Вдовий дом — дом призрения престарелых «благовоспитанных» дам города — был выстроен с филантропическими целями миллионером Бугровым на Арзамасском шоссе, на выезде из города. Это был отличный дом, прочный, удобный, вместительный, окруженный каменной оградой с вековыми деревьями в ней. Но здание это было захламлено с тех пор, как старушки его покинули, перепуганные перестрелкой в этих местах. И кого только за это время не перебывало там: и штаб повстанцев, и курсанты, и солдаты; одно время был склад овощей, карантин для тифозных, детприемник для беспризорников. И вот наконец тут будет студенческое общежитие.
Когда Пахарев пришел во Вдовий дом, то увидел, что ремонтируют и изнутри и снаружи. Все вещи студентов были сложены как попало. Он отыскал свой сундук, взял оттуда книги и две пары рубашек и пошел на Балчуг, чтобы раздобыть денег на еду.
Балчугом назывался глубокий овраг, пересекающий город пополам, рядом с кремлем. В этом овраге размещались два ряда деревянных лавочек, в которых торговали, главным образом частники, всякой всячиной. Тут можно было купить фальшивый паспорт, подержанную книгу, любого покроя ветхую одежду, иконы, персидский порошок от тараканов и блох, всякую утварь, дешевую еду и всевозможный хлам старьевщиков. Кого только не встретишь на этом Балчуге! Были холодные сапожники, которые здесь же подбивали подметки; были пирожники, изготовлявшие на жаровне пирожки, пончики, пышки и пряженцы в постном масле; были тут букинисты, сбывающие сонники, любовные письмовники, шарлатанские руководства по черной магии, хирософии и хиромантии (последние ценились особенно дорого); были продавцы «божественных книг» — Библии, Евангелия, жития святых (эти тоже шли ходко); исторических реликвий, похищенных из разгромленных усадеб, музеев и библиотек (грамоты с княжескими печатями, письма писателей и общественных деятелей); торговцы картинами русских художников, портретами царей, детективными романами, на которые имелся огромный спрос, такой же, как на порнографические карточки; были тут гадалки, цыганки, которые, усевшись на середине базара, по-восточному подобрав под себя ноги калачиком и растопырив подолы, хватали проходящих за платье, зазывая:
— Эй, красавец, эй, позолоти ладонь, я тебе всю твою судьбу открою.
Были тут аферисты, сбывающие фальшивые бриллианты, «золотые изделия», «заграничное сукно»; были шулеры, предлагавшие «сыграть на счастье»; были проститутки, зазывающие молодцов за лавочки и там вступающие в торг; были жулики всех мастей и нищие всех разновидностей; были слепцы с поводырями-мальчиками, оглашавшие овраг тягучим церковным песнопением; были беглые монахи из разных монастырей с церковными кружками, собирающие на погорелый храм; был даже шарманщик с девочкой, которая пела «жестокий романс» и танцевала с бубном.
Все это толкалось, волновалось, галдело, торговалось, спорило, скандалило до самого вечера. А ночью в обнимку с бутылкой и гулящими девками пропойцы находили на дне оврага, подле закрытых ларьков и лавок, свой незатейливый ночлег. Балчуг — это было торжище, свободно разобнажившееся при нэпе во всю ширину, после периода суровых запретов.
Никто, конечно, и не взглянул даже на тряпки, которые Сенька держал на вытянутой руке. Притом же бойкие барыги тотчас отбивали у него всякого покупателя, который намеревался подойти к нему.
— Эй, эй, покупатель хороший, — кричал барыга, — вот тебе самолучший товар, — и он хватал за рукав этого покупателя и оттаскивал его от Сеньки. — Дорого куплено, дешево продам. А у этого мальца, видишь, только вшивое веретье… Вот гляди иди!
И покупатель отходил от Сеньки, загипнотизированный профессиональным балчужником.
Так Сенька и простоял весь день, и даже никто к его обноскам не притронулся.
Наконец, голодный и измученный, он пошел домой. Но при входе в кремль, где стояла часовенка, его вдруг остановил старик с окладистой бородою и, показывая на связку книг, сказал:
— Развяжи-ко, парень, видать, что-то душеспасительное. Сверху связки книг лежало «Воскресение» Льва Толстого.
Старик взял книгу, повертел ее в руках и спросил цену.
Пахарев подумал, что напал на серьезного покупателя и назначил книге цену в два раза большую, чем сам платил когда-то.
— Ну, этого, молодец, книга стоит, — сказал старик. — За нее ничего не жалко. Вразумительное и душевное сочинение. За веру стоит.
