали, как я от него устаю! – кивнул в сторону кухни. – А лоток ваш никуда не денется. Мы, как вы понимаете, сами заинтересованы в том, чтобы вам его вернуть. У вас снова будет возможность реализовывать свой товар. А у нас…

– … отстригать у меня десять процентов? – упрямлюсь саркастически.

– Пятнадцать, – миролюбиво уточняет «Брежнев».

– Па-а-ачему это пятнадцать? С какой-такой стати?! – чуть язык не прикусила от ненависти к себе: ишь возмутилась! А на десять процентов выходит, согласна? А, Красилина?

– Большие накладные расходы с вами, Галина Андреевна. Сами посчитайте. Сбор данных – информация нынче недешево стоит. Погрузка, перевозка, доставка… теперь еще обратная погрузка, перевозка, доставка. Оперативные действия… Наконец престиж: слухи, сами знаете, разносятся молниеносно. Сегодня вы заупрямились, а мы вам даже процент в назидание не повысили, – завтра кто-нибудь другой заартачится, решив, что мало чем рискует, в крайнем случае те же десять процентов, а то и вовсе отстанут. Не отстанем, Галина Андреевна, не отстанем. Просто из чувства самосохранения обязаны все учитывать и контролировать. Все мы живем в социалистическом обществе. Социализм – не только строй цивилизованных кооператоров. Социализм – еще и учет и контроль. Помните?

– Вы же грабители! – не возмущенно, а констатирующе говорю я, оттягивая неминуемое.

– Грабь награбленное… Не мы изобрели, а все то же общество. Не нам менять… – разводит он руками сокрушенно и тоже констатирующе. – Сколько с вас государство содрало за патент? А налог с оборота какой? А СЭСу вы сколько в лапу дали? А вы знаете, что постановление готовится по кооперативам, по индивидуалам, вообще по новому налогообложению? Кто же больший грабитель? Нельзя жить в государстве и быть свободным от него, кажется, так. Помните?