– Рыцари Варалусии не уступают в чести нашим рыцарям, – ответил Гвадемальд. На самом деле, он не знал, что ответить своему королю, и поэтому сделал это странное, но справедливое заявление.

– Но рыцари Варалусии должны считаться с тем, что их земли граничат с Местифалией и Сарварией. А когда в тамошних землях узнают, что Атария лишилась своего главного воеводы, что придёт им на ум?

– За Местифалию и Сарварию я не ручаюсь, ваше величество. Там нет рыцарей, – ответил Гвадемальд.

– Последний раз Ломпатри видели в наших землях. И если он умрёт, вину за его смерть повесят на нас. Тогда уже никто не усомниться в том, что рыцари начали резать друг друга. А это, мой друг Буртуазье, конец Троецарствия. Война. Приведи мне Ломпатри и его сказочное существо. Здесь, в моём дворце атариец заявит, что не убивал Гастия, а сказочное существо, если оно так благородно, как ты говоришь, сознается в содеянном.

– Но этот нуониэль потерял память, – сказал Гвадемальд.

– Не родился ещё тот счастливчик, которому довелось убить, а потом забыть это на веки вечные, – ответил король. – Память вернётся, и он сознается. Мы отпустим Ломпатри к королю Хораду, а это полено казним прилюдно. Он всё равно сказочный, и ему положено отрубить голову. Так вот пусть ценою жизни своей сохранит мир в Троецарствии.

– Похоже, мир в Троецарствии настолько важная вещь для вас, что без этого невозможно существовать, – подумав, сказал рыцарь.

– Существовать? А война, по-твоему, это существование? – тихо спросил король.

– Господин Ломпатри считает делом чести оберегать господина нуониэля. Он уверен, что это создание спасло ему жизнь. Не думаю, что смогу уговорить господина Ломпатри привезти сказочное существо на казнь.

– Мне нужен этот Ломпатри здесь в Идрэне! – нахмурившись, зарычал король Девандин, – Он великий человек, и его слóва о том, что не он убил Гастия, будет достаточно для предотвращения войны. А на это ходячее полено, на это недоразумение природы мне наплевать! И на Ломпатри тоже! Не хочу об этом больше слышать! Реши проблему!

Король выкинул грязную тряпку прямо на раскалённые угли, снял фартук и направился прочь.

– И не потеряй мои торговые корабли! – бросил Девандин напоследок.

Гвадемальд не двигался с места. Он дождался, пока тряпка на углях не исчезнет в языках пламени, и только после этого направился к выходу.

Рыцарь быстро прошёл по внутреннему дворику к той самой двери, что ведёт в тёмный коридор, по которому можно добраться до подсобных помещений. Там и находился чёрный ход, через который Гвадемальд и попадал во дворец. Перед дверью рыцарь замешкал. За стенами дворца его ждал верный конь и воины из личной охраны. Гвадемальд мысленно уже сидел верхом, обдумывал приказы, которые отдаст своим людям, рассчитывал путь до ближайшего лагеря. И всё же, стоя перед дубовой дверью, Гвадемальд ещё раз обернулся на клён. Дерево стояло совершенно нагим. И лишь один зелёно-жёлтый лист всё ещё крепко держался за свою ветвь.

«Мир в Троецарствии? – подумал Гвадемальд. – Неужели это то самое важное, что я потеряю, и без чего не смогу существовать? Нет, нет! Это жизненно важно для короля Девандина. А для такого рыцаря как я война – это кузня чести и имени».

На дворик обрушились порывы холодного осеннего ветра. Собранные в кучки листья взвились вихрями и разлетелись по влажным дорожкам, по подстриженным кустам и по сникшей траве.

«Давай, приятель, – говорил Гвадемальд клёну, – сбрасывай его. Закончим эти игры. Не заставишь же ты меня всю дорогу до Дербен биться над тем, что же в моей жизни есть такого важно, чего мне нельзя терять».

– Господин Гвадемальд! – послышалось вдруг из тёмного коридора, в который всё никак не решался войти рыцарь. – Господин, это вы?

Вдруг из темноты выглянул верховный маг Байсен одетый в тяжёлый кожаный походный плащ.

– Слава свету, что я вас встретил! – залепетал улыбчивый маг. – Я уж думал, что совсем отстал от вас. Я ведь с вами отправляюсь! Мы будем вместе! Как хорошо, что вы ещё здесь! Вы ведь отправляетесь по реке? Знаете, я уже ходил по нашей Дикой до самого озера Аин. Чудесные, красивые места!

