Разобрав показания существенных свидетелей и разбив их, насколько возможно, или оставив их в целости до более удобного случая, вам надо теперь выдвинуть вперед факты, установленные вами, и вновь представить их присяжным как основание ваших домогательств. Вы можете теперь собрать воедино показания ваших свидетелей и предложить суду ваше толкование дела в законченном и обоснованном виде.

Следует всегда говорить кратко, но в настоящую минуту это нужнее, чем когда-либо; здесь надо быть кратким, елико возможно. Если вы не оратор, лучше быть кратким, потому что плохая речь не производит впечатления; а если вы обладаете даром слова, вы тем паче можете быть кратким, потому что умеете сказать многое в немногих словах. Короткая речь, как бы ни была коротка, доходит до конца; а пустословие неизбежно останавливается где-нибудь на полпути. Но и хороший оратор должен остерегаться затемнить свои доводы многословием; люди, одаренные способностью свободной речи, более других нуждаются в «подрезке» на первых шагах. Все, что требуется,— это чтобы ваши факты были ярко очерчены и бросались в глаза, как плоды на редких ветках яблони, ползущих по стене. Лучше, пожалуй, скупость, чем расточительность на слова. Не одевайте факты в пышные фразы, не старайтесь сразу установить несколько пунктов. Не предлагайте их присяжным в виде виноградной кисти: не все будут видны им. Надо, чтобы каждое ваше положение было установлено отдельно от других с полной отчетливостью, как произведение искусства, подлежащее их строгому рассмотрению; и коль скоро известное положение вами установлено, не задерживайтесь на нем и переходите к следующему. Указав, таким образом, ваши основные положения и представив каждое из них в отдельности в наилучшем освещении, вы можете теперь собрать их вместе и еще раз выдвинуть перед судом всю их совокупность, как нечто целое. Выражаясь на военном языке, следует закончить смотр «церемониальным маршем»; это представляется мне лучшим средством для того, чтобы показать боевую силу и снаряжение вашего отряда.

Есть одно указание, о котором я не упоминал бы вовсе, если бы оно не нарушалось так часто в наших судах, а именно: следует избегать ходячих затверженных выражений, а также привычных поговорок; последние от постоянного употребления в разговоре почти переходят в то, что называется «условный язык у светских людей или воров»; такие выражения изобличают бедность мыслей и отсутствие оригинальности, отнимают силу у речи. Когда человек прибегает к ходячему изречению, чтобы подтвердить свое положение, он дает слишком мало для слушателей. В таких речениях нет ни красоты, ни доказательности; они годятся для балаганов, а не для форума. Но худшее в общих местах — это то, что они так малоубедительны и что их так легко бывает разбить.

Есть ли смысл говорить: «Г-да присяжные! По старинному изречению...», когда противник отвечает на это здравыми логическими доводами. А если спор идет в области предположений, кто станет тратить сильные, неотразимые слова здравого смысла в ответ на подобное пустословие? «Старинное изречение» может вызвать смех, а решит дело новое слово или новая мысль.

Я не хочу сказать, что не следует пользоваться примерами; они составляют один из самых полезных риторических приемов. Пример есть наилучшее средство для пояснения мысли; но пример должен, по крайней мере, быть оригинальным. Это должна быть искра вашего собственного ума, а не отблеск чужого фонаря, как бы ярко он ни горел. Архиепископ Уэтли говорит: «Метафора или сравнение, вошедшие в общее употребление и уже знакомые слушателям, производят сравнительно мало впечатления на них». Пример, хотя бы самый простой, всегда бывает приятен и убедителен для них, если только он подходит к случаю и не повторяет старого.

Я уже предостерегал адвоката от слишком свободного выражения чувства. Едва ли нужно говорить, что прямое обращение к страстям присяжных в возражении неуместно и несправедливо. Они призваны решать дело не под влиянием страстей или чувства, и попытки к воздействию на них в этом направлении могут привести их к неверному решению. Вы имеете право искать сочувствия присяжных, но это следует делать фактами, а не продажной чувствительностью; только воздействие фактами на чувства есть законный прием адвокатского искусства и законное пользование властью красноречия; искусство заключается в том, чтобы представить факты в таком виде, чтобы они сделали то, что вам делать воспрещается. Но было бы слишком смело с моей стороны рассуждать об этих высших талантах оратора, которым нельзя научить и которых нельзя приобрести. Я хочу только сказать, что всякая попытка оказать влияние на присяжных поверенных обращением к их чувствам неизбежно вызывает их неудовольствие. В лучшем случае этот неловкий, грубый прием ничем не лучше прямого запугивания; если вы не умеете затронуть их чувства иначе как бурным натиском на них, лучше держитесь фактов и приберегите свой пафос для вашего клиента.

