Правда, чаще этих дураков раздирают мертвые сотоварищи. Поэтому я и смотрю это шоу.

-Ну, ты даешь, а как к ментам то попал?

-Шел по федеральной трассе к Новозомбиловску, надеялся встретить колонну летучего отряда бронетехники, предназначающегося для уничтожения крупных отрядов буйных, так, через пару дней и добрел до спрятанного в кустах поста. А когда меня окликнули, то понял, что лучше притвориться зомби, чем человеком. Человека бы они ограбили и избили, а зомби обязаны сопроводить в Труповозке до столицы Зимбири.

Зимбирь. Острословы исковеркали все названия: РЗ, МоZква, Зимбирь. Но планета пока еще называлась Земля.

-А вы тут из-за чего?

Полицейской ловушки ждать не приходилось, нынче нравы и хитрости огрубели, да и Феликс располагал к общению, поэтому я ответил предельно откровенно:

-Обирал мертвецов, паспорта там, бирюльки мелкие. Потом в Новозомбиловске сплавляю барыгам, на это и живу.

-Мертвые сталкер значит? И как, на жизнь хватает? А чего так далеко забрался то базы своей?

-Больше, чем заработок учителя, но в этом больше от романтика-одиночки, не боящегося крови. Всё уже давно растащили, поэтому приходиться отстреливать буйных, а потом осматривать воняющие трупы. Народ то смекнул, что легче отбирать, чем пахать. Вчера вот чуть не сожрали, а сегодня по глупости попался упырям в голубых рубашках.

И тут меня пронзила сладкая, как патока, мысль. В каких-то сорока километрах, паре часов езды на велосипеде, лежит разодранный на части и истекающий гнилью город Чаны. А на его улицах, в скрюченных и прижатых к бронежилетам лапкам, разорванные солдаты прижимают новенькие, в масле, автоматы. На складах есть патроны, автомобили! И никто из мародеров не сунется добровольно в то место, где пируют полтысячи живых мертвецов.

Еда и патроны это та универсальная валюта, на которую можно приобрести еду, девушек, деньги и кров над головой. И, разумеется, я не собираюсь ничего при этом покупать.

Я спросил заинтересовано:

-Говоришь помощи Чанам не пришло? А как же снабженцы?

-Какое снабжение? У нас, как в пятнадцатом веке, система кормлений, даже можно сказать неоаракчеевщина.

Этих гадов, зомбиведов, переквалифицируют из учителей истории, филологии и прочей географической шушеры на семестровых курсах, поэтому интеллигентная сволочь для простого пролетария говорит непонятно. Видя мой недоумевающий взгляд, Феликс пояснил:

-Центр снабжает солдат очень редко, продуктовых ресурсов кое-как запасли на зиму. Поэтому солдаты закреплены за той местностью, где проживают. Население несет “необязательную” повинность – обязано выполнять продуктовую норму, как при хлебозаготовках. Столько-то килограмм овощей, масла, мяса, круп. Кроме нормы существует так называемый продуктовый солдатский налог. Это то, что сверх пайка с помощью силы самостоятельно забирают солдаты у крестьянина.

Я всегда знал, что история развивается по спирали и циклична. То, до чего один раз додумалось человечество, неминуемо повторится.

Мы, молча, посидели с полчаса. Я переваривал вкусные планы по добыче драгоценного оружия, с помощью которого можно будет безбедно жить целую вечность. Правда, власть сразу же расстреливает любого человека с нелегальным вооружением, но никто не отменял взятки, а кому не охота при нашествии мертвецов, получить бесплатно цинковый ящик с патронами? При этом я совершенно забыл, что нахожусь не на свободе, но, да ничего серьезного мне грозить не могло. Люди обеспокоены тем, как спасти свою жизнь.

Феликс, что-то шептал в руки и мотал головой. Он был поражающе похож на зомби, видимо работа в школе обратила его в забитого доходягу верней чем укус мертвеца. То-то он не сильно жалел своих учеников.

Вот она – жизнь после Зомбикалипсиса! Я давно не видел живых, а он с три дня шел по дороге. И никого из нас больше не тянет говорить. Наш бензобак разговора полон, и черная стрелка на красном поле диалоговой сытости. Все-таки мы слишком индивидуалисты, когда время требует коллектива.

Хотя мне и так неплохо.

Через стенки помещения пробился треск пулеметной очереди.

-Опять по банкам, – уловив мой обеспокоенный взгляд, ответил Феликс, – или по людям стреляют. Второй день здесь сижу, наслушался.

