Потому что людей с каждым днем оставалось все меньше. В России, по данным Росстата, на шестьдесят-восемьдесят тысяч в сутки. Почему мало кто паниковал? Арифметика мало пугает тех, кто пережил лихие девяностые.

-Валяй.

Феликс развалился, как римский патриций, чувствуя, что оседлал ту стихию, за обладание которой на городских окраинах чистят морду. Правда сейчас из слушателей – валящийся в овраге и выставивший кверху зад мертвяк, я, мелкими кусочками откусывающий хлебушек и вычищающий им банку, да безмолвные звезды.

Хотя почему безмолвные? Может сейчас как раз с них на нас смотрят миллионы и миллиарды заинтересованных глаз, щупалец и прочих тентаклей? Ведь это такое интересное шоу! Целая планета, сошедшая с ума и жаждущая крови. Может они и устроили, как говорят некоторые уфологи?

-Существует такая теория, – начал Феликс, – что история человечества это не более чем закрученная спираль, причем мах ее вращения к вершине непременно сужается. Это связано с ускорением технического и социального прогресса. Вообще вся наша Земля развивается по циклам: природные, геологические, хронологические. Мы маленькие-маленькие точки на сравнительно небольшом, здесь уж как кому отведено, отрезке спирали-времени. Историческое развитие нашего вида тоже можно представить, как цикл. Если проанализировать его предыдущие витки, то можно с легкостью заключить, что сегодняшнее человеческое безумие легко предсказуемый исторический факт.

-Это как? – от неожиданность подскочил я, – получается, историки могли предсказать то, что с нами случится? Каким это образом?

-С точно такой же вероятностью, с какой экономисты предсказывают будущие кризисы. Если можно просчитать подноготную макроэкономического мира, то почему нельзя сделать такой же прогноз в исторических процессах? Я с уверенностью заявляю, что человеческое безумие начала двадцать первого века это вполне ожидаемый факт!!

-А доказательства, кроме того – резонно спросил я, – что ты последнее слово прокричал?

-Легко! Для того, чтобы человеческое безумие имело широкий резонанс, в человеческом одеянии истории должен был появиться пояс. Им стали, протяженностью более тысячи лет, с восьмисотого до и, по восьмисотые года нашей эры, пояс возникновения религий спасения. А именно – иудаизма, христианства, ислама. Именно они, чье появление было предначертано изменением технического совершенства обработки земли, развития культурного сознания, а именно распада от коллективного “мы” индивидуального “я”. Понимаешь, Иван, человек создал христианство под индивидуума, который начал осознавать себя отдельно. Зачем мне нужны коллективные боги, если, чтобы выжить в этом мире, земной коллектив мне и не нужен? А тот, кто себя отдельно осознает, вне коллектива, очень легко может сойти с ума. Тебе что-нибудь говорит дата семьсот семьдесят седьмой год от рождества Христова?

Я, заскучав, неопределенно пожал плечами:

-Портвейн такой есть. Я как-то его выпил и много блевал.

-Темнота! – вспыхнул зомбивед, – знаешь, что в канун нового, семьсот семьдесят седьмого года, творилось в дикой, еще не оправившейся от переселения народов, Европе? Да люди, зараженные христианским сознанием, которое действовало, прежде всего, не на общину, а на отдельного человека – выли, стенали и плакали, боясь прихода, как они считали Судного дня! Три косы смерти. Безумие было таким, что в христианском мире были зафиксированы массовые пожертвования храмам, искупление своих грехов, добродетель, невиданная никогда прежде. Люди верили и боялись. Каждый хотел попасть на небеса. Это было своего рода первое массовое, известное мне безумие (если не считать смену наших эпох, самого Иисуса).

-Так, – очень заинтересовано спросил я, – а что же было дальше?

-Апокалипсис, конечно, не пришел, и Европа успокоилась до следующей страшной даты – тысяча сто одиннадцатого года. Четыре кола, четыре страшных единицы, четыре позорных столба! Четыре копья ангелов Апокалипсиса! Хотя, там не так, конечно, но масса очень боялась. Безумие было еще большим, нежели в семьсот семьдесят седьмом году. Преступники, плача и стеная, а также хлеща себя плетками, плелись в тюрьму, дабы искупить свои грехи перед неминуемой карой. Но никто не хотел их заключать в тюрьму, кому приятно было брать грех на душу? Богачи выбрасывали свои богатства прямо на улицу. В аббатствах и приходах по всей Европе собирались плачущие, истерзанные тревогой и безумием люди. И вот наступила обещанная дата...

