— Вот так оно и произошло… все.

Не веря уже окончательно ни одному слову про причину драки, инспектор не находил никакого реального объяснения поведению Попова. Смущали инспектора и некоторые детали в версии Попова — их тут же не выдумаешь, очень уж точны, жизненны. Не вязался рассказ Сашки о зачинщике драки Лазареве с тем, что говорили о Трофиме шофер Потапов, паромщик Назарыч. Однако, с другой стороны, и сам он, Малинка, думал о Попове совсем иначе.

Нужно было время, чтоб Сашка понял нелогичность своего поведения. И самому Малинке необходимо было разобраться в рассказанном и сказанном Поповым до импровизации.

— Пионер Георгиевич… — тихо сказал Сашка.

— Что, Попов?

— Не верите вы мне…

— Догадался?

— Я вор. Только доказать этого уже не смогу.

— Рассказывай все сначала. — Инспектор сел и достал папиросы. — Закуришь?

— Не курю.

— Молодец, Лисий Хвост.

— Подлец я, инспектор, — чуточку гордясь признанием, сказал Попов.

— Давай разберемся по порядку. Нагородил ты — на три огорода хватит, — недовольно проворчал Малинка. Он не любил, когда в человеке вот так, словно плотина, прорывалось. Много мути набегало в дознание, ненужной, посторонней, чрезвычайно осложнявшей дело впоследствии.

— Ты сказал, что убил.

— Из-за меня… Может быть, от моей руки погиб Лазарев. Я бросил в него камень.

— Попал камнем-то? — уточнил Малинка.

— Не знаю. Не видел.

— Почему же — убил?

— Очень хотел убить.

— Ты видел его мертвым?

— Да, — твердо сказал Сашка.

— Ясно. Почему ты очень хотел смерти Лазарева? — Старший лейтенант тоном подчеркнул это «очень хотел».

— Он выбросил в реку мой алмаз, — с запалом сказал Сашка.

— Твой алмаз…

— Да.

— Откуда он у тебя?

— Я его нашел в реке.

И Сашка рассказал, как это было.

— Знаешь… Не жизнь — детский сад! — Малинка хлопнул ладонями по коленкам. — Знают — врать нельзя, а вдруг. Знают — воровать нельзя, а крадут. Что с Лазаревым? — без перехода спросил инспектор.

— Драка была у нас…

— Из-за чего?

— Трофим сказал: «Едем сейчас же в поселок — сдать надо алмаз». А я предлагал сбыть.

— Где же это?

— Толком не придумал…

— А он что?

— Он потребовал, чтобы мы тотчас вернулись в поселок и сдали камень.

— Ты отказался…

— Да.

— А дальше?

— Трошка попросил посмотреть камень еще раз. Я дал. А он подхватился — и к реке. И выбросил камень. Я с кулаками на него. Да где мне с ним сладить. Я — за камень. Вот и все…

В мокрой насквозь одежде Сашка основательно продрог. У него зуб на зуб не попадал, хотя в тайге было градусов под тридцать и сильно парило.

«Нервное это, верно, у него, — подумал Малинка, — но обсушиться все равно нужно. Ночью будет холодно».

— Идем к костру, — сказал инспектор Сашке. — Раздевайся до трусов, а одежду — на колышки. Умеешь?

Попов только головой помотал — у него свело скулы.

— Я помогу. Давай, да поживее. Свалилось же лихо на мою голову. — Последние слова Пионер Георгиевич пробормотал себе под нос.

Когда они подошли к костру, у которого сидели парни из экипажа разбившегося вертолета, те, как по команде, встали и отошли далеко в сторону. Там они запалили новый костер. Сашка глядел на них с тоской. Он почувствовал все увеличивающееся отчуждение между собой и людьми. Попов никогда не задумывался о великой мере душевной близости меж собой и окружающими. Она казалась естественной, как воздух, как солнечный свет. И люди не сторонились, а тянулись к нему за добродушие и веселый нрав. А теперь, когда ему хотелось участия, потому что ощущал себя кругом виноватым, люди сторонились.

Перехватив тоскующий Сашкин взгляд, инспектор сказал:

— А ты думал, тебе медаль за твои подлости дадут? Не жди.