Столь же бесплодны будут и ваши усилия склонить в свою сторону судью, если вы будете открыто стремиться вызвать в нем предубеждение. Это своего рода риторический разбор, и всякий, кто может обойтись без такого насилия, должен старательно избегать его. Это прием не только безнравственный, но и логически неправильный. Если обстоятельства дела сами по себе вызывают сочувствие присяжных к вашему доверителю, вам нет нужды греметь в трубы, чтобы заявлять об этом во всеуслышание; если нет, жалкие уловки затронуть это сочувствие останутся втуне: мало того, они могут вызвать в судье раздражение против вас, а иногда и настроить его против вашего доверителя; вы можете быть уверены, что, проникнутый желанием быть справедливым по отношению к обеим сторонам, он всячески будет препятствовать вам выиграть дело каким-либо несправедливым преимуществом; если затем вы проиграете верное дело вследствие его стараний помешать вам выиграть его недостойным приемом, в этом будете виноваты вы, а не он.

Возражение должно охватить все дело и вместе с тем быть сжатым, спокойным и смелым. В его умеренности будет его сила. Страстные выражения — признак слабости, громкий голос — шум, оглушающий ухо, вместо того чтобы содействовать пониманию. Если вся речь произносится в повышенном тоне, говорящий не может модулировать голоса, а модуляция есть музыка красноречия.

Лорд Брум сказал про Эрскина: «Присяжные признавались, что не могли оторвать глаз от его лица, ибо один взгляд его, чаруя, приковывал их к себе. А голос его, обладая необычайной нежностью, ясностью и гибкостью, вместе с тем чудесно отражал минуты внутреннего напряжения».

«Его внешнее обращение,— говорит Эспинас,— было всегда пристойно, естественно, непринужденно... Звук речи, хотя несколько резкий, отличался полнотой, без малейшего шотландского акцента, и был приспособлен ко всякой обстановке,— почти математически рассчитан по условиям минуты».

Говоря о внешности, я могу сказать, что все указания так называемых учителей красноречия о жестикуляции есть пустые слова. Кто хорошо говорит, у того естественные и подходящие жесты являются сами собой; кто говорит плохо, у того их вовсе нет. Изящной жестикуляции научиться нельзя, так же, как нельзя научиться быть красивым.

«Все, что преувеличивается, теряет в силе»,— сказал нынешний генерал-солиситор в разговоре с клиентом; вот правило, которое полезно помнить как во вступительной речи, так и при возражении. Вы можете «перестараться» с вашими фактами, как и с фактами вашего противника; в суде всегда, когда можно, бывает выгодно выставить напоказ свою умеренность. Сдержанность голоса нравится не меньше, чем сдержанность в выражениях. Мне приходилось наблюдать адвокатов, которые кричали так, как будто присяжные были злосчастные люди, выброшенные на скалу в океане после кораблекрушения, а оратор — человек, силящийся с берега перекричать рев бури для их спасения; я хотел бы проникнуть в сердца погибавших, чтобы узнать, что испытывали они, внимая громам бога бури.

Два слова о том, что называется заключение. Оно не должно трещать, как шумиха, ни разлетаться звездами в небе, как ракета. Оно должно быть разумным и приятным заключением сказанного — привлекательно, внушительно, по возможности безупречно по слогу. Надо, чтобы оно оставило приятное впечатление в умах присяжных. Оно должно быть хорошо построено, уместно и коротко. Назначение вступления, вступление, состоит в том, чтобы завладеть вниманием присяжных; заключение должно оставить у них сознание, что их внимание не пропало даром. В одной из последующих глав читатели найдут один или два примера искусно составленных заключений речи, взятых мной у наших лучших ораторов как образцы сжатости, краткости и красоты.