Но пальба не прекращалась. Теперь, средь грохотания пулемета можно было услышать сухие щелчки “Макарова”, отборную поросячью ругань жирного лейтенанта, дымное лаяние АК на перевязи у сержанта.

-Что-то мне это не нравится, – пробормотал Феликс, – обычно все кончается за полминуты.

Я уже давно растянулся на грязном полу и дергал за штанину учителя:

-Ложись, идиот. Чему там только на твоих курсах учили.

Порой чувствую себя матерью Терезой.

В пулемете кончилась лента, пока перезаряжали основной солирующий инструмент, отчетливее стала слышна паническая ругань лейтенанта:

-Ворота, сука, закрывай! Ворота при, иначе все здесь погибнем на хрен!

-В задницу эти сраные ворота, валить надо!

-Стой, сука! Стоять!

Часто и сухо защелкал пистолет и больше не стрекотал автомат, зато вновь отборной громовой руганью расцвел пулемет. Стреляли явно неумело, пораженные страхом – длинной, нескончаемой очередью, вместо того чтобы наносить короткие, точные срезки, как при жатве серпом. Потом раздалось несколько мощных хлопков, словно лопались громадные воздушные шарики, наполненные гремучим газом, всё на несколько секунд затихло, и тоскливая, пороховая тишина окутала нас с Феликсом.

-Конец? – забито прошептал он, – кончилось?

-Ответных выстрелов не было, значит это не рейдеры. А наша усиленная милиция не настолько тупа, чтобы расходовать такое количество патронов на простой грабеж, да и не настолько обленилась, чтобы не отразить атаку десятка буйных.

-Надеюсь.

В зомбятник проник гул. Тянущее, утробнее бормотание, словно бесперебойно работающая вытяжка. Шум нарастал, креп, усиливался, распадался на десятки отдельных источников, будто летящих по небу самолетов. Я безошибочно определил, что “Это” такое. Неожиданно, как смычком по скрипке, резануло извечно-лейтенанское:

-Су-у-у-ка! Су-у-ка!

Затопали смачные, жирные шаги и было отчетливо слышно, как колыхалась приближающаяся к нам потная туша. Лейтенант Куропаткин с воем и слезами на глазах забежал в помещение. Не потрудившись закрыть за собой дверь, он рванул к зомбятнику, одновременно матерясь и плача, пытаясь дрожащими руками открыть замок.

Феликс на всякий случай вновь притворился овощем. Мент, с судорогой на лице, искривившее изломом этот громадный, окровавленный пяточек на две пропасти, забежал в клетку и закрыл за собой дверь. В руке у него был зажат пистолет.

-Товарищ лейтенант, – осмелился спросить я, – что случилось?

Он посмотрел на меня взором полным уничижительного превосходства и ответил, глотая слезы, быстро и злобно:

-А ты сейчас сам увидишь. И эта сука, – он ударил Феликса по ребрам, – тоже скоро своих дружков увидит.

Мне больше не нужно было подтверждений. Я встал с ногами на центр скамейки и прижался к шероховатой, как кошачий язык, стене. Кивком головы показал шатающемуся и нахохлившемуся от злобы Феликсу, что надо сделать тоже самое.

Гул распался на две половинки: чавкающую снаружи и приближающуюся к нам. Та, которая двигалась к нам, волновала меня больше других, так как она явно чувствовала кровь, выступившую на лице лейтенанта.

-Надо было закрыть дверь и придвинуть к ней стол, – сухо сказал я, – они бы не прошли.

Лейтенант молчал, забившись в угол клетки и опустив отъетую задницу на забрызганный фекалиями пол. До нас тут держали трупов.

Зомби вбежали в комнату быстро и взволнованно, как компания девушек на первый бал. Мушкетеры, как на подбор: в красных, выкрашенных кровью штанах, не волосы, а модная, с багровыми полями шляпа-катух, разъяренный взгляд, мигом уставившийся на нас. Один из зомбей бывший солдат, на его бронежилете видны отметины от пуль, нижняя часть челюсти вообще отсутствует и на шею свисает оборванная лента белого языка. Зомби вваливаются гурьбой, видимо мяса на улице хватило самым сильным, а здесь оставшиеся не у дел калеки. У этого сборища стойких оловянных солдатиков не хватает то половины ступни, руки, лица изуродованы. Мухи откладывают в старые раны яйца, из отверстий вываливаются беленькие опарыши.