Гвадемальд смолчал. Он приветствовал мага поклоном и снова глянул на лист надежды. Убедившись, что тот всё ещё на своём месте, рыцарь юркнул за магом в тёмный проход за дубовой дверью.

Глава 17 «В тени Скола»

Ледяные горы с жёсткой непогодой остались позади, но здесь внизу, на пригорьи, путникам легче не стало: холодный ветер всё так же пробирал до костей. Спасало только движение и надежда на то, что вечером разрешат погреться у костра. И когда впереди показался тонкий столбик дыма, возвышающийся над мёртвой луговой травой, люди приободрились. Пожелтевшая, сникшая трава намочила всех по пояс. Не спасли ни кожаные штаны, ни сапоги, ни хитрые крестьянские лапти на все случаи жизни. Путники буквально утопали в этой траве, пробираясь через снопы, как сквозь застывшие волны. Глядели больше под ноги, не замечая ни высокого неба, подёрнутого перистыми облаками, напоминающими скелет какого-то большого, невиданного чудища, ни гор позади, пугающих своим величием, ни верхушки Скола, видневшейся впереди в синеватой дымке за холмами, озарёнными косыми солнечными лучами. Ночной спуск с гор дался нелегко, и появившийся ниоткуда дымок, чьим бы он ни оказался, манил к себе воспоминаниями о тепле.

Подойдя ближе, путники увидели человека. Он поднялся из травы прямо возле серого дымового столба. Это оказался крестьянин Мот. Признав своих, он ринулся навстречу. Сошлись посреди луга.

– Здорóво сходили? – поинтересовался Мот.

– Уж не зазря, – ответил ему Навой.

– Маловато вас, – заметил крестьянин.

– Огонь – это хорошо, – сказал Ломпатри. – Сейчас обогреемся и в лагерь. Вы где встали?

– Под холмом, – ответил Мот, махнув рукою в ту сторону, где луг забирал вверх, скрывая тёмную полоску леса справа и горную гряду слева. – О детях разузнали?

– В поселении у Скола они.

– Хвала вам, господин Ломпатри! – радостно воскликнул Мот.

Маленький костерок больше коптил сырым хворостом, нежели обогревал дозорную стоянку Мота. Но путникам и такой привал вполне подошёл; они рухнули на подмятую траву, охая и вздыхая от усталости. Только нуониэль Тимбер Линггер спокойно сел у костра, скрестив ноги, и стал греть руки над робкими языками пламени. Мот предложил путникам воды и сушёного мяса. Напились вдоволь, но мяса никто не взял: устали все настолько, что, несмотря на голод, есть уже не хотелось. Стали потихоньку проваливаться в сон. Мот устроился у костра напротив нуониэля и подозрительно глянул на сказочное существо.

– Чёй-то ты сменился, а? – обратился он к Тимберу. Нуониэль в ответ слегка улыбнулся и кивнул. – Ну, молви тады!

Тимбер коснулся указательным пальцем своего виска, а потом сделал жест кистями рук, напоминающий то ли распускание цветка, то ли медленный всплеск воды, когда в неё кидают камень.

– Брешешь! – удивлённо воскликнул Мот, догадавшись, что хотел сказать ему нуониэль. – Вот радость-то! Совсем, значит, оправился. Эка невидаль, Закич мастер – выходил как тебя. А вот, слышал я, ты в деле ратном шибко хорош. Это тоже вспомнил?

Нуониэль отмахнулся и прилёг, закрыв глаза. Мот не стал его больше беспокоить. Крестьянин подложил в костёр хворосту и стал ждать, когда путники проснуться. Он обрадовался и тому, что они целы и невредимы, и тому, что теперь все снова вместе. Новость о том, что господин нуониэль вылечился, привела крестьянина в состояние тихого внутреннего восторга. Как и все из Степков, Мот относился к Тимберу Линггеру с подозрением; он не мог понять, что же на уме у этого существа, но в то же время крестьянин жалел этого раненного и немого члена отряда. Что до отсутствия бандита Акоша, Мот и спрашивать не хотел, куда делся этот негодяй: без него уж точно лучше. Смутил радужный настрой Мота старый, грязный мешок, который тащил за собой старый слуга Воська. Видывал он такие мешки, пропитанные снизу запёкшейся кровью.