Я очень увлекся рассказом:

-И что дальше?

-Судного дня, как обычно, не случилось, и привычное колесо жизни вновь покатилось по наезженной колее. Следующее безумие состоялось в шестнадцатом веке, правда, локально, в России. Знаешь такого Ивана Грозного?

Это да, такого я знал. Меня с ним роднило то, что мы оба швыряли с высоты котов.

-Это был очень мистический и одновременно набожный человек. Он верил в то, что скоро произойдет Конец Света, в частности из-за этого ввел на Руси опричнину. Метла и собачий череп – символы очищения страны от скверны. И какое безумие, какая кровь тогда пролилась! Если посчитать, то эти циклы безумия вполне себе систематичны. Промежуток равен примерно четыремстам годам. Сегодня просто настало время.

-Погоди, погоди, – я запутался, – а чьей это у нас никто не ждет конца света и прочей апокаптичной туфты? Погоди! Стоп.... А вот эта хренотень с майа, это ведь в прошлом году людям мозги сносила! И сейчас.

-Дело в том, что безумие определяет сознание. Если сознание у массы религиозное, то и бунт человеческий произойдет на религиозной почве. Люди просто не могли помыслить ничего другого, кроме как Армагеддона. А в двадцать первом веке, который, как я уверен, будущие историки назовут распутным веком, ценность религии сравнялась с обоями. Вроде бы по-прежнему изображают сцены целомудрия, учат чувственному и вечному, но наклеены в публичном доме. Нынче другие приоритеты и другое безумие. Мир сошел с ума и безумие выразилось именно в таких вот кровососущих сознаниях именно потому, что сознание у людей потребительское, скотское, материалистичное – больше урвать, напихать в рот и как можно скорее проглотить. И майя, их календарь, тоже замешан здесь, ты прав.

У тебя самого, такое сознание и определило бытие, мрачно подумал я.

-То есть, – задумчиво приговорил я, – по твоему превратится ли человек в зомби зависит от того, какая у него натура?

-Не совсем. Это зависит от того, насколько человек бессознателен и подвержен влиянию. Зависит от потрясения. Внушения. Тем более людям скучно, они мечтали о третьей мировой – это видно из множества романов, написанных о ней. Они мечтали о великих потрясениях двадцатого века, лишь чтобы они наступили, с плачем захотеть мирной жизни. Вот и выпало им жить в эпоху Зомбикалипсиса. Но, я полагаю, что как только минует две тысячи тринадцатый год, на теме которого паразитировали слишком многие мистики и бездари, пойдет спад загадочной болезни. Вспомни мои аналогии с косами и пиками.

Я лег на теплую землю и принялся думать. А ведь верно, истерия со сменой эпох и предсказаниям по календарю майя двигала умами многих. Хотя даже мне было известно, что индейцы майя не предсказывали конец света, но пророчили смену эпох.

Феликс Викторович продолжил:

-Во многом сегодняшнее безумие, подобное мысленному вирусу, передающемуся по ноосфере, как говорил еще Вернадский, весьма уважаемый ученый, имеет корни в тиражирование массовой индустрией такой вкусной темы, как предсказания народов майя. Люди кричат о том, что это были потрясающие провидцы. Тут не поспоришь – календарь распланировал их жизнь до мельчайших подробностей! Даты свадеб, знаменитый культ мертвых! Он даже предсказывал количество пленных, которые должны были быть захвачены после каждой битвы. Если количество пленных не сходилось, то майя производили обмен, дабы соблюдать непогрешимую точность своих предсказаний и не гневать жрецов.

Фен захохотал высоко и прерывисто, как человек, страдающий от икоты, в отблесках затухающего костра показались в раз ставшие длинными и кривыми, ятаганы его зубьев. Ночь окончательно залила мир, а на ее поверхности всплыл, наконец-таки, желток луны.