Отряд Ваттана выехал с зарей и мчался по дороге с прежней быстротой, насколько позволяли неровности дороги. Теперь не могло быть сомнения насчет пути Мышеедов, ибо за стадом оставался широкий след, на твердых местах переходивший в крепко натоптанную дорогу. После нападения Мышеедов не было бури, и, кроме того, с часу на час след становился свежее, указывая на близость хищников. Колхоч ехал впереди, чтобы его собаки не могли видеть оленей и не надсаживались от свирепости. Он молча и внимательно разглядывал горы и что-то думал. Наконец он остановил собак и, отведя их в сторону, опрокинул нарту; потом укрепил ее тормозной палкой, чтобы собаки не могли сорвать ее с места, и стал дожидаться товарищей.

— Вся ли дорога такая? — спросил он, указывая на извилины ущелья, которые иногда возвращались почти совсем назад и закручивались, как спираль.

Ваттан кивнул головой.

— Оттого по ней и ездят,— сказал он, — хоть длиннее, да ровнее.

— А это что за дорога? — спросил Колхоч, указывая на прямую расселину, как будто прорубленную в твердой стене тяжелым ударом топора и круто уходившую вверх, на вершину ближайшей сопки.

— Это Долгая Щель! — сказал Ваттан. — По ней и сопка зовется Щелеватая.

— А куда ведет она? — спросил Колхоч.

— Туда! — показал рукой Ваттан. — А там стена! — прибавил он, отвечая на немой вопрос Колхоча.

— А за стеною что? — спросил Колхоч.

— А за стеной та сторона, — сказал Ваттан.

— Ну так полезем на стену, — сказал Колхоч. — Мы им вперед зайдем, — так вернее.

— Там лед и очень круто,— сказал Ваттан. — Наши олени не влезут.

— Мои собаки влезут хоть на небо! — сказал Колхоч. — Хочешь, я поеду один?

Но Ваттан уже успел оценить всю важность предложения.

87

— Мы пойдем пешком, — сказал он поспешно. — Зайдем им вперед. Я им покажу, собакам!

В его голове внезапно образовался новый план.

Они дождались отряда и после краткого совещания разделились на две группы. Пятеро, наиболее проворных, оставили своих оленей и присоединились к Ваттану; остальные, привязав сзади пустые нарты, неторопливо поехали по дороге, соблюдая тишину и внимательно вглядываясь вперед.

Спешившаяся группа свернула в сторону и, пройдя несколько сот шагов, добралась до расселины. Щель действительно оправдывала свое название.

На самых крутых местах не держался даже снег, и горный ручей свободно стекал с камня на камень, назло крепкому морозу, сохранившему в горах всю суровость зимней стужи. Зато места более пологие были наполнены пластами льда, наслоенными друг на друга, как черепицы, и мокрыми от воды, которая постоянно сбегала, вниз сквозь их трещины. Даже горные бараны избегали этой дороги, лишенной всяких следов жизни и наполненной мокрыми обломками скал и скользкими глыбами предательского льда. Ваттан, с товарищами поползли вверх, хватаясь руками за камни и помогая себе копьями. Для детей тундры, привыкших к ровному простору, это было трудное, головоломное упражнение, но молодой Ительмен как ни в чем не бывало перескакивал с камня на камень, слегка придерживаясь за дугу нарты, на которой были сложены луки и колчаны его спутников, и чуть слышно подсвистывал своим собакам.

По мере подъема дорога становилась труднее. Наконец, после пятичасовых усилий, они добрались до верхней стены, столь отвесной, что, кажется, даже горная куница не могла бы взобраться на ее верхушку.

Колхоч внимательно осмотрел стену и, подозвав товарищей, велел им связаться при помощи длинного аркана, захлестнутого за пояс: таким образом, он составил из них цепь, с Ваттаном впереди. Потом он достал из нарты две пары странных гребенок, вырезанных из оленьего рога и загнутых, как крепкие когти. Ительмены называли их чертовыми когтями и употребляли для

88

хождения по горам. Одну пару он подвязал под свои подошвы, другую отдал Ваттану.

— Я полезу первый, — сказал он, — вы держитесь за задок нарты и помогайте один другому!

