Так говорил Плиний Старший в день двадцать третьего августа, когда наступили сумерки взаправдашние, а не как следствие многочисленного пепла и пемзы.

Командующий направил квадриремы к судам Помпониана — боевого помощника, имевшего постоянную стоянку в Стабиях.

На берег сошли благополучно. Корабли выстроились в двух стадиях от него. Стабии оказались пустынными — ни души, не было даже собак и кошек. Все живое сбежало — благо море рядом, а многие просто на повозках уехали в сторону Рима, только бы подальше от этих мест.

Для командующего подыскали приличный дом, в котором еще не погас очаг. Устроились уютно.

Плиний Старший вышел на улицу. Отсюда хорошо был виден Везувий. Гора удесятерила свое огненное дыхание, все вокруг шипело и свистело, пепел сыпался сверху пуще прежнего, и пемза — тоже. Словом, стоял невообразимый хаос. В довершение жуткой картины засверкали молнии вокруг дымового столба Везувия. А раскатов грома пока не слышно было.

Архелай стоял рядом с восковой дощечкой и стенографировал.

— Это будет новая книга, — говорил Плиний Старший. — Надо все описать правдиво, а прежде того — все досконально узнать и понять.

Помпониан держался возле командующего, чтобы не сочли его трусом, ибо невозможно при здравом рассудке наблюдать происходящее хладнокровно да к тому же еще и диктовать свои впечатления стенографу.

Помпониан дивился: чего больше в Плинии Старшем — безрассудной военной храбрости или неподражаемого любопытства? И в том и в другом случае Помпониан не находил оправдания. Зачем лезть в пасть жестокому зверю? Зачем совать голову в гудящее и горящее жерло? Неужели в пятьдесят шесть лет надоела жизнь? А может быть, все это не так уж и опасно? Ведь Плиний Старший — настоящий ученый, многоопытный… Значит, надо довериться ему, не бежать от огня. Уверенность — большая защита в беде. И все-таки…

Помпониан говорит:

— Мне не нравится, что куски пемзы становятся все тяжелее. Голова у нас одна, и мне…

Командующий перебивает его, громко смеясь:

— Представь себе, и мне они тоже не по нутру. Один из них даже поцарапал мне руку. До крови. Но я думаю, что по ошибке.

— Ты хочешь сказать, что ему хотелось просто отрезать руку, но это не удалось?

— Да, примерно так. Видишь ли, отсюда совсем другое впечатление, нежели из Мизенума. Издали все это слишком красиво. Когда к этой красоте прибавляется страх — дело совсем другое. Должен сказать, что сами по себе ни огонь, ни дым не вызывают трясения почвы. Возможно, сильного трясения и не будет. Архелай, отметь это…

Однако Архелай не успевает сделать этой записи — огромный булыжник падает у самых его ног. А вслед за ним другой. Тоже поблизости от первого.

— Войдем в дом, — советует рассудительный Помпониан.

— Лучше под кровлей, — соглашается с ним Архелай.

— Ну что ж, в дом так дом!..

Что же было потом?

Назло всем трусам командующий неторопливо поужинал и улегся спать. А ведь по кровле уже стучали настоящие камни вкупе с пемзой. Молнии сверкали все чаще и чаще, по улицам текли потоки воды, выливавшиеся неведомо откуда.

Рано утром один из матросов сообщил, что наружная дверь не открывается — она завалена камнями. Что делать? Будить командующего? Кто рискнет разбудить?

— Я, — сказал Помпониан, человек худющий и жилистый, пропитанный морской солью.

— В чем дело? — спросил недовольный командующий, щуря заспанные глаза.

— Может быть, нам лучше удалиться отсюда?

Объяснять что-либо уже не требовалось: земля тряслась, как сумасшедшая. Дом мог развалиться в любое мгновение.

— Ну, что ж, — проговорил командующий. — Пойдем на берег.

— Темно, — сказали ему. — Темно от пепла.

— Зажгите факелы!

— Каменный дождь не унимается!

— Накрыть головы подушками! Живо!

Так и пошли. С подушками на головах. С факелами в руках. Почти в полной темноте, хотя утро было позднее.

Решено идти к морю. А на берегу ждет неожиданное и очень неприятное: ветер гонит волны на сушу, и кораблям не прорваться на волю…

— Ничего, — успокаивает командующий. — Принесите мне свежей воды, тащите парус, постелите его вот здесь. Я вздремну немного.

Подчиненные разводят руками: вот так храбрец этот командующий!

Земля все ходит ходуном, по улицам бегут потоки воды и вливаются в море, предварительно заполнив все подвалы, комнаты и дворы в Стабиях. Над Везувием — настоящая гроза: с молниями, с раскатами грома.

Командующий встает. Делает несколько шагов к воде и вдруг валится на песок, как подкошенный, — это налетело на него небольшое тяжелое серное облачко. И убило.

Позже Плиний Младший так объяснит случившееся Тациту: «Он… упал задохнувшись, как я предполагаю, от плотных паров, закрывших ему дыхательные пути, которые у него от природы были слабы, узки и часто сжимались…»

И в ту минуту, когда огнедышащая лава несется по склонам Везувия прямо на Стабии, моряки кое-как преодолевают могучий прилив и достигают квадрирем.