За деревьями в густых сумерках белой ночи ворочалась река. Темная высокая вода тупо тыкалась в берег, хлюпала, урчала, захлебывалась противным всасывающим звуком, будто живая. Малинка слушал это невнятное бормотанье, глядел на трепетную ночь, которая, едва подкравшись, уже спешила прочь, словно ее вспугнули. Звезды проступили на небе блеклые, дрожащие. Луна, белая, с голубыми тенями, становилась все прозрачней…

К рассвету сделалось промозгло, холодно.

Прислонившись спиной к дереву, Пионер Георгиевич сидел тихо, точно слившись с окружающей полумглой. И река, и ели, и осины, и сама ночь то ли разговаривали сами с собой, то ли прислушивались к себе. Малинка размышлял о своем, и думы его были не очень-то веселыми.

Он на мгновение представил себе, как теперь на совещании в райотделе при упоминании его имени будут говорить: «Малинка? А, это на участке которого один парень алмаз украл, а потом товарища порешил…» На душе стало муторно. Конечно, есть тут его недоработка. Ведь жил с этим Поповым чуть не год бок о бок. Видел его на дню не один раз. Куда в поселке денешься? И вот поди ж. Не углядел парня.

Дело даже не в том, что на совещаниях поминать будут. Такое ЧП! Суть в том, что задета его безупречная профессиональная честь. Совершено упущение по службе, в работе с людьми, для которой он, собственно, и поставлен здесь. Он в ответе и за скандал в семье Нюрки-поварихи и механика гаража Наумова, и за это вот ЧП. Пусть парень всего три месяца в поселке, а до того был бульдозеристом-кочевником, но кочевали-то они не по Луне, по его участку. На подобных кочевых точках он не бывал. А наверняка надо было. Там тоже не ангелы обретаются — люди. Люди, зашибающие деньгу. Да тьфу с деньгами! Там не побалуешься — негде и нечем. И времени свободного почти не остается.

Снова не о том. Такие бригады — крепкие, сбитые коллективы, где происшествие — вещь почти немыслимая. Каждый на виду у всех. И все-таки посещать такие кочевья надо, просто необходимо. Мало слышать о том, как трудятся люди, знать их нужно. А время? Где взять время на подобные длительные поездки? Придется выкраивать…

Густые сумерки короткой ночи начали редеть. Столпившиеся темной массой деревья разъединились. И каждое стало само по себе, и лес обрел глубину. Белесый обманчивый свет дрожал и переливался меж стволами. Проступил легкий туман.

А Малинка продолжал свои невеселые рассуждения. Правда, теперь они были о другом, о том, что не одна, может быть, корысть двигала Поповым. Существует в этом необыкновенном камне — алмазе — какая-то странная притягательная сила. Она отмечена людьми давно. Нет, он совсем не собирался чем-либо оправдывать Сашку. Отнюдь. Но Пионеру Георгиевичу хотелось отыскать ту крохотную побудительную причину, которая заставляет человека, дотоле честного, сделать первый шаг к преступлению. Потом все идет своим чередом по проторенной дороге правонарушения. Увидел случайно — взял, а расстаться уже сил не хватило: взял на время, а оказалось — навсегда… Их тысячи, таких причинок. Они различны, будучи общи одним — слабостью характера человека, а не исключительно корыстными побуждениями. То, что в данном случае не существовало организованности, задуманности в правонарушении, Малинка был уверен. Не так бы пошло дело: не побежал бы словно оглашенный Попов куда глаза глядят.

Вот он и сейчас во сне сучит ногами, точно удирает куда-то.

А Сашка меж тем, неудобно повернувшись, проснулся неожиданно для себя сразу, будто вынырнул из воды. Не поднимаясь и не изменяя позы, он осмотрелся. Ели и кривые березки, одинаковые во всей пойме, представились ему теми же, что росли вокруг избушки, невдалеке от просеки ЛЭП. Все происшедшее показалось ему лишь привидевшимся в кошмарном сне, а сейчас, когда он открыл глаза, жизнь пойдет своим чередом, как ни в чем не бывало. Мысль эта была так радужно приятна, что Сашка по-детски, со всхлипом, вздохнул. И тут приметил сидевшего невдалеке инспектора.

«Было! Все было. Произошло… убийство Трофима. Потеря алмаза», — отчетливо осознал Сашка, и от этого сделалось так тоскливо и муторно, что он застонал, стиснув зубы, стараясь не взвыть от страха перед содеянным, не забиться от ужаса.