Он заплатил Сеньке и потом принялся рыться в остальных книгах. Он забрал «Ночь перед рождеством» Гоголя, «Заколдованное место», «Вечер накануне Ивана Купалы». И сам назначил очень высокую цену. Собралась толпа, стала рыться и хватать друг у друга из рук «Живые мощи» Тургенева, «Исповедь» Руссо, «Потерянный рай» Мильтона.
— Давно уж такие православные книги не выпускались, — сказала старушонка, дрожащей рукой подавая Пахареву деньги, а другой придерживая «Потерянный рай».
И тут началась сутолока: со всех сторон Пахареву совали деньги, а старушку опрокинули. Разгорелся скандал. И пока скандалили, чтобы не быть в свою очередь побитым, Сенька наскоро схватил деньги, бросил книги в толпу и утек. Все это показалось ему фантастическим и совершенно невероятным.
Зажимая в руке деньги, он пришел на почту и послал их Груньке, оставив себе только на ужин. О! Он понимал, что делал! Он был, как говорят, на седьмом небе.
— Эге! Дело в шляпе. Эврика! Я и не подозревал в массах такой тяги к классикам! Теперь мне все нипочем. Классики меня выручат! Классики меня прокормят.
Поужинал он всласть в ресторане «Не рыдай». Потом собрал все книги, какие валялись в коридоре в кучках по углам, брошенные студентами, присовокупил к своим, извлеченным из сундука, связал стопками и в следующее утро, взвалив их на плечи, чуть свет прибыл на Балчуг. Но странное дело! Никто не обратил внимания на его книги, как он ни старался зазывать публику, воображая найти в ней достойных книголюбов. Он даже разложил их рядами на траве. Вот Пушкин, вот Лермонтов, вот Герцен, вот Крылов, вот Чехов в издании Комиссариата народного просвещения. Нет! Никто даже не взял ни одной книги в руки. Искоса поглядят, не останавливаясь, и проходят мимо. Только одна вчерашняя старушка приковыляла опять и, пытливо поглядев на Сеньку, спросила:
— А что, молодец хороший, «Потерянного рая» у тебя нету?
— Тут есть лучше, бабушка, — ответил Пахарев. — Вот «Демон», вот «Полтава», вот «Мороз, Красный нос»…
— Э, не искушай меня, молодец. Это все басурманское. А мне бы про наше православие что-нибудь. Хотя бы то же «Воскресенье» или «Ночь под рождество». А всего лучше все-таки «Потерянный рай». Потеряли, молодец, мы рай-то… потеряли… не воротишь, за грехи это.
— Какой там еще рай! — воскликнул Пахарев. — Бери «Утраченные иллюзии» или «Мертвые души».
Но бабушка вскинула на него испуганные глаза, перекрестилась, зашептала молитву и пустилась бежать. И тут Сенька прозрел. Он понял причину вчерашнего успеха. Он связал книги опять в стопку, нагрузил их на плечи и понес домой.
— Азиатчина! Вековая отсталость! Предрассудки темной массы. А я, дурак, принял это за эстетическую зрелость.
Он отыскал в углу Вдовьего дома ворох старых матрацев и лег на них спать, голодный и разъяренный, думая о том, где же он достанет завтра кусок хлеба или хотя бы три копейки.
Утром он поднялся рано и вышел из своего логова, чтобы найти какую-нибудь работу.
Прежде всего он пошел на пристань. Там очень часто при выгрузке и разгрузке пароходов и барж требовалась рабочая сила. Как и все, он лег на песок, спиной к солнцу, в ряд с такими же горемыками, как сам, и на подметках обуви вывел мелом цифру — 50. Это означало количество копеек — цену за свой дневной труд. Люди, которые нанимали чернорабочих, шли вдоль ряда лежащих тел и выбирали кого хотели. Но Сеньку не брали, вид его не очень обнадеживал работодателей: моложав, в кепке и курточке, в ботинках, не настоящий волгарь. Пробовал он втесаться и в летучие артели грузчиков, которые создавались на ходу, например для разгрузки барж с арбузами. За простой баржи платилась неустойка, и хозяева брали всякого, кто подвернется в данный момент под руку. И Сеньке несколько раз удавалось участвовать в такой разгрузке. Но тут оказалась своя беда. Здесь укоренилась привычка дневную получку не делить, а сообща пропивать в трактире. Сенька, кроме головной боли, ничего не испытал, наслушался брани, нагляделся на драки и из артели сбежал. Потом он попробовал работать носильщиком на вокзалах. Но профессиональные носильщики, которые его увидели за подноской чемоданов к вагонам, избили его как конкурента. Пришлось оставить и это занятие.