— Гай! — крикнул он на собак. — Ошейник, гай, гай!

Передовая собака, черная, с белой полосой вокруг шеи, оглянулась на хозяина и, слегка взвизгнув, полезла вверх, увлекая за собой других. Оленные люди с удивлением смотрели на эту еще невиданную картину. Длинная упряжка лепилась по скале, пользуясь каждой неровностью и поддерживая и помогая друг другу при помощи центрального ремня, составляющего ось упряжки. Колхоч держал сбоку и осторожно и проворно переползал с выступа на выступ, еще поддерживая нарту на трудных местах.

— Не отставайте! — крикнул он, не оборачиваясь.

Ваттан решительно охватил за задок нарты и тоже пополз вверх, увлекая за собою товарищей, точь-в-точь как Ошейник увлекал остальную упряжку. Чертовы когти делали его шаги удивительно цепкими, и, к своему собственному удивлению, он поднимался шаг за шагом, не отставая от собак. Руки его лежали на задке нарты, но он старался опираться как можно меньше, опасаясь, чтобы не стащить собак назад с их головокружительной дороги.

Однако задним приходилось плохо; с самого начала они поползли на четвереньках, как собаки, сбросив рукавицы и хватаясь руками за острые камни, но скользкие подошвы их ног постоянно раскатывались; у самого нижнего ногти были в крови от ожесточенных усилий покрепче впиться в твердую скалу. В половине подъема силы его окончательно истощились, большой камень вылетел из-под его ноги; он припал грудью к скале, продержался еще минуту и потом подвинулся вниз, как оборванный мешок. Общий ремень натянулся, как струна. Товарищи Ваттана, внезапно сбитые с своих непрочных позиций, один за другим распластались на скале, неудержимо увлекаемые вниз. Через минуту нечеловеческая тяжесть повисла на его поясе; он зарыл когти своих сапог в щели камней как можно глубже и крепко ухватился за нарту, ожидая, что вся упряжка

89

немедленно, свалится ему на голову и все вместе слетят в пропасть.

— А-а... — Колхоч испустил громкий и жалобный стон, которым Ительмены возбуждают собак на самых трудных подъемах.

Собаки как будто обезумели; с визгом и лаем, высунув языки, припадая брюхом к камню и остервенело хватаясь когтями за неровности, все двенадцать животных наперебой лезли вверх, увлекая за собой тяжелую человеческую цепь, висевшую снизу.

— Ах! Ах! — вскрикивал Колхоч.

Нижние почувствовали, что ползут вверх помимо своей воли и что выступы камня сами попадаются им под ноги. Через минуту все они оправились и деятельно взбирались уже на собственных конечностях. Возбуждение своры заразило их тоже, и они вытягивались и извивались вдоль каждой маленькой трещины не хуже собак.

— Ах! Ах! — вскрикивал Колхоч.

Странная процессия, как гигантский темный змей, свернула немного влево и проворно и гибко выползла на бурый и голый череп Щелеватой сопки.

Ваттан сорвал роговые когти и очутился впереди нарты.

— Влево! — кричал он, перепрыгивая с камня на камень.

Сорвав шапку с головы, он размахивал ею в воздухе, возбуждая собак; он забыл даже об осторожности и думал только о том, что они совершили невозможное и теперь, наверное, переймут Мышеедов на самом верху этого подъема.

Другая сторона перевала сходила вниз более покато. Небольшой отряд свернул влево и поспешно двинулся в путь по самой вершине гребня, стараясь, по возможности, не спускаться и желая перерезать обычную тропу караванов на самом высоком пункте.

Через два часа они уже были на месте. Это было мрачное место, какие редко встречаются даже в этих унылых и обнаженных горах. Ущелье лежало, как полуопрокинутое корыто, среди двух высоких бурых стен; нижний конец его заворачивался почти под прямым углом влево, а вверху вилась узкая тропа, огибавшая

90

правый бок Щелеватой сопки, как полуразогнутая спираль.

Нигде не было видно ни людских, ни оленьих следов; Мышееды, очевидно, еще не проходили. Колхоч поместил отряд на другой стороне подъема, за выступом сопки, так что их не было видно с дороги, и оставил вместе с ними собак, так как они могли своим визгом выдать засаду